— Это не только имя, — ответил он. — Это было последней нашей надеждой… или предпоследней, мне этого знать не дано.
— Он сделал мать несчастной!
Да! Подумал он яростно, и я его ненавижу! Но ответил честно, как подобает мужчине:
— Его просто убили, Торкас. Не думаю, чтобы он желал ей такой судьбы.
— Так кто он был: человек или бог?
— Человек, но его сделали богом. Погоди, Торкас, — сказал он устало, — давай я расскажу тебе все. Я видел Энраса дважды, — сказал он, — но не мог с ним говорить, потому что был в Ланнеране тайно.
— Почему? — спросил удивленный Таркас.
Он прикрыл глаза, сжал и разжал кулаки. Можно сказать: это мое дело. Можно солгать. Но не зачем открывать рот, чтобы сказать пол правды. И нельзя себя унижать, замарав ложью язык.
— Род Вастасов кончался на мне, — сказал он хрипло. — Я говорил с Ведающим и вопрошал Отвечающих, но имя свое я не назвал никому. Ланнеран полон жадных ушей и грязных ртов. Или я должен потешать ланнеранскую чернь своею бедою?
— Прости, отец.
— Я закрыл лицо, но не закрыл ни глаз, ни ушей. Я видел, как бурлит Ланнеран от вестей, принесенных Энрасом из Рансалы. Это были страшные вести, и я не знал, должен ли я им верить. Все, что я слышал, я слышал из третьих ртов, а рты в Ланнеране лгут. Суть этих слухов: Энрас вышел в море и встретил Белую Смерть. Белая Смерть уже сожрала все земли южнее Эфана и теперь подбирается к нам. Все мы обречены на гибель, но Энрас, кажется, знает путь к спасению. Правдой было одно: Энрас принят с великим почетом и Соправитель Лодас отдал ему дочь.
Меня это встревожило, Торкас. Род Ранасов не любили в Ланнеране. Они — бродяги и храбрецы, и городу трусов они непонятны. Коль Ланнеран готов породниться с Рансалой, значит, беда действительно велика.
Я захотел увидеть Энраса — и увидел. Я не мог с ним говорить, но я слушал, что он говорит другим. И я понял: с чем бы он не пришел — это не сказки.
— Не все сторонятся лжи, отец!
— Он не нуждался в лжи. Телом он был могуч, лицом приятен, нравом спокоен и разумен речью. Я решил, что задержусь в Ланнеране, чтобы спросить его самого.
— Ну?
Он покачал головой.
— Не прошло и двух дней, как грянула новая весть. Энрас в руках блюстителей и будет казнен. Лодас сам выдал зятя Черным.
— Ну? — опять хрипло выдохнул Торкас.
Он не весело усмехнулся.
— Ланнеран обезумел, сынок. Уши слышали, а языки разнесли то, что Энрас сказал Лодасу, когда его уводили. «Несчастный, — сказал он будто бы, — теперь ты всех погубил.» Эти трусы мычали от страха и ждали казни, но никто не посмел напасть на тюрьму.
Поглядел на Торкаса и сказал угрюмо.
— Со мной было десять воинов, Торкас, Такема не может воевать с Ланнераном.
— И ты дождался конца?
— Да, — ответил он так же жестоко. — Я хотел узнать и узнал.
— Что?
— Мир погибнет, — сказал он просто. — Я сам видел, как Энрас сделался богом. Пока он был человеком, он был снисходителен к людям, а теперь он их презирал. Он смеялся над ними, когда уходил. Он дал убить свое смертное тело, глумясь над теми, что сами сгубили себя.
— А мать?
— Один из моих людей заметил ее в толпе. Я не думал ее забирать. Хотел найти ей укромный дом и женщину, чтобы за ней ходила. Но когда к ней вернулся разум и она сказала, что носит дитя… Нет, — сказал он, — я не солгу: не ради нее и не ради ребенка. Чтоб заслужить милость того, кто ушел от нас в гневе, и защитить Такему. Но я награжден сторицей, Торкас, потому что у меня есть ты.
— А родичи… Энраса из Рансалы?
— Была война, — неохотно ответил он. — Ланнерану пришлось выплатить виру. А потом… Рансалы нет, Торкас, она умерла. Море ушло от Рансалы, и Ранасы ушли вслед за морем. Говорят, они построили множество кораблей, сели на них и уплыли.
И — тишина. Он молча глядит на обрывок света, на жалкий, чахнущий огонек. Будь мой соперник жив, я бы сразился с ним. Силой рук или силой ума, но я мог бы с ним сразиться. Но что я могу, если он не вытащит меч и не скажет в ответ ни слова? Он забирает Торкаса, как когда-то забрал Аэну…
— Ты не прав, отец, — сказал Торкас не громко, и он поглядел на него. Поглядел — и отвел взгляд. Потому что не Торкаса это были глаза, совсем чужие глаза, словно кто-то глядит через его лицо. Твердая теплая темнота, мрак Начала, что все вмещает в себя, но сам непрогляден для смертного взора. Уже?
— Ты неправ, отец, — мягко сказал ему Торкас. — Мне нужен ты, а не он. Я не знаю, как человек становится богом, но мне не нравится, когда презирают слабых, и смеются над тем, кто не может себя защитить. Мне нет дела до Энраса, но я хочу знать. Жизнь моей матери и моя… Это глупо если не знаешь, из-за чего… Если ты позволишь, я съезжу в Рансалу, когда минуют трудные дни.
— Ты волен ехать, куда захочешь, но в Рансале нет людей.
— Кто-то да есть! — сказал Торкас нетерпеливо. — Я возьму с собой пятерых и вернусь до начала Суши.
— Не загадывай, — устало ответил Вастас. — И не вздумай заглядывать в Ланнеран. Там тебя сразу сделают богом.
5. РАНСАЛА
На третье утро они оторвались от гор и рысью поехали между холмами.
Еще не началась сушь и не спалила траву. Короткая серая шестерка на спинах холмов и серая даль, и тяжелая тишина. Как тускл и безрадостен мир и как безлюден! И в этом пустующем мире мы еще убиваем друг друга?
Два дня в безопасности опустевшего края — и начали попадаться пустые селенья. Не разоренные — просто люди ушли, когда в последнем колодце иссякла вода. Они старались держаться подальше: в пустых домах обычно селится нечисть. Опасные порождения Великой Суши, которым почти не нужна вода. И все равно эти твари напали ночью, хоть мы и разбили лагерь вдали от домов. Колючие, безглазые, черные твари, они прорывались сквозь пламя и тучу стрел. Людей защитили плащи и кольчуги, но искусанный дорм околел к утру.
А к середине дня, в самую духоту, они увидели, наконец, башни Рансалы. На сером выжженном берегу, над серой гладью бывшего моря она возникла, словно из сна, веселым легким скопищем башен. И так не хватало за ними моря…
Безлюдье и зной, лишь звенит тишина, но гладки и прочны стены Рансалы, закрыты окованные ворота — Торкас сроду не видел столько железа, сколько было на створах огромных ворот.
Он поднял рог и протрубил сигнал: «Я — путник, я прошу приюта», — и звук без эха сгинул в темноте. Тайд осторожно тронул за плечо, и Торкас поглядел ему в глаза. Он знал: придут и отворят. Его здесь ждала судьба.
Пришли и отворили. Огромный человек, немного выше Торкаса и много шире в плечах. И темное широкое лицо, которое ничто не прикрывает, так странно, так тревожно знакомо…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
