– Что вам, Кузнецова? Семинар у нас в 305 кабинете, а не в коридоре.
– Да-да, кстати, отличное платье. Голубой вам к лицу.
Она иронично выгибает бровь и косится на меня – мол, говори уже, что тебе надо.
– Мы с Мариной Тропининой сегодня должны были исследование представлять, но она, к сожалению, заболела. Можно, мы, пожалуйста, на следующем занятии все сдадим? У нас все готово, честно. – Еще очень хочется приложить руку к сердцу для достоверности, но я сдерживаюсь.
Работа у нас еще не готова. Мы так и не успели доделать графики и написать вывод. Сначала эта драка дурацкая, потом свидание с Соколовым, теперь – страдания Маринки по «идеальным» отношениям, которые рухнули с моей помощью.
– Хорошо, но имейте в виду, не сдадите все в следующую субботу – не допущу к экзамену обеих. Сразу на пересдачу пойдете. Про автомат можете забыть уже сейчас.
– Спасибо. – Открываю перед ней дверь, пропуская вперед, и захожу следом.
Обидно, что хочется плакать. Я ненавижу социологию: молодой лектор читал материал так, что хотелось удавиться от скуки, но я продолжала дома горбатиться над плохо пропечатанными методичками. Писала доклады, поднимала руку почти каждое занятие именно для того, чтобы не париться потом с экзаменом. Все труды насмарку. Ладно, беру себя в руки, не все потеряно: я учила, поэтому сдать предмет мне не составит труда. Главное – Олеся Игоревна согласилась передвинуть нас, а могла бы и отказать.
С трудом досиживаю до конца занятий и захожу в приложение – посмотреть цены на такси. Хочу побыстрее добраться до девчонок. Очень надеюсь, что все не так плохо, как я себе представляю. Сначала думаю зайти в магазин, чтобы купить что-то сладкое и поехать оттуда, но тут же отказываюсь от этой затеи. Вряд ли эклеры смогут помочь Марине пережить боль и разочарование. Дождь плюс пробки равно двойной тариф. Закрываю приложение и выхожу на улицу. Стою под навесом и смотрю на второй день подряд плачущий город. Небо затянуто тучами. Пахнет свежестью и мокрыми цветами. Раскрываю зонт и осторожно спускаюсь по скользким ступеням.
Прямо перед мной резко тормозит черная машина, брызнув водой из-под колес. Стекло медленно едет вниз, и я вижу перед собой гладковыбритое лицо Соколова. Из салона тихо доносится музыка, какой- то джаз.
– Прыгай, Марго с косичками, прокачу с ветерком. – Доносится его голос сквозь пелену дождя.
Я смотрю на людей, набившихся под козырек остановки через дорогу, и решительно тяну дверь машины на себя. Ладонь и край свитера тут же промокают насквозь. Второй раз за неделю я сажусь в его машину. Прежде чем Влад отъезжает, я вижу в окно Лилю в бежевом плаще. Она стоит рядом с колонной, в руках – красный зонт. Лиля внимательно смотрит на машину Соколова. На секунду мы встречаемся взглядами, она горько усмехается. Я отворачиваюсь.
– Поехали кофе пить? – Весело спрашивает Соколов.
Простая серая толстовка, темные джинсы. Запах морского бриза дополняет ставшую почти привычной картину. У него очень необычный пигмент волос: холодный, светлый оттенок, а брови на несколько тонов темнее, почти темно-русые. Задерживаюсь на нем взглядом гораздо дольше, чем следовало. Глядя на него, я чувствую одновременно и волнение, и что-то смутно напоминающее предвкушение, и огромную, всепоглощающую вину. Внутри что-то ноет и мается. Я ни в чем больше не уверена.
Стрелка спидометра примерно-показательно замерла на цифре девяносто.
– Довези меня, пожалуйста, до площади Победы. – Игнорирую его вопрос о кофе.
Это совсем рядом. Оттуда смогу за пять минут добраться до квартиры девочек. Надеюсь, проскочим пробки. Вытираю ладони о джинсы и тихо спрашиваю:
– Почему ты расстался с Мариной сообщением? Почему не поговорил лично, Влад?
Легкость уходит из его глаз. Он смотрит на дорогу. Руки сжимают руль.
– А чтобы это изменило? Ты думаешь, от вида моей рожи ей стало бы легче? Расставание – это всегда больно. Неважно, каким способом.
– Что ты ей написал?
– Это останется между мной и Мариной. Я выполнил условие: расстался с ней, как только проводил тебя домой, и сделал это очень мягко и вежливо.
Прикрываю глаза. На меня накатывает паника.
– Зачем ты вообще все это затеял? – Поворачиваюсь к нему всем корпусом и хватаю за плечо. – Тебе не нужны ни она, ни я. Тебе никто, не нужен, Влад. Ты же эгоист. Ты, вообще, кем-нибудь, хоть на мгновение, дорожил в своей жизни? – Перехожу в режим загнанной в угол истерички.
Я переоценила себя. Думала, что раз я живу головой, а не эмоциями, как Марина, то мне виднее, а значит, я смогу ей помочь. Только вот о помощи она меня не просила.
Соколов сильнее сжимает руль. Водит нижней челюстью и пялится на красный свет светофора, отражающийся в грязной луже.
– Я так и думала. – Отпускаю его плечо.
– Я предупреждал тебя, что из себя представляю. – Он поворачивается ко мне, и я снова вижу перед собой холодного циника, готового к нападению. Он высокомерно вздергивает подбородок. – У тебя был выбор. Ты легко могла рассказать все Марине и никуда со мной не идти. Но ты пошла, потому что я тебе нравлюсь.
– Лучше нам с тобой больше не видеться. – Выдавливаю сквозь ком в горле. – Давай просто все забудем. Нам даже напрягаться не придется. Ведь не было ничего? Вот тут меня высади, пожалуйста.
Он паркуется у тротуара. Дождь стучит по крыше. Льет так сильно, что не справляются дворники. Они просто гоняют воду по стеклу.
– Это все, что ты мне хочешь сказать? – Его глаза – ледяные озера, глубокие и беспощадные к любому, кто в них угодит. Я тянусь к ручке, но он резко хватает меня за кисть и сжимает ее. – Ты трусливая, лживая идиотка, которая возомнила себе, что все и обо всех знает. Может, ты по выходным с Господом богом чаи гоняешь? – Спину и затылок обдает холодом. Ощущение, будто он только что вылил на меня ушат грязи.
– Мне больно. – Пытаюсь выдернуть руку, но безуспешно. Дергаю снова и снова, а он сжимает сильнее. – Пусти! – Рычу я. Силы не равны. Он вцепился в мою руку, как хищник в тушку убитого зайца. Смотрит, не моргая. Дергаю снова, а потом кусаю его за ладонь.
– Ау!
Соколов трясёт в воздухе рукой. Смотрит на руку с отпечатком моих зубов, а потом переводит сердитый взгляд на меня. Я пользуюсь моментом и выскакиваю из его машины, хлопнув дверью. Зонт я оставила валяться в салоне под ногами, поэтому бегом припускаю к Тасиному дому через дворы. Слышу, как рассерженно визжат шины. Поворачиваюсь: его машина скрывается за поворотом, мигнув фарами. Надеюсь, на этом все, – пугливо думаю я.
В подъезд забегаю вымокшая насквозь. С волос и одежды течет. Консьержка поджимает губы и отворачивается.
Тася встречает меня в уютном вязаном платье без макияжа. Не могу понять ее состояние: то ли растерянная, то ли испуганная. Это наша первая встреча после воскресной размолвки.
– Привет, – она целует меня в щеку.
– Привет… Тась, ты прости меня… – Пытаюсь сформулировать извинение, но слова не складываются.
Я всегда гордилась тем, что не осуждаю людей, а в прошлый раз обидела ее именно таким способом. Написать сообщение проще, чем посмотреть человеку в глаза. Думаю, именно поэтому Соколов выбрал такой способ расставания. Внутри все еще плещется неприятное послевкусие от нашей поездки.
– Да, забыли. – Машет она рукой. – Все хороши были. Марго, я за Маринку переживаю.
– Как она? – задаю дурацкий вопрос. Ну, как она может быть, в самом деле? Пляшет бачату, наверное.
– Хреново, уже не знаю, что делать. – Мы проходим на кухню. Я занимаю высокий, барный стул. Тася приносит мне мягкое, бежевое полотенце. – Она не жрет ничего, сегодня ночью уже вторые сутки будут. Все время плачет и лежит, отвернувшись к стене. Я попыталась ее пару раз поднять, так она в меня лампой запустила, прикинь?
Я молчу и сушу полотенцем волосы, пряча глаза. Вина дерет душу до крови. А если бы Влад переспал с ней и бросил, неужели было бы лучше? Она обязательно переболеет и справится, Марина сильная. Меня разрывает на части. Если бы я была бы ребенком, то могла бы прийти к папе и спросить, как лучше поступить, и кто прав. А совершеннолетие предполагает, что с чувством вины тебе приходится справляться самостоятельно.
