– Я не понимаю, – пояснил Бирн, – как вышло, что столько разных флуггеров оказалось на одной орбите?
– А я не понимаю, – подхватил Ченцов, – почему столько неповрежденных машин. Пилоты, что ли, в панике катапультировались?
– Трудно ожидать этого от пехлеванов, которые прошли войну от первой минуты до последней, – заметил Растов. – Я ведь так понимаю, что в эскадре «Сефид» оказались только самые закаленные, самые идейные бойцы. А тут такое… хм… безобразие.
Растов еще говорил, когда из-за горизонта показался ключ к их загадке.
Тяжелый авианосец «Севашта».
Их недавний оппонент.
Каких-то два часа назад они засыпали авианосец градом снарядов, а он огрызался из десятков лазерпушек…
Тогда могучий корабль был еще полон сил. Он серьезно попортил нервы Растову и его орлам, а потом благополучно взлетел из каньона, намереваясь или принять бой с русскими кораблями, или уйти в Х-матрицу, чтобы продолжить борьбу с друджвантами в другое время и в другом месте.
Но – не ушел.
Торпеды «Фульминаторов» и главный калибр линкоров дырявили борта и летную палубу, взрывались в ангарах, ломали реакторы и люксогеновые двигатели.
Две трети всех флуггеров на борту авианосца быстро взлететь не смогли – снаряды «тэ четырнадцатых» из роты Растова повредили наружные порты многих катапульт. Из-за этого «Абзу» и «Фраваши» пришлось тащить лифтами на летную палубу, но пропускная способность у такого способа подъема флуггеров была невысока.
В общем, русские торпеды настигли десятки машин прямо в ангарах. Некоторые были разорваны в клочья на стоянках. Но многие попросту высыпались из «Севашты» в открытый космос, когда серия взрывов распорола его правый борт на треть длины корабля…
Как завороженные смотрели танкисты на приближающийся авианосец…
А авианосец смотрел на них черными провалами пробоин…
Первым опомнился Игневич.
– Враг повержен… И я предлагаю выпить, товарищи! – громко провозвестил мичман, выходя в центр караулки. – Разрешите тост?
– Валяй, – хмуро кивнул Растов.
– За наши доблестные военно-космические силы и их неоценимый вклад в дело победы!
Тост был встречен нарастающим бодрым гудением и мало-помалу подхвачен. После явленного memento mori жизнь казалась особенно прекрасной.
– За летунов!
– За ВКС!
– Сколько взлетов – столько посадок!
– Ура!
– Ура! Ура!! Ура!!!
Глава 10
Оккупант
Август, 2622 г. Дошанские рудники Планета Тэрта, система Макран
На подъезде к знаменитым Дошанским рудникам, на которых зиждилось экономическое величие Синанджа, разговорчики в машине наконец возвратились к главной теме.
– Так кого мы ловить-то должны? – спросил Помор, не отрываясь от рычагов.
– Тебе же объяснили уже два раза. Членов клонской молодежной организации «Меч и пламя»! Боевой организации, между прочим, – напомнил Игневич. – Чем ты слушал вообще?
– Я, честно говоря, во время всех этих лекций о ресурсе двигателя думал.
– С какого еще бодуна?
– А я всегда о нем думаю. И думы мои тяжелы, как петербургий-220… Ты про молодежную организацию расскажи! Где они взяли меч? Из какого места у них пламя? Это, может, повеселее будет.
– Повеселее вряд ли. А вот погаже – точно.
– Я разберусь. Ты рассказывай, – не отставал Помор.
– Нашел эксперта, – засопел Игневич. – Короче, за время войны всем в Конкордии стало не до детей. Детки разболтались, учиться математике и химии не хотят… А что хотят? А хотят, как старшие братья, – геройствовать! Бороться! Познавать мир! Вот и наши клиенты: бросили школы, сбились в стаю, убежали в пещеры, партизанят там. Сосиски на костре жарят. Дури много, ума мало…
– Поня-атно, – лениво протянул Помор. – Хотя и не до конца. Мы-то тут при чем?
Вступил Кобылин:
– А при том, что они уже трех наших патрульных ранили. И четыре грузовика угнали. Да вдобавок едва не осуществили диверсию на люксогеновом терминале. Вовремя наши мину нашли… А то бы половину Синанджского космодрома разнесло.
– Как-то все это мимо меня прошло, – признался Помор, зевая. – Но так и так непонятно, зачем тут мы, танкисты? Почему не послать осназ? У них такие броники! Такие стволы! Все девчонки в барах спрашивают первым делом: «Ты не из осназа?»
– Ответ на этот вопрос лежит в иррациональной плоскости, – сухо и по-командирски абстрактно высказался Растов. – Комендант системы Макран, некто товарищ Иванов – и да, это мой родственник, – позавчера на расширенном военном совете наотрез отказался предоставить хотя бы одного бойца осназ для проведения операции на рудниках. Вместо этого он предложил, цитирую, «предельно широко задействовать те части и те рода войск, которые после операции «Метель» страдают от своей невостребованности и разлагаются морально». Как можем видеть, это было сказано про нас.
– Термоядерно! – впечатлился Помор.
– Так вот оно что! – Это был Игневич. – Ну-ка, сейчас увидим, кто сильнее всех разложился морально…
С этими словами мичман открыл люк и высунулся по пояс – подставляя лицо жаркому ветру Тэрты. В танке запахло полынью, морем, жареной пылью.
– Ну, значит, так, – начал Игневич репортаж для товарищей по экипажу (хотя, по сути, для одного Кобылина, потому что Помор, неотрывно наблюдая за дорогой по роду своих обязанностей, уже видел вытягивание в колонну всех подразделений, а Растов и без подсказок стрелка-оператора знал состав колонны наизусть). – Наш славный поход морально разложившихся возглавляет первый гвардейский разведвзвод первой роты капитана Листова. За ним следует тяжелая и не менее гвардейская танковая рота майора Растова… Аплодисменты, товарищи!
Кобылин несколько раз соединил ладони, облаченные в перчатки гермокостюма. Игневич продолжал:
– Та-ак… А кто же следующий? От кого это идет душок сомнительных этических воззрений? Кто испытывает острое чувство невостребованности? Ага! Я узнал их! Это мобильная пехота майора Мирошника! Та самая, которая в операции «Метель» сыграла ключевую роль защитников арьергарда! Двигаясь в третьем эшелоне, батальон доблестно захватил люксогеновый танкер «Хура», а затем, не считаясь с потерями кислорода и питьевой воды, охранял собственное расположение!
Растов криво ухмыльнулся. Игневич как нельзя лучше выразил суть действий батальона мобильной пехоты, который в операции «Метель» потерял всего-то двух человек ранеными.
– А дальше у нас кто? Три грузовика снабжения под охраной двух «Зубров»! Везут фрукты, шашлык, чачу и прочее, столь необходимое для того, чтобы вечером превозмочь последствия тяжелого морального разложения предыдущих дней…
– Слышь, меня тут малехо смущает, – сказал Помор мрачно, как будто не устраивал Игневич весь этот цирк, – что столько народу… Ну, ты только что перечислил. И все командированы отрывных школьников по пещерам гонять.
– Ну, во-первых, насчет пещер это я для красного словца. Там вообще-то многоуровневый комплекс шахт, всяких выработок… Ну а главное, наше командование страшно циничное. Не верит оно в «просто школьников», которые по воле сердца партизанят. Есть мнение, что школьников какая-то хитрая сволочь направляет.
– Была информация?
– Откуда мне знать? – пожал плечами Игневич и закрыл за собой люк.
Растов посчитал необходимым сказать свое веское слово.
– Да не в том дело, дети или взрослые. Территория Дошанского рудника обширная, чтобы сделать толковое оцепление – масса народу нужна.
– Дожились! В оцеплении стоять будем, – проворчал Кобылин.
– И не говори. Тяжела ты, доля простого русского оккупанта, – саркастически заметил Игневич.
На месте их встретил немолодой офицер в звании полковника, представившийся Вячеславом Портным. Это был высокий плотный мужчина с красивой сединой на висках и бровями-домиками, придававшими его лицу обиженно-детское выражение.
Он прибыл раньше частей 12-го гвардейского полка, на грузовиках вместе с комендантской ротой.
Рота начерно оцепила Дошанский рудник и включила загодя приготовленную пропагандистскую шарманку.
«Мы, русские солдаты, обращаемся к молодежи Синанджа! Юноши и девушки! Война закончилась. Ваши старшие братья и сестры сложили оружие. Пора это сделать и вам. Наши командиры обещают вам полное прощение. Вскоре вы возвратитесь к мирной жизни и продолжите учебу».
Там еще много чего было. Но Растов старался не слушать. Очень уж не нравилась ему эта роль рассудительного и во всем правого оккупанта, обманом выманивающего из крысиных нор молодых, на всю голову больных романтикой ребят.
Зато Портной чувствовал себя на своем месте.
