Озорно сверкнув глазами, Керис подошла к двери на лестницу.
— Никого.
— Мы услышим. Когда кто-то поднимается по лестнице, дверь поскрипывает.
— Ну вот.
Он сел на табурет и притянул ее к себе.
— Тебе нужен здесь матрац.
— А как же я это объясню?
— Скажешь, что инструменты лучше хранить на чем-то мягком.
Через неделю настоятельница с братом Томасом осматривала городские стены. Здесь предстояло выполнить тяжелую, но простую работу. После разметки линии стены выложить камень могут и неопытные молодые каменщики и подмастерья. Аббатиса радовалась, что дело движется быстро — в смутное время город должен уметь защитить себя. Кроме того, она надеялась, что организация обороны от внешнего врага подведет людей к мысли о необходимости наведения порядка и улучшения нравов в самом городе.
И почему судьба предназначила ей это место? Керис, по природе не властную, всегда настораживали догмы и условности, она руководствовалась собственными правилами. А теперь призывает к порядку гуляк. И как это никто до сих пор не назвал ее лицемеркой?
Все дело в том, что одни чувствуют себя без правил как рыба в воде, а другие нет. Мерфина, к примеру, лучше не ограничивать. Но таким людям, как скотобойцы Барни и Лу, нужны законы, иначе они спьяну перебьют друг друга. И все-таки у нее шаткая позиция. Когда пытаешься заставить людей соблюдать законы и порядки, трудно объяснить, что к тебе они не относятся. Керис размышляла над этим, возвращаясь с Томасом в аббатство. Перед собором ее ждала взволнованная сестра Джоана.
— Какой же все-таки Филемон! Утверждает, что ты украла деньги, и требует их у меня обратно!
— Успокойся. — Керис отвела Джоану к порталу и усадила на каменную скамью. — Отдышись и расскажи, что случилось.
— Он зашел ко мне после службы третьего часа и потребовал десять шиллингов на свечи для ковчега святого Адольфа. Я ответила, что спрошу у тебя.
— Правильно.
— Филемон очень рассердился: стал кричать, что это деньги братьев, что я не имею никакого права отказывать ему, и потребовал ключи. Я даже думаю, что он попытался бы их отобрать, если бы знал, где сокровищница.
— Как хорошо, что мы сохранили это в секрете.
— Видимо, он специально выбрал время, когда меня не было в монастыре, — предположил Томас. — Трус.
— Джоана, ты поступила совершенно правильно, и мне очень жаль, что он тебе нагрубил. Томас, найди его, пожалуйста, и приведи ко мне во дворец.
Глубоко задумавшись, аббатиса пошла по кладбищу. Разумеется, Филемон намерен посеять смуту. Но он не из тех забияк, кого можно без труда осадить. Это коварный противник, нужна осторожность. Когда монахиня открыла дверь в дом аббата, Филемон уже сидел в зале во главе длинного стола. Керис остановилась в дверях.
— Ты не имеешь права здесь находиться. Я особо подчеркивала, что…
— Я искал тебя, — перебил ее Филемон.
Придется запирать двери. Хотя этот все равно найдет возможность не выполнять введенные ею правила. Настоятельница с трудом сдерживала ярость.
— Ты не там меня искал.
— Но ведь нашел.
Керис внимательно осмотрела беглеца — побрился, подстригся, надел новую рясу. С головы до пят он был теперь должностным лицом монастыря, уверенным и властным.
— Я говорила с сестрой Джоаной, — сказала Керис. — Она крайне взволнованна.
— Я тоже.
Вдруг настоятельница поняла, что хитрец сидит в большом кресле, а она стоит перед ним, будто просительница перед высоким чиновником. Как умело Филемон проделывает такие штуки. Аббатиса повысила голос:
— Если тебе нужны деньги, ты должен спрашивать у меня.
— Я помощник настоятеля!
— А я исполняю обязанности настоятеля, это выше. Поэтому прежде всего, разговаривая со мной, ты должен стоять!
Филемон вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Унизительно медленно поднялся с кресла, и монахиня села на свое место. Наглеца это не смутило.
— Я так понимаю, что ты на братские деньги хочешь построить новую башню.
— Да, по приказу епископа.
Монах раздраженно поморщился. Филемон надеялся втереться в доверие к епископу и сделать его своим союзником против Керис. Он лебезил перед власть имущими с ребяческим постоянством. Так попал и в монастырь.
— Мне нужен доступ к монастырским деньгам. Это мое право. Братские деньги должны находиться в моем ведении.
— Последний раз, когда они находились в твоем ведении, ты их украл.
Беглец побледнел: эта стрела попала в яблочко.
— Просто смешно, — постарался скрыть смущение Филемон. — Аббат Годвин взял их, чтобы с ними ничего не случилось.
— Ну что ж, пока я исполняю обязанности аббата, никто не возьмет их, чтобы с ними ничего не случилось.
— Передай мне по крайней мере утварь. Она священна, к ней должны прикасаться священники, а не женщины.
— Прикосновения Томаса ее не оскверняют — брат выносит необходимое на службу и потом относит обратно в сокровищницу.
— Это не то, что…
Кое-что припомнив, Керис перебила:
— Кстати, ты не вернул всего, что взял.
— Но деньги…
— Утварь. Не хватает золотого подсвечника, пожертвованного гильдией свечников. Куда он делся?
Реакция Филемона ее удивила. Аббатиса ожидала, что он продолжит дерзить, но помощник настоятеля смутился:
— Он всегда находился в комнате аббата.
Настоятельница грозно свела брови.
— И что?
— Я хранил его отдельно.
Керис не поверила своим ушам.
— Иными словами, подсвечник до сих пор у тебя?
— Годвин просил меня присматривать за ним.
— И ты таскал его в Монмаут и бог знает куда еще?
— Таково было его желание.
Дикая, неправдоподобная басня, и Филемон это прекрасно понимал. Монах просто украл подсвечник.
— Так он у тебя?
Помощник аббата коротко кивнул. В этот момент вошел Томас.
— Вот ты где! — воскликнул он, увидев помощника настоятеля.
Керис попросила:
— Томас, поднимись наверх и обыщи комнату Филемона.
— А что искать?
— Утраченный золотой подсвечник.
— Не нужно искать. Он стоит на скамеечке для молитв.
Томас поднялся наверх, спустился с тяжелым подсвечником и передал его Керис. Настоятельница с интересом рассмотрела на основании имена двенадцати членов гильдии свечников, выгравированные крошечными буковками. Зачем он Филемону? Очевидно, не для продажи и не для переплавки: у него была куча времени, но беглец ничего не предпринял. Похоже, просто хотел иметь свой золотой подсвечник. Интересно, думала Керис, прохвост, наверное, смотрит на него, гладит, когда остается один. Она заметила в глазах Филемона слезы. Тот спросил:
— Вы его у меня отберете?
Какой глупый вопрос.
— Разумеется, — ответила настоятельница. — Он должен находиться в соборе, а не у тебя в комнате. Свечники пожертвовали его во славу Божью и для украшения церковных служб, а не для личного удовольствия одного монаха.
Филемон не возражал. Он был убит, но не раскаивался. Даже не понимал, что плохого в этом поступке. Горе стяжателя заключалось не в угрызениях совести, а в том, что у него отбирают подсвечник. Керис поняла, что чувство стыда ему вообще не знакомо.
— Я полагаю, это завершение диспута о твоем доступе к монастырским ценностям. Можешь идти.
Он вышел. Керис передала подсвечник Томасу:
— Отнеси его сестре Джоане, пусть уберет. Мы известим свечников, что их дар нашелся, и вынесем в ближайшее воскресенье.
Томас тоже ушел. Монахиня задумалась. Филемон ее ненавидит. И не стоит ломать голову почему: враги у него появлялись быстрее, чем друзья у коробейников. Но помощник настоятеля — беспощадный и совершенно бессовестный противник. Несомненно, он будет гадить при любой возможности. Его не переломить. И всякий раз после ее мелких побед злоба Филемона будет лишь расти. Но если она хотя бы раз позволит победить ему, прохвост взбунтуется по-настоящему. Предстояла кровавая битва, и Керис не видела выхода.
Бичующиеся вернулись субботним июньским вечером. Целительница в скриптории как раз засела за свою книгу. Она решила начать с того, как ухаживать за чумными, а затем перейти к менее страшным болезням. Написала про льняные маски, введенные ею в кингсбриджском госпитале, хотя трудно объяснить, зачем нужны маски, не обеспечивающие полной безопасности. Единственной реальной возможностью уберечься от чумы было уехать из города, пока она туда еще не добралась, и не возвращаться до окончания эпидемии, но большинство все равно никогда не сможет уехать. А про частичные меры предосторожности люди, верившие только в чудесные исцеления, как правило, и слышать не хотели. Ведь монахини в масках все-таки заражались чумой, хоть и реже. Керис решила сравнить льняную повязку со щитом. Щит не гарантирует, что воин выживет в бою, но, безусловно, служит некоторой защитой и ни один рыцарь не вступит в сражение без него. Она как раз писала этот фрагмент на новом листе пергамента, когда заслышала бичующихся и в ужасе застонала.
