Как они это сделают – совершенно не важно. Делали еще и не такое. Главное – криминальная Москва тут же узнает об их возвращении в столицу и о том, что операцию по очистке Москвы от криминальной нечисти они будут продолжать.
И вдруг Константин его отпустил, хотя парень был уже в его руках и злобно шипел, не в состоянии сколь-нибудь эффективно сопротивляться Константину, дергал сведенными за спиной руками, отчего в его запястья впивались обода наручников, смотрел на Константина с открытой, но бессильной ненавистью.
А Константин мельком взглянул на его лицо и собирался даже тащить его в комнату на третьем этаже, из которой можно было попасть на козырек над входом, и вдруг остановился, посмотрев на парня очень внимательно.
Его лицо вдруг показалось Константину поразительно знакомым.
Потом Панфилов задал ему один вопрос и, выслушав ответ парня, отпустил его, не наградив даже хорошим подзатыльником.
– У тебя была сестра? – спросил Константин с уверенностью, что тот ответит утвердительно, и почему-то волнуясь от этого.
Парень смотрел все так же злобно, но было заметно, что вопрос о сестре оказался для него несколько неожиданным. Он машинально кивнул и, похоже, даже разозлился на себя из-за этого.
– Как ее звали? – спросил Панфилов.
– Марго… – пробормотал парень, не понимая, что происходит.
Константин посмотрел на него еще раз и дернул за руку, разворачивая к себе спиной. Потом снял с него наручники и сказал:
– Иди.
Глухим таким голосом сказал, без всякой интонации и без эмоций.
Едва парень поверил, что свободен и показательной экзекуции не будет, как мгновенно исчез. А Константин вышел на Тверскую и просигналил Макееву, что операция отменяется.
Макеев жутко удивился, поскольку был уверен, что сутенер в руках у Константина, и поджидал только сигнала, чтобы присоединиться к Панфилову. Но непосредственным исполнителем акции был Константин и имел право отказаться от любого действия, если сочтет его опасным или неоправданным, так они договорились заранее. А все объяснения потом.
Дома Константин тихо, но отнюдь не спокойно сказал Макееву только одну фразу:
– Этот гаденыш – брат Маргариты…
И Макеев больше не приставал к Константину ни с какими вопросами.
Он понимал, что тому нужно побыть одному, наедине с самим собой, потому что прошлое выглянуло сейчас наружу из-за нагромождения мелочей, которыми забрасывает память настоящее, и Константин вновь оказался один на один со своей болью и виною.
Панфилов сам все рассказал Макееву. Давно рассказал, когда они только познакомились и еще даже не могли предположить, что станут искоренять в Москве преступность ее же методами – убийствами, насилием, страхом.
Когда Панфилов рассказывал о Маргарите Макееву, он уже понимал, что любил эту некрасивую, но искреннюю и непосредственную девушку – московскую проститутку, которой он спас жизнь.
Но это было уже после ее смерти. Когда же она была рядом с Панфиловым, он еще не понимал этого, не мог себе в этом признаться. Просто чувствовал, что ему легче и лучше, когда она рядом.
Оказывается – это и есть любовь. Только понимаешь это порой слишком поздно, когда исправить и вернуть уже ничего нельзя…
* * *
…Внезапно Константин остановился. Но не потому, что убегавший от него человек вместо того, чтобы нырнуть в салон машины, устремился к расположенной неподалеку станции метро, а под землей его преследовать в одиночку было бы гораздо сложнее.
Константин остановился потому, что вспомнил, наконец, где он видел лицо человека, который только что в него стрелял. И это воспоминание его так поразило, что он остановился и прекратил преследование.
Тот, кто сейчас в него стрелял, не принадлежал ни к одной из московских криминальных группировок. И охотился он за Панфиловым и Макеевым давно. Именно этот человек руководил очень неудачными, надо сказать, действиями отряда омоновцев, когда Панфилова и Макеева однажды чуть не взяли, это было в Калуге…
Этот человек работал в ФСБ и у него был приказ арестовать «борцов с преступностью», а если этого сделать не удастся – уничтожить.
Но если это действительно он, то Панфилов вообще отказывался понимать тактику его действий. Что это за фээсбэшник, который работает один, без прикрытия и даже не обеспечил себе надежный и удобный путь отхода с огневой позиции? То, что он сегодня «совершил», пытаясь застрелить Панфилова, это же дилетантизм какой-то.
И зачем он сунулся в метро? У ФСБ что, средств не хватает на приобретение машин?
Пусть даже не «Ауди», он и на обычных «Жигулях» от меня ушел бы, если бы к этой операции ФСБ была подключена ГИБДД. А оно так чаще всего и бывает. ФСБ любит окружать себя организационным комфортом, созданным усилиями других родственных ведомств. Это им авторитета добавляет в глазах остальных.
«И еще, – вспомнил вдруг Панфилов. – Он же застрелил сегодня двух прохожих, этот офицер из ФСБ! Ну, возможно, женщину он не застрелил, а ранил, но тем хуже для него, она же опознать его теперь может. Ерунда какая-то получается! Не может ФСБ так работать! И непрофессионально слишком, и очень неорганизованно, и слишком нагло.
Нет, самому в этом вряд ли удастся разобраться. Надо с Сашкой посоветоваться, он все же в милиции раньше работал, и не в самой маленькой должности. Сам, наверное, подобные операции разрабатывал, может, сообразит, что к чему…»
– Эх, черт возьми! На завтрак-то я так ничего и не купил…
Панфилов почувствовал противную сосущую пустоту в желудке и решительно направился к первому попавшемуся на глаза магазину.
Магазин назывался «Молочный двор», но Панфилова это не остановило.
В конце концов, Макеева лучше посадить на молочную диету, чем заморить голодной смертью.
Глава 9
Тузов не мог похвастаться, что день начался удачно.
Едва он проснулся, как тут же вспомнил, что сегодня исполнилось ровно двадцать дней, как его выгнали из ФСБ. И не просто выгнали, а еще и с «волчьим билетом»! Когда генерал Утин орал на него в своем кабинете и швырял ему в лицо приказ, в котором стояла формулировка «уволить в связи с несоответствием занимаемой должности», Тузов сразу сообразил, что в правоохранительных органах он теперь работу найти не сможет. В таких случаях отдел кадров ФСБ работает четко и копия приказа будет разослана по всем управлениям родственных ФСБ структур.
А что он, майор Тузов, вернее, теперь уже бывший, к сожалению, майор, может еще, кроме того как «обеспечивать безопасность» России?
Он работал в ФСБ лет двадцать, привык жить спокойно, не напрягаясь, и думал, что так будет продолжаться вечно, то есть до самой пенсии. Дернул его черт проявить активность и получить от генерала Утина ответственное задание – обнаружить и обезвредить объявившихся в Москве «борцов с преступностью». Ирония ситуации заключалась в том, что делали-то они фактически ту же работу, что и ФСБ, если не считать методов, которыми они пользовались…
Увы, методы эти противоречили не только целой куче статей УК РФ, но и вообще здравому смыслу. Вот и пришлось ФСБ, по сути дела, защищать лидеров московских преступных группировок от этих невесть откуда взявшихся «карателей».
И как назло, поручили всю эту тягомотину ему, майору Тузову. И он с этой задачей не справился.
Директор Федеральной службы безопасности генерал Утин долго брызгал слюной и сыпал матерными словами, а потом просто выбросил его, как…
Да, черт возьми! Как самое последнее дерьмо! Как использованный гандон! Как бумагу, которой подтерли задницу!
Дня три Тузов беспробудно пил, не показываясь дома, поскольку еще из Калуги позвонил жене и сообщил, что находится в длительной командировке. Ей только скажи, что выперли с работы, такое начнется, что генерал Утин смиренным ягненком покажется по сравнению с этой разъяренной фурией.
Он пил бы еще дня три, но кончились деньги. Пришлось вернуться домой и остальное время существовать на сухую, делая вид, что каждое утро отправляется на Лубянку.
Вытерпеть весь день, слоняясь по московским улицам трезвым, оказалось неимоверно трудно. Тузов даже не ожидал, что существует столь разительная разница между сознательным бездельем, которому он предавался на Лубянке, и бездельем вынужденным.
Он с удивлением понял, что с удовольствием занялся бы какой-нибудь работой, все равно какой, лишь бы не слоняться неприкаянно по Москве.
Но работы никакой не было. Сначала он серьезно обдумывал, куда бы ему устроиться, чтобы приносить домой зарплату и делать вид, что ничего не произошло. В конце концов, жену не обязательно ставить в известность о том, что он больше не работает на Лубянке. Не все ли ей равно, кто ему платит зарплату?
Но куда устроиться-то? Этот вопрос поверг его в растерянность. Он ничего не умел, кроме того, чем занимался на Лубянке двадцать лет.
