Еще там был лист плотной бумаги, на котором стремительным почерком отца было написано:
«Тебе, Всеволод, я оставляю самое дорогое, что у меня есть — мое дело и мою семью. Позаботься о них. И. Е. 18. 13. 93»
Вот, значит, почему Севка так стремительно примчался к нам, узнав о смерти отца, — вступил в права наследования, так сказать. Я никогда не слышала об этой записке, только о завещании отца, по которому он делил все, что имел между мной и мамой. Но, мама, скорее всего, знала, потому что приняла Севку, как нечто само собой разумеющееся. Конечно, папа не обязывал своего преемника жениться на мне, но, скорее всего, тот решил, что так вернее, ведь я могла выбрать в мужья кого-нибудь другого. И денежки уплыли бы из рук. А так — очень удобно, получил капитал, налаженное дело, престижную жену и сына с прекрасной наследственностью. Ради этого следовало постараться и изобразить любовь. Или все-таки не изобразить?
Запуталась я совсем…
Обреченно я развернула первое письмо, уже примерно зная, что прочту. Кто в наше время пишет письма? Только тот, кто хочет, чтобы у адресата сохранилось свидетельство его чувств. И в самом деле, — в письме были страстные признанья, воспоминания о безумных ночах, мечты о встречах и прочая стандартная писанина, которая могла бы вызвать только снисходительную усмешку, если бы не была адресована моему мужу. Подписано письмо было «Твой цветочек». Значит, Лиля.
Я отобрала письмо с другим почерком. Оно отличалось от первого написанное красивым романтичным стилем, безукоризненно грамотное, поэтичное. В нем не было пошловатых эротических фантазий — только радостное чувство влюбленности. Тут уж я позавидовала по-настоящему — если это писала златокудрая красавица, значит ей просто цены нет! И как Севка мог сменить ее на вульгарную Лилю? А может не менял? Я быстренько просмотрела все четыре письма, подписанные «Твоя морская девочка». Нет, последнее заканчивалось сухо: «Марина». И в нем был такой же сухой отказ продолжать отношения: «Я узнала, что у тебя есть жена и сын. Не нужно было мне врать. Я никогда больше не смогу тебе верить, поэтому у нас нет будущего. Прощай, я уезжаю. Не ищи меня». Я окончательно зауважала неизвестную мне Марину.
Перед тем, как продолжить чтение писем Лили, я поужинала, соорудив из зелени, ветчины и сыра аппетитные сэндвичи. Вскипятить чайник без электричества было невозможно, пришлось пить сок. За окном кто-то все время шуршал в кустах и вздыхал. Или мне это казалось?
Закурив очередную сигарету, я вернулась к чтению. Всего писем Лили было семь. Львиную долю составляли все те же любовные экзерсисы, но в последних трех, в самом конце, я обнаружила интересные места: «Я думаю над твоим предложением. Ужасно хочется сбегать в радужный домик и покончить со всей этой маетой, но если ты против, то я не пойду». Дальше следовал миллион поцелуев и прочий сироп.
«Радужным домиком» в нашем городе окрестили главную женскую консультацию — за фасад, который какой-то идиот выкрасил в разные цвета. Значит, Лиля собиралась сделать аборт, а Севка этого не хотел.
В другом письме целый абзац был посвящен душевным терзаниям: «Я совершенно не готова. Очень боюсь, что все раскроется. Почти не сплю по ночам. Ты прав, нам надо быть еще более осторожными, но мне так одиноко. Иногда думаю, что лучше бы все поскорее закончилось, но все равно страшно. Звони мне хоть иногда, из автоматов, если мне нельзя звонить тебе». Странно, если Севка так хотел скрыть эту связь, зачем он потащил Лилю с собой в санаторий? Или он все-таки изменил планы и хотел разом разрубить узел? Третье письмо внесло в этот вопрос такую ясность, что лучше бы я его вовсе не читала…
«Наверное, у меня токсикоз, тошнит все время. Так что будь готов к тому, что в самый ответственный момент меня может скрутить. И еще этот полет в Париж после всего… Я ходила в бассейн и видела там, как плавает твоя жена. Я точно справлюсь, она еле держится на воде. Теперь главное подружиться с ней.
Документы получила и оформила путевку. Интересно, смогу ли я заменить мать твоему Егору? Он очень милый мальчик».
Мне показалось, что комната закружилась и стало еще темнее. Мрак глянул на меня родными Севкиными глазами и поплыл, качаясь на волнах.
Вот, значит, как — они решили меня убить, утопить… Севка, конечно, обеспечил бы себе алиби — играл бы с кем-нибудь на бильярде, или пил в компании пиво. А я пошла бы с новой знакомой купаться на озеро… Плавала я, действительно, очень плохо, и если бы кто-нибудь внезапно схватил меня под водой за ногу или просто столкнул с надувного матраса, точно захлебнулась бы. И выглядело бы все очень прилично — несчастный случай на воде. И у Егорки появилась бы новая мама… Так что мне, оказывается, нужно сказать спасибо Игорьку и его пособнику — вовремя убив Севку и Лилю, они на самом деле спасли мне жизнь.
Голова все еще кружилась. Во рту стоял горький привкус от множества выкуренных сигарет. Я чувствовала себя опустошенной и одинокой в этом мраке, где был один друг — робкий огонек в старой лампе.
Не в силах больше даже думать, потому что мысли чугунными пластами укладывались на мои сломленные плечи, все увеличивая непомерную тяжесть, я доползла до постели и уснула.
***
Сон, который я немедленно увидела, можно было назвать даже интересным. Я бежала поздним вечером через овраг, вокруг были сумерки и громко журчал ручей. Внезапно я увидела, как из кучи старых манекенов поднимается безголовая фигура и, дрыгаясь, направляется ко мне. За ней другая, тоже без головы и с отбитыми руками. Размахивая культями, манекен загородил мне дорогу. Я стала хватать камни, лежащие под ногами и швырять их в него. При каждом попадании от манекена окалывались все новые куски и он становился еще более уродливым. И тут второй манекен зашел мне за спину и внезапно схватил за горло. Я почувствовала, как холодные жесткие пальцы впиваются в мою шею, а из кучи уже спешили другие безголовые фигуры, частично лишенные конечностей, с выпотрошенными животами и раздавленными грудными клетками. Они глухо выли: «Иди к нам! Иди!»
Я очнулась, естественно, в холодном поту. За ставнями ощущалось раннее утро. Лампа потухла, наверное, выгорел весь керосин. Отчего-то я вдруг почувствовала себя вполне удовлетворенной. Наконец-то я знаю все, все ясно. И уж точно лучше жить, зная что тебя долго обманывали и предавали, чем быть бессловесной овцой, которая, хлопая глазами и веря в идеалы, идет на заклание. И сон мне приснился нормальный — настоящий кошмар, без затей и ассоциаций. Похоже, я становлюсь другим человеком, учусь жить самостоятельно и полагаться только на себя. Мне жаль, что часть моей жизни прошла рядом с подлецом, но ведь только часть! Я живу и буду жить, несмотря ни на что. Страдать и мучится от того, что кто-то оказался не таким, каким ты его привыкла считать, довольно глупо, все люди такие, какие они есть, больше ничего. Севка собирался убить меня, а убили его. По большому счету, это справедливо. Но отныне все будет только так, как захочу я, а не кто-то за меня. Я свободна, у меня только один настоящий долг — найти и спасти сына. А остальное — как получится.
Мой внутренний голос тоже проснулся и пробомотал: «Ну-ну, посмотрим что у тебя получится….» На большее его не хватило.
Я вскочила на ноги и помчалась на кухню. Электричество уже дали и я поставила чайник на плитку.
Потом умылась и даже облилась холодной водой в саду. Это действительно бодрит! Я наконец-то от души напилась горячего кофе и добила последний кусок торта. Странно — ем сколько влезет, а особых изменений фигуры и лица не наблюдается. Хотя морда выглядит более загорелой и какой-то… шушановской, что ли?
Наверное, сказывается активный образ жизни и пребывание на свежем воздухе. На всякий случай я решила проверить сообщения на пейджере. Достала его из сумки и он как по заказу запищал в моих руках. «Сегодня в 16 у почтамта» — прочитала я сообщение. Неужели Купавин нашел место, где прячут Егора?
Я глянула на часы — ничего себе, только полседьмого. И чем мне, интересно, заняться? Кажется, я собиралась оборудовать тайник. У меня скопилась куча вещей, которые нужно прятать от чужого взгляда.
Походкой индейца на тропе войны я обошла свои владения — дом, потом сад. Подумав, открыла гараж.
Там царил порядок — на стенах были прибиты полки. На них разложен разный немудрящий инструмент. У одной стены была сложена аккуратная поленница дров. Следов машины не видно — если она когда-то и была, то с ней давно расстались. Я отыскала среди железяк металлический ящичек, вытряхнула из него гвозди и шурупы в огромную холщовую рукавицу. В ящик я сложила все бумаги, предварительно обернув их полиэтиленом и на всякий случай запомнив адрес квартиры, на которую была оформлена купчая. Туда же отправился Севкин бумажник. С помощью ломика я отодрала в углу гаража доску в самом низу и в образовавшийся зазор между внутренним и наружным слоем досок засунула ящичек. Потом прибила доску на место. Получилось просто отлично.
