– А вот и не становится. Потому что не может стать лебедем, он ведь с самого начала уже был лебедем, а никаким не утенком.
– Ага, поняла, ты, выходит, не утенок, а лебеденок. Ну, я тебе так скажу: шарлатан этот твой не врач, а говнюк.
– Кого это вы так ласково, Голди? – послышался голос Рихарда.
– Что вы, доктор, что вы, я вообще не знаю, что это за слово такое, в жизни не слышала. – Но было понятно, что Голди никак не может успокоиться, и все из-за Эллен.
Рихард опустился на свободный стул, нашел под столом руку Эллен, погладил.
От Голди не укрылся смысл происходящего, и она метнула на Эллен взгляд, точно говоривший: «Ах скажите на милость, нежности какие!» Эллен молча приказала ей взглядом обойтись без шуточек по этому поводу. Тогда Голди послала Рихарду обворожительную улыбку и принялась, как обычно, язвить с беспечным выражением на лице:
– Ах доктор, что это за кошмар меня каждую ночь преследует, так и вижу, как вы меня скальпелем вспарываете.
Рихард рассмеялся:
– Что вы, Голди, эта честь по праву принадлежит доктору Файнбергу, разве нет?
– Если вы подразумеваете сегодняшнюю смену, то тогда – доктору Смозерсу. Он два раза ронял иглу, зашивая эту новую кинозвезду.
– Какую кинозвезду? – Эллен тут же вспомнила тело на каталке, сопровождаемое сестрой Кларитой.
– Доуни… как же ее фамилия?.. ну, жена певца этого, от которого все с ума сходят. Да, кстати, я же обещала помочь сестре Кларите, пора мне в палату идти, – и Голди поднялась.
– Так что с нею такое произошло? – Эллен стало по-настоящему любопытно.
– Бедняжечка, она в Центральном парке каталась, а лошадка возьми да копытом ей прямо по физиономии и врежь. – Голди говорила бесстрастно, но не оставляя сомнений, какой убедительной находит она эту версию. – Так вот подкова ее рифленая и отпечаталась, даже сейчас видно. Ну, я побежала.
– Уж эта твоя Голди… – Рихард только головой покачал.
– Она моя лучшая подруга.
– Да мне она тоже симпатична, хотя, честно тебе скажу, юмор у нее, на мой вкус, странноватый… черный слишком, да? – как у всех этих, которые этническое меньшинство.
– Как все прошло во Флориде? – сменила тему Эллен.
– Ах Эллен, – он поморщился при неприятном воспоминании, а она терпеливо ждала, пока Рихард соберется с силами. – Такая трагедия. Молодая пара, единственный ребенок и урод, без мозга…
– Что, совсем?
– Ну, почти… и родители, редкость такая, готовы были отдать его органы, ведь все равно ему больше недели не прожить, а если будет ребенок, которому что-то жизненно необходимо, то пусть… Теперь понимаешь, что я ни за что не мог упустить такой случай.
– Конечно, Рихард. И я горжусь тобой.
– Гордиться нечем, как ни жаль. Суд не позволил сделать, что нужно.
– То есть как это? По каким причинам?
– У вас тут в Америке особенные судьи, и они утверждают, что врач не имеет права удалять жизненно важные органы, пока респираторные функции отправляются и сердце работает нормально.
– Но ведь ребенок так или иначе был обречен!
– В том-то и трагедия, – в голосе Рихарда слышалось нескрываемое возмущение. – У девочки этой несчастной ни черепной коробки, ни мозга, все отсутствует – зрение, обоняние, слух. Она скончалась, пока рассматривали нашу апелляцию.
– Кошмар какой-то.
– А самый кошмар в том, что крохотный ребенок, который ждал сердце для пересадки, умер в той же больнице, почти вслед за нею. – Он вертел в руках пустую чашку, совершенно раздавленный рассказом.
Эллен ощутила, что вся переполнена сочувствием к нему.
– Рихард, вот станешь главным врачом и, как знать, установишь правильные порядки.
Он так и вскинулся:
– Послушай, Эллен, у вас в Америке вся власть принадлежит судьям, а они ни черта не смыслят в медицине. – Он помедлил. – Хотя лично для меня должность главного врача будет важным шагом…
Эллен ждала, что он скажет дальше.
– Потому что появятся деньги, и тогда я смогу открыть собственную больницу где-нибудь в другой стране, в Европе, а может, в Африке. А здесь я уже не могу больше выносить эти бесконечные выяснения насчет прав каждого отдельно взятого гражданина, а также и зародыша, и павиана тоже; в общем, только и слышишь – права, права, права – бред да и только. Я хочу спасти как можно больше людей, пока есть шанс это сделать!
Когда Рихарда посещало вдохновение, Эллен, слушая его, чувствовала, как у нее по спине мурашки бегут.
– А знаешь, – решилась вмешаться она, – обо всем этом надо непременно в твоей книге сказать.
– Согласен, – твердо произнес он. Потом, откинувшись на спинку, расслабился, отошел. – Ладно, хватит все о печальном да о печальном. Расскажи, чем занималась в мое отсутствие.
– Да ничем особенным, только… только я наконец подыскала временного квартиранта.
– Отлично. И кто она?
– Не она. Он.
– Вот это новость! – Рихард отхлебнул кофе. – Впрочем, ты, конечно, шутишь?
«Н-да», – подумала Эллен. Так она и знала, что ему это придется не очень-то по вкусу.
– Его зовут Бен Джекобс, он очень приятный старичок, вдовец. Ищет для себя постоянное жилье, а пока поможет мне справляться с арендной платой. По-моему, все замечательно устраивается, а там, надеюсь, кто-нибудь переедет ко мне жить постоянно.
– Незнакомый мужчина, – сказал Рихард, насупившись, – далеко не идеальный квартирант для молодой незамужней женщины, и неважно, сколько ему лет и какое у него там семейное положение. – Это было произнесено с нескрываемым сарказмом.
Эллен почувствовала, что сейчас сорвется. Кто он, в конце концов, такой, чтобы давать ей наставления вроде приказов! За квартиру-то платить ей одной, она из сил выбивается, чтобы наскрести эти деньги, у нее для себя лишнего доллара вечно нет.
– Согласна, – она с треском поставила чашку на столик. – Вот и переезжай ко мне. А ему я дам отбой.
Рихард нагнулся к ней, взял за руку.
– Ты же знаешь, почему я этого сделать не могу.
– Нет, не знаю.
– Эллен, я ведь тут меньше года. И это католическая больница…
– Но ты, кажется, не епископ, да и я в монахини не постригалась.
– Ну зачем ты так? Совет директоров состоит из людей с устаревшими взглядами. Но решение, кого назначить на какую должность, принимают именно эти люди.
Эллен ничего не ответила.
– Уверен, нам не следует съезжаться, пока… – пауза, – пока мы не поженимся.
У Эллен перехватило дыхание. Она вскинула голову, посмотрела на него в упор. Губы зашевелились, но она так и не смогла произнести ни слова. Еще бы, ведь о том, что они, возможно, поженятся, он упомянул впервые.
Глава VII
На часах в прихожей тренажерного зала было без пяти девять, когда прозвенел звонок, возвещая о приходе Милта, который, как всегда, задыхался и, обливаясь потом, проклинал Бена за то, что лифт опять не включен. Предшествующий клиент – он сейчас усердно приседает с гантелями – уйдет ровно в девять. Бен всегда работал только с одним клиентом. Пятнадцать минут интенсивной прокачки – больше, он был убежден, никому и не потребуется, чтобы чувствовать себя в форме, – и затем следующий. Милт много раз ему говорил, что разумнее организовать группы по пять человек, по десять, заниматься с ними не пятнадцать минут, а полчаса, тогда и денег станет больше, но Бен даже слушать об этом не хотел. У него своя методика, вот и весь разговор. А дипломатом он всегда был никудышним. Приходивших на осмотр он бесцеремонно ощупывал, прямо им указывая, где лишний жирок, и не деликатничал при этом. Милту от этой его прямоты доставалось чаще и больше всех. Сколько уж раз он слышал от Бена: «Милти, если ты не будешь выводить из организма все эти жиры, которые поглотил, кончишь тем, что вот тут у тебя будет висеть и здесь тоже, а вот в этом месте появится целый курдюк сала…»
