В этот вечер Дункан вернулся домой не поздно, где-то в начале десятого, но два часа в гостях у пастора стали, наверное, самым интересным событием за последние несколько лет, хотя и грустно напомнили, какой непозволительно скудной бывает жизнь человека по его собственной вине.
Они поужинали, потом долго пили чай с травами, в которых пастор слыл тонким специалистом и даже лечил настоями прихожан.
Коннерс обращался к нему попросту и по имени.
— Знаешь, Чарли, признавая бессмертие души, церковь всегда ставила меня в тупик.
— Чем же?
— Ты помнишь, мамаша моя была очень религиозна.
— Как же не помнить, достойнейшая женщина.
— Так вот, дорогой Чарли, Святое Писание занимало в детстве весь мой досуг.
— Не привирай, твоя матушка не была диктатором.
— Ну, может быть, я несколько преувеличил. Однако прочитай мне любую строку из Евангелия, и сейчас скажу, что говорится дальше.
— Подобное хвастовство не грех.
Коннерс довольно взглянул на коллегу, а тот уважительно улыбнулся — увы, за его плечами такой подготовки и близко не было.
— Но чем тебе не угодил догмат о бессмертье души?
— Не угодил! — капризно произнес Коннерс, словно очутившись в далеком прошлом, когда он корпел над Писанием, а кто-то на улице за окном гонял мяч.
Оно и подтвердилось следующей фразой:
— Я еще в детстве думал — вдруг, вот, помру. И душа моя так и останется навсегда маленькой и ни в чем не сведущей. Я этого боялся.
— Вот ты о чем.
— Да. Лично мне повезло, а с некоторыми именно так и случилось.
— Ты хочешь сказать: зачем вечность душе, которая не имеет опыта жизни?
— Именно. Однако не отвечай пока, так как проблема шире, — старый полицейский кивнул на Дункана: — Мы с коллегой, как ты знаешь, ловим всякую дрянь. Клянусь тебе, встречается уже абсолютно негодный человеческий материал. О'кей, возможно, за двадцать лет тюрьмы в ком-то произойдут нравственные изменения, — он скороговоркой добавил: — Я лично не сталкивался, но допускаю. Однако растолкуй мне, дорогой Чарли, за каким, э, зачем, например, предоставлять бессмертье душе бандита, стрелявшего в нас и убитого ответной пулей?
Чашки гостей уже опустели, прежде чем отвечать хозяин побеспокоился их наполнить. Дункану показалось, что священник про себя чуть посмеивается.
— Это другой чай. Он хорошо успокаивает.
— Надеешься таким способом уйти от острых вопросов?
— Отвечу. Однако, друзья, очень важно не забывать о следующем…
К чаю прилагалось печенье и черника, протертая с сахаром. Хозяин, заметив, что Дункану оно нравится, наложил ему снова, и больше меры.
— Важно не забывать: акт сотворения мира есть процесс продолжающийся, на что в Слове Божьем указывает частица «со». И эта частица важнейшим образом пронизывает весь наш язык: «со-творение», «со-знание», «со-весть», «со-причастность», «со-действие».
Он обратился к Дункану:
— Прекрасно звучащий ряд, не правда ли?
Тот подтвердил улыбкой согласие.
— Стало быть, и каждый из нас участвует в продолжающемся сотворении мира, и вся христианская церковь. Значит, и церковь совершенствует себя как всё прочее.
Такой поворот оказался неожиданным для Дункана, и он позволил себе уточнить:
— Извините меня за возможную наивность, но следует ли из сказанного вами, что теология еще не способна ответить на все вопросы?
— Безусловно. Полное усвоение божественных истин означает конец христианской истории. А мы еще только в пути.
На лице Коннерса выразилось неудовольствие.
— Чарли, хорошо, что ты дал признательные показания, но где ответ на мой вопрос?
— Я понял, к чему ты клонишь, ты хочешь сказать, душа, не усовершенствованная собственной над собой работой, должна вернуться за этим на землю?
— Что, кстати, соответствует твоей же концепции продолжающегося акта творения.
Священник задумался.
Дункан, будто через него, поймал моментное физическое ощущение другого объема, но не стороннего к этой реальности, а показавшего на ее частичность.
— Друзья мои, — наконец начал хозяин, — я сейчас думал: как не уклониться от истины и не впасть в ересь. Непростая задача, поэтому прошу выслушать меня снисходительно.
Он еще помолчал.
— Один из догматов объявляет концом христианской истории Страшный суд и воскрешение всех людей во плоти. Это трудный, не познанный до конца догмат — уже тем, что существующее вероучение не может ответить на вопрос: в какой именно плоти явится на Страшный суд человек? Предсмертной плоти или в полном расцвете? В каком именно моменте своего расцвета? Это не праздные вопросы. Как я уже говорил, цель богословия — познать Слово Божие до конца.
Коннерс бесцеремонно встрял:
— Да простится мне эта ересь, плоть может быть вообще какой-то иной, а я бы не отказался сменить свою на фунтов этак двадцать полегче.
— Чаще постись, не гнушайся физического труда, — посоветовал хозяин, — и не придется ничего менять.
— Ста-раюсь! — в голосе прозвучала искренняя досада: — Но в виски бездна калорий, — он вздохнул, — все идут в кровь.
— Только не навязывай эту проблему богословию.
— Ладно.
— Столкновение с названным мною догматом не единственная причина непризнания христианской церковью так называемой инкарнации. Ты, действительно знающий канонические тексты, нигде ведь не встречал слова Иисуса о новом вселении души и не встречал такого у Святых Апостолов, верно?
— Но встречал в Тибетском евангелии!
— Прости, обсуждать данный источник я не имею права, он еретический.
Дункан слыхом не слыхивал о Тибетском евангелии.
— Это апокриф?
Брови священника сдвинулись к переносице.
— Еретическое писание.
Однако тут же, как у всякого привыкшего объяснять педагога, его лицо сделалось мягче.
— Апокриф есть вполне допустимая для употребления верующими литература. Церковь лишь указывает на неканоничность текста, его, так сказать, недостаточную авторитетность. Апокрифы обсуждаются на церковных соборах, некоторые из них, кто знает, возможно, еще войдут когда-то в канонический список. Иное — еретические источники, извращающие, по мнению церкви, смысл вероучения или искажающие религиозно-исторические события.
— На данный момент, — строптиво уточнил Коннерс.
Однако хозяин не обратил на реплику никакого внимания, его главным слушателем стал капитан.
— Около семи столетий, со второго по восьмой век, лучшие умы в Европе и на средиземноморском востоке занимались построением христианского вероучения. Во все сказанное Иисусом и Святыми Апостолами старались проникнуть насколько возможно глубоко, соединить каждый понятый смысл с другими, найти верный путь между ученьями, не умевшими понимать Христа иначе как бога и чудотворца, и теми, наоборот, что признавали Его лишь высоконравственным человеком. Сколько ошибок и заблуждений, причем самых искренних!
Свет веры, — лицо сидевшего перед ним человека отражало полную сопричастность тому, что обычное сознание относит только к истории, — для него эта была не история, а факт и переживание собственной жизни, и сама его жизнь, сегодняшняя и прожитых лет, являлась лишь крохотным кусочком огромного мира, но принадлежащего тоже ему.
— Семь веков становления христианства это подвиг единиц, чтобы образовать души многих. Они платили кровью, которая стекалась в святое море, — он повернул голову к Коннерсу. — Туда нет дороги вольной воде.
Тот, демонстрируя понимание, вскинул руки:
— Чарли, мы кротко и благодарно внимаем.
Однако сразу прозвучал новый вопрос на ту же тему:
— Ты ведь не будешь отрицать тот факт, что ранние христиане признавали инкарнацию и включали ее в вероучение?
— Не все, позволь тебя поправить, а отдельные раннехристианские общины. Главным образом — приверженцы исихазма.
Коннерс пояснил Дункану:
— Они же занимались психотренингом и упражнениями, мало отличимыми от йоги.
Близилось время поблагодарить хозяина за гостеприимство, однако капитан вспомнил начало разговора, и это подтолкнуло к вопросу:
— Мы говорили о людях, которых, я вполне согласен с коллегой, нельзя оценивать иначе как законченных негодяев… — он приостановился, потому что подошла одна сообразная предыдущему мысль. — Негодяй ведь от слова «негодное». То есть в самом строении слова содержится смысл, отрицающий целесообразность существования такого человека. А раз все общие жизненные смыслы были даны человеку в Слове Божьем, как понимать неуничтожимость души негодяя?
К удивлению Дункана вопрос священнику очень понравился.
— Вы почти уже ответили сами, — продолжая улыбаться, произнес он.
— Извините, я, значит, себя не понял.
— Вместо слов о вечной душе вы применили гораздо более точное для нашей темы выражение.
