«Натан Борисович… У меня просто нет слов, — бушует помполит за кулисами после окончания сеанса и ухода из зала заплаканных пораженных зрителей. Остается, на правах Героя, только Дани. — Я, конечно, понимаю, вы с Дмитрием Ивановичем весь этот ужас пережили, но нам-то всем это зачем? Как мне теперь отчитаться перед парткомом пароходства за эту сионистскую публичную демонстрацию?» «Отчитывайтесь как хотите, — обессиленно ответил несчастный маг. — Я никак не могу все это объяснить. Я продуцировал только «Тачанку». Немного «Орленка» для молодежи. А эту ближневосточную муть я и вспоминать-то не хочу…»
«Это моя вина, — тихо сказал Дани. — Мне, напротив, ваша тачанка, как это сказать по-русски…» «До фени, — машинально помог ему помполит. — То есть это вы вмешались в представление? У вас что, у всех евреев этот дар?..» «За всех евреев не ручаюсь, но у этого, похоже, что-то есть, — просиял, наконец, понявший все Поляковский. — Не потому, что он еврей. У меня на сеансах иногда бывает такое. Редко, но бывает. Мои сюжеты непостижимым образом пробуждают в одном зрителе, не поддающемся моей магии, его собственные, но очень сильные ассоциации. Он невольно подключается к моему сеансу и портит все представление. Вот как-то выступал я перед… между нами говоря, членами Политбюро. Как и предусмотрено утвержденной где надо и кем надо программой, я продуцирую Второй съезд. Все видят живого Ленина, Плеханова и прочих, «Вихри враждебные» исправно звучат, но вот прямо чувствую, что кто-то словно под руку что-то свое сует, чего я и не вижу сам, как и сегодня не подозревал, что весь зал смотрит всю эту палестинскую трагедию… Окончил я сеанс и — глазам не верю: все красные сидят, потные, рубашки расстегнутые до пояса, глаза сальные, а рука чуть не у каждого в ширинке… Генсек не исключение. Как отмазываться? Тем более, что все до внутреннего визга довольны — нафига им этот Ленин, да еще с Плехановым. Никто и не помнит, кто вообще носил такую фамилию, каким уклоном увлекался и как окончил свою революционную биографию. Зато они у меня на сеансе получили откуда-то такой заряд кое-какой энергии, что все заспешили на все четыре стороны по неотложным государственным делам. «Ну вы и шалун! — говорит мне Генеральный. — Мне такое и во сне не приснилось бы…» А я бы и рад вспомнить, да нечего не вспоминается! Я же им дискуссию Ленина с Плехановым воображал от всей души! Сунули меня на детектор лжи и определили весь эпизод, как несчастный случай на производстве. Обещали выявить и наказать морального разложенца, паршивую овцу в их здоровой среде… Так что докладывайте в своем парткоме что угодно. Поляковского это не касается.»
«Ладно, — улыбнулся разомлевший помполит. — Только… Натан Борисович… как это… Вы так и не воспроизвели ту фантазию, ну… что была в Кремле? Может быть, порадуете нас с Дмитрием Ивановичем, между нами…» «И рад бы, да я же сам не знаю, что он там навоображал! Знаю только, что это нечто запредельное. Как-то попалась мне совершенно, ну, абсолютно неприступная дама, жена самого директора Ленконцерта…» «И вы — вспомнили?» — с надеждой откликнулся помполит. «В том-то и дело, что я — нет! Зашел я как-то к ней в кабинет ее мужа, перепробовал все свои музыкальные картинки — скала!… Тут я запустил наугад «Вихри враждебные веют над нами…» Мне эта мелодия разве что смутно напоминает этот Второй съезд партии. А она, смотрю, как-то дико на меня взглянула и… словно озверела! Прямо на служебном столе мужа… Пять часов меня не отпускала…» Помполит заливисто и похотливо хохотал.
Чтоб им всем лопнуть с этими фантазиями, — мрачно подумал Дани. — И чтоб меня черт побрал за мою память… Все точно так же, как тогда. Весь мир спокойно веселился, пока нас топили и резали. Как раз проходил всемирный фестиваль, разные конкурсы юмора. Советский крейсер, который подобрал меня и моих подзащитных с Кармеля, отгонял от берегов Палестины чей-то круизный лайнер, специально свернувший сюда, из любопытства. На его борту гремела веселая музыка, а нарядная публика толпилась с биноклями, гнусно расширяя глаза, разглядывая то, что творилось на нашем побережье!..
5.«Натан, можно тебя на минутку, — сказал Дани, когда уставший от смеха помполит ушел. — Слушай. Как ты относишься к религиозным текстам?..» «Нет-нет, я всегда с подозрением относился к иудаизму, а в Израиле, насмотревшись на пейсатых, стал воинствующим атеистом. Я скорее настрою себя на эти дурацкие их съезды, чем на сюжеты древних иудеев. Бесконечные жертвенники, кровь, наказания за отступничество, бррр…» «Речь идет о христитанских и мусульманским текстах. Они должны сопровождаться моим излучением, чтобы…» «Начинается! Да не возродить тебе Израиль! Против нас всегда был, есть и будет весь мир. Заметь, что бы ни делал Израиль, как бы он ни был прав, мировое сообщество всегда было на стороне арабов, только потому, что они не евреи! Кроме тех редких случаев, когда Израиль надо было поддержать против Советского Союза. Если вам и удастся снова провозгласить еврейскую независимость, снова собрать несчастных в свою вроде бы страну, те же евреи, все позабыв, тотчас вцепятся друг в друга. И весь мир — в евреев и Израиль. Нет уж, мне спокойнее в галуте, спасибо, уже ели ваше гостеприимство, господа сабры!..» «Все высказал? Теперь послушай меня. Ведь ты не зря тогда приехал в Израиль. И снова соберешься. Это неизбежно, это — зов крови. И мы вместе с тобой, с такими как ты иначе обустроим новый Израиль. Пока же, пойми, я и ты — последняя надежда нашего несчастного народа!..»
Глава седьмая
Мера за меру…
1.«Национальность?» — палестинский генерал небрежно отстранил пограничного офицера и подозрительно вглядывался в элегантного туриста с сединой на висках и в его спутницу — белокурую девушку лет семнадцати. Его привлекла к этим пассажирам прибывшего из Москвы самолета золотая звездочка Героя на лацкане пиджака мужчины. В последнее время туристы из СССР были исключительно бывшими евреями, но здесь настораживала явно нееврейская внешность спутницы этого яхуда, указанной в документах как его дочь. «Советский, — ответил Дани без улыбки. — Там написано.» «А до ассимиляции? Еврей? Израильтянин? Как вас звали тогда?» «Козлов, — ответила Катя. — Это мой папа. Дмитрий Козлов. А у вас будут неприятности, генерал, если вы придеретесь к нему. Он — Герой Советского Союза. Это у нас больше, чем депутат Верховного Совета или там министр, поняли?» «Я-то понял, — покраснел седой генерал. — Да физиономия вашего «папы» мне хорошо знакома… Только никак не припомню, нарочно или нечаянно он промазал, когда в меня как-то тут стрелял…»
«Задержать или отправить обратно? — спросил пограничник, угодливо сгибаясь. — Мне эта пара тоже подозрительна. Для любовницы она больно молода, а на дочь никак не похожа.» «Пропусти… Не ссориться же с таким монстром, как его страна из-за какого-то… Козлова.» «Да уж, не советую никому с нами ссориться, — злорадно добавила Катя. — Одни тут, недалеко от вас, уже пробовали недавно. Так где тут у вас автобус до Иерусалима?» «Автобус до Эль-Кудса отходит с той стороны площади. Будьте осторожны, мисс Козлова, с терминологией.» «Вы тоже, генерал, — с вашими придирками! На нас где залезешь, там и слезешь.» «У вас очень интересная дочь, мистер… Даниэль Коэн… простите, Дмитрий Иванович Коз-лов, — протянул генерал Дани закрытый паспорт. — Не понимаю, зачем вам надо ею рисковать? Не один я вас узнал! Ваш папа, мисс Кэт, тут тоже был… немалый герой… Оставил по себе такую память!..» «Да и ты, Фарук, мною не забыт, — неприятно улыбнулся Дани.
— Никто из вас не забыт. И еще отнюдь не вечер. Мертвые взывают к живым. А ведь могли наши семьи до сих пор мирно жить в одном доме, растить внуков-друзей и дискутировать в общем клубе на улице Ха-Гефен о судьбах наших народов… Так вы же без нашей крови жить просто не можете, так? Как ваши братья по разуму косовары не могли жить без насилия над соседями. Где они сейчас? И нечего сверлить меня глазами! Да, в Союзе официально евреев нет, генерал. Но ам Исраель хай! Не забыл еще? Мы тебе, всем вам это очень скоро напомним, если забыли. А бояться мне в Эрец Исраэль, нечего. Наш КГБ тоже не без евреев. Меня будут вести здесь. И я не завидую тому, кто Катеньку попробует обидеть. Предай это своим живодерам. Они ведь трусливые твари, как все шакалы. И о своей дырявой шкуре подумай, Фарук. Сдается мне, что я в Хайфе тогда не совсем промазал… Хотя, сам знаешь, я мог выстрелить и лучше, помнишь? В последний момент, вспомнил твоих детей, моих соседей… Пока же запомни, я — Дмитрий Козлов!»
«Добро пожаловать в нашу Палестину, мистер Козлов, — ощерился седой генерал. — Слава Аллаху, мы поменялись ролями. Теперь я буду рад с тобой подискутировать, на правах оккупанта твоего народа, как некогда ты снисходил к нам, арабам, в оккупированной сионистами Палестине. Добро пожаловать, мисс Кэт. Фарук аш-Хара позаботится о вашей безопасности в своей стране!» «Вот это другой разговор, — улыбнулась Катя, подавая ему руку. — Мы не забудем вашего гостеприимства, генерал. И если вы, с вашей дочерью, когда-нибудь приедете к нам в Израиль из своего Египта, то мой папа, еврейский генерал Дани Коэн, будет вас опекать, идет? Только… я очень сомневаюсь, что вы решитесь сюда вернуться даже и туристом. И ваши дети. И ваши внуки, мистер Фарид…» «Фарук, с вашего позволения… Аллах благосклонен к пустым мечтателям. Ибо что остается униженным и изгнанным, как не мечтать?..»
