— Да, я помню вас сквайром.
— Потом несколько лет воевал с графом во Франции. В битве при Креси я спас жизнь принцу Уэльскому.
— Ну надо же, это прекрасно, — вежливо отозвалась вдова.
Ральф хотел предстать равным ей, чтобы объявление о женитьбе показалось естественнее, но никак не мог до нее достучаться. Филиппа скучала и слегка недоумевала, к чему все это. Накрыли десерт: клубника в сахаре, медовые вафли, финики, изюм и вино с пряностями. Фитцджеральд осушил кубок и налил себе еще, надеясь, что вино облегчит ему разговор. Он не понимал, почему с ней так трудно. Из-за похорон жены? Потому что Филиппа графиня? Или потому что безнадежно влюблен в нее много лет и теперь не может поверить, что наконец она станет его женой?
— Вы отсюда в Эрлкасл? — спросил он.
— Да, завтра.
— И надолго?
— А куда же мне еще ехать? — Вдова нахмурилась. — Почему вы спрашиваете?
— Если позволите, я вас навещу.
— С какой целью? — холодно переспросила Филиппа.
— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, неуместный здесь и сейчас.
— О чем вы?
— Я заеду к вам в ближайшие дни.
Графиня разволновалась и повысила голос:
— Да о чем же вам со мной говорить?
— Как я уже сказал, сегодня это неуместно.
— Потому что мы хороним вашу жену?
Ральф кивнул. Филиппа побледнела:
— О Господи… Вы ведь не хотите сказать, что…
— Я еще раз вынужден повторить, что не намерен обсуждать это сейчас.
— Но я должна знать! Вы что, собираетесь жениться на мне?
Тенч помедлил, пожал плечами, затем кивнул.
— Но на каком основании? Ведь нужно дозволение короля!
Фитцджеральд посмотрел на нее, приподняв брови. Вдова резко встала и воскликнула:
— Нет!
Все обернулись на нее. Филиппа смотрела на Грегори:
— Это правда? Король хочет выдать меня за него замуж? — И презрительно ткнула пальцем в Ральфа.
Рыцарю стало обидно — не ожидал такой открытой неприязни. Неужели он настолько ей противен? Лонгфелло с упреком посмотрел на Ральфа:
— Не самый благоприятный момент поднимать этот вопрос.
— Так это правда! — крикнула графиня. — Господи, помилуй!
Лорд Вигли перехватил взгляд в ужасе смотревшей на него Одилы. Да ей-то он что такого сделал?
— Я этого не вынесу, — прошептала Филиппа.
— А почему, собственно? В чем дело? Какое право вы имеете смотреть на меня и мою семью сверху вниз?
Тенч осмотрелся: брат, его союзник Грегори, епископ, настоятельница, мелкие лорды, знатные горожане — все недоуменно молчали, потрясенные поведением графини Ширинг. Не ответив Ральфу, Филиппа обратилась к Лонгфелло:
— Я этого не сделаю! Не сделаю, слышите?
Вдова побелела от гнева, но по лицу струились слезы. «Как же она красива, хоть и отвергает и так унижает меня», — подумал претендент на графство. Грегори сухо отрезал:
— Это не ваше решение, леди Филиппа, и уж точно не мое. Король поступает так, как ему угодно.
— Вы можете надеть на меня свадебное платье, можете подвести к алтарю. — Графиня в ярости указала на Анри: — Но когда епископ спросит меня, согласна ли я стать женой Ральфа Фитцджеральда, я не скажу «да»! Ни за что! Никогда, слышите, никогда!
Она бросилась из комнаты, за ней выбежала Одила.
После поминок горожане разошлись по домам, а важные гости поднялись в свои комнаты проспаться. Настоятельница следила за тем, как убирают со столов. Ей было жаль, очень жаль Филиппу, тем более что в отличие от графини Ширинг она знала — Ральф убил свою жену. Но Керис думала о судьбе всего города, не одного человека. Все прошло гораздо лучше, чем она ожидала. Горожане поддержали ее, епископ согласился на все предложения. Может быть, несмотря на чуму, нормальная жизнь все-таки вернется в Кингсбридж.
У черного хода, где навалили кучу костей и хлебных корок, она увидела кота Годвина Архиепископа, старательно обгрызавшего косточки утки. Монахиня отогнала его. Кот отбежал всего на несколько ярдов и нагло поднял хвост с белым кончиком.
Керис поднялась по лестнице, глубоко задумавшись о том, как приступить к осуществлению плана, на который дал согласие Анри. Открыв дверь, вошла в свою спальню и на секунду растерялась. Перед ней стояли двое мужчин, и монахиня сначала решила, что ошиблась зданием, потом — что дверью, и тут только вспомнила, что ее спальню — лучшую — предоставили епископу. Аббатиса не сразу сообразила, что Анри и его помощник Канон Клод голые, обнимаются и целуются. Настоятельница в изумлении уставилась на них, воскликнув:
— Ой!
Церковники не слышали, как открылась дверь, но среагировали на возглас и развернулись. На лице Мона появилось выражение ужаса, какое бывает у пойманного с поличным преступника. Он открыл рот.
— Простите, — буркнула Керис.
Плотный, с седыми волосами на груди Анри и Клод, моложе, стройнее, почти безволосый, отпрянули друг от друга, словно ситуацию еще можно было спасти, но затем сообразили, что не одеты.
— Прошу прошения, — с мучительной неловкостью продолжила монахиня. — Это моя ошибка. Забыла.
Она беспомощно мямлила, а их будто громом поразило. Но все это не имело никакого значения: поправить уже ничего невозможно. Придя в себя, аббатиса попятилась из комнаты и хлопнула дверью.
Мерфин ушел с поминок вместе с Медж Ткачихой. Ему нравилась эта невысокая коренастая женщина с выступающим подбородком, плотной грудью и крутым задом. Мостник восхищался тем, как она перенесла смерть мужа и детей, продолжая работать, ткать и по рецепту Керис красить сукно в алый цвет.
— Молодец Керис. Права, как всегда. Мы так не можем.
— Но ты-то живешь нормально, несмотря ни на что.
— Если бы ты знал, как трудно подыскивать работников.
— У всех одна и та же проблема. Я тоже не могу найти строителей.
— Шерсть дешевая, но богатые не скупятся на хорошее алое сукно. Я могла бы продавать больше, если наладить производство.
Мастер задумчиво произнес:
— Знаешь, во Флоренции ткацкие станки работают быстрее, у них ножной привод.
— Правда? — вскинулась Медж. — Никогда о таком не слышала.
Мастер постарался объяснить:
— В любом ткацком станке на раму натягивается некое количество нитей, образующих основу. Затем поперечно основе пропускается другая нить, поочередно под первой нитью основы, над второй нитью основы, под третьей, над четвертой. Поперечная нить возвращается потом обратно: над последней нитью основы, под предпоследней нитью основы и так далее. Это уток.
— Да, так работает простой ткацкий станок. Наши лучше.
— Я знаю. Чтобы работа шла быстрее, каждая вторая нить основы прикрепляется к подвижной ремизке, и когда ее поднимают, половина нитей опускается, а половина остается на месте. И вместо того чтобы протаскивать поперечную нить под каждой второй нитью основы, можно протянуть уток поперек основы одним простым движением. Затем для возвратного движения ремизку опускают.
— Да, и нить утка намотана на катушку.
— Всякий раз, чтобы поменять положение ремизки, приходится откладывать эту катушку, обеими руками перемешать ремизку и снова брать катушку, чтобы проложить очередную нить.
— Именно так.
— Ножной привод позволяет регулировать положение ремизки ногами, не нужно всякий раз откладывать катушку.
— Что ты говоришь! Ну надо же!
— Огромная разница, верно?
— Еще бы. Так можно ткать вдвое быстрее.
— Вот об этом я и думаю. Если я сделаю такой станок, ты его опробуешь?
— Да, прошу тебя!
— Конструкцию точно не помню, однако, думаю, в станке с ножным приводом должна быть особая система воротов и рычагов… — Мастер напряженно задумался. — В любом случае что-нибудь придумаю.
Этим вечером Керис повела Мерфина в юго-западную часть аббатства, к огороду. В теплом воздухе стоял запах свежих овощей. Монахиня заметила зеленый лук и редис.
— Так твой брат станет графом Ширингом.
— Не станет, если леди Филиппа сможет что-нибудь сделать.
— Но графиня должна подчиниться воле короля, разве не так?
— Вообще-то все женщины должны подчиняться мужчинам, — улыбнулся Мерфин. — Однако некоторые этого не делают.
— Не понимаю, о ком ты.
Вдруг настроение зодчего резко изменилось:
— Во что же превратился мир! Муж убивает жену, а король жалует его графским титулом.
— Мир и не такое видывал. Но ужасно, когда это происходит в твоей семье. Бедная Тилли.
Мостник закрыл глаза ладонью, словно пытаясь отогнать видения.
— Зачем ты меня сюда привела?
— Поговорить о последнем пункте моего плана — новом госпитале.
— А-а. Я-то думал…
— Ты сможешь его здесь построить?
Мерфин осмотрелся:
