на свою неказистую внешность, своё дело знала. Она успела допросить оперативников и понятых в качестве свидетелей, провести осмотр места происшествия с участием Иголкина, оформить протокол его задержания в порядке статьи 122 УПК РСФСР и допросить в качестве подозреваемого. Её порадовало, что убойщики заготовили на злодея характеризующий материал. Здесь имелась справка ИЦ о судимостях, данные о привлечении к административной ответственности, характеристики — одна с места жительства, а вторая из колонии, в которой Иголкин отбывал наказание за квалифицированный грабёж.
— Классно, парни! — ликовала старший лейтенант юстиции, перебирая худенькими паучьими пальчиками бумаги. — Хоть завтра можно с арестом выходить. Эх, вот бы начальник мне дело оставил, его реально можно в марте в суд направить.
Судя по раскрасневшемуся личику девушки и специфическому кисловатому запашку в кабинете, производственному процессу сопутствовало распитие бутылочки (или двух) шампанского. Оперативники сидели в вольных позах, куражливые.
Сапега и не подумал придираться к таким мелочам, тем более что результаты по темпам превзошли его ожидания. Напротив, протянул увесистый свёрток с бутербродами, собранный заботливой Людмилой.
— Подкрепитесь, труженики.
— Василий Иваныч завсегда о народе заботится, — местный опер нетвёрдой рукой воткнул в розетку вилку электрочайника.
После завершения процессуальных действий и лёгкого перекуса сыщики повели подозреваемого на третий этаж.
— В ИВС вы его отвезёте или мне с дежуркой договариваться? — для страховки уточнила следователь.
Старший опер Фомин с золотой граненой цепурой на борцовской шее глянул на неё в свернутый протокол задержания, как в подзорную трубу.
— Сделаем в лучшем виде, Аллочка.
В угловом кабинете ОУРа, куда переместились пятеро мужчин, две крепкие деревянные двери обеспечивали надёжную звукоизоляцию. Прежде чем притворить внутреннюю, подполковник без обиняков предложил дежурному оперативнику где-нибудь погулять часок. Тот воспринял совет старшего по званию с пониманием.
— Сгоняю на Тракторную в адрес, проверю кекса одного по кражонке.
— Ну-с, мсье Иголкин, — закурив пахучую коричневую сигарету, начал подполковник, когда ничего не мешало доверительности их общения, — надеюсь, ты понимаешь, что нам вся эта комедия с дурью — глубоко по барабану. Обдолбись ты хоть до зелёных помидоров! Понимаешь, я не люблю, когда меня наёб*вают. Какой ты прыткий оказался… Кузнечик… Набегались мы за тобой, мда-а-а… Но теперь ты, как говорится, в шаговой доступности.
Иголкин, усаженный на стул в середине достаточно просторного по милицейским меркам кабинета, внимательно разглядывал крупные кисти своих рук. Будто только сейчас узрел, что они покрыты синей затейливой вязью татуировок.
— Партаков ты не по чину налепил, — усмехнулся Сапега.
— Фуфлыжник! — сидевший на краю стола Фомин нервно сучил ногой. — Баклан помойный! Торчок!
— Погоди, Юра, мне сдаётся, он не безнадёжен, — подполковник потянул одеяло в другую сторону, с понтом — добрый.
Старший опер с ходу включился в привычную игру, пнул Иголкина носком ботинка в бок, без замаха, но чувствительно.
— Урою гада!
— Наркота-а, — горестно вздохнул Сапега, — сколько народу сгубила! Гошан, а ты лечиться не пробовал? У меня нарколог есть знакомый, классный спец. С самого дна парней вытаскивал! Хочешь, телефон дам?
— Угу, он мне в камере пона-адобится, — подозреваемый, морщась, растирал поясницу, куда пришёлся болезненный тычок.
— Сидеть настроился? — подполковник привстал, чтобы взять с сейфа пепельницу.
— Так завтра следачка к прокурору на арест потащит, слышали же, — сквозь зубы процедил Иголкин.
— Потащит, если дружбой со мной пренебрежёшь, — за пятнадцать лет оперативной работы Сапега говорил подобное бесчисленное множество раз. — На самом деле, Гоша, есть варианты. Можно выскочить через трое суток на подписочку. Можно до предъявления обвинения десять суток в порядке девяностой посидеть и опять таки на подписку уйти. Можно до суда в СИЗО покантоваться, а по приговору условно получить. Можно по трети срока со строгача на поселение соскочить. Но есть реальный шанс всю трёху до звонка пропыхтеть в Мордовии, на дальняке. Тебе как желательно?
— Мне хотелось бы сегодня домой возвернуться. — Иголкин сделал чисто сидельческий жест — веером растопырил лежавшие на коленях пятерни.
— Ну ты нахал! — подполковник сделал вид, что ему смешно. — Краёв не видишь! За сегодня не заикайся! Ты уже регистрацию на рейс прошёл. Пристегни ремень, взлетаем!
— Курнуть разрешите?
— Кури. Юра, где его «Мальборо»? — Сапега поднял глаза на старшего опера.
Фомин расстегнул медную пуговку-заклёпку на нагрудном кармане вельветового батника, извлёк яркую пачку. С момента её изъятия у Иголкина сигарет в коробочке заметно убыло. Соскучившийся по табаку задержанный, закурив, несколько раз кряду с жадностью затянулся.
— По мокрухе, на которую вы меня вертели, я не в теме. Не надсмехайтесь, гражданин начальник… Хотите, на пидара забожусь? Я догадывался, что Знайка какую-то делюгу выкруживает, но в детальности не вникал. Чисто за гужбана рулил…
Подполковник согласно кивал, опасаясь некстати оброненным словом оборвать нарождающийся контакт. Заверения Иголкина о том, что он не был посвящен в приготовления к убийству двух лиц, на данном этапе не оспаривались. Признавать соучастие в особо тяжком преступлении под гнетом трёхлетнего срока за преступление средней тяжести, на котором спалился, ни один здравомыслящий человек не будет. Тем паче, сидевший.
Иголкин с угрюмым выражением лица, как бы через силу выдавливая, рассказал, что примерно за неделю до Нового года Красавин попросил его на несколько дней смотаться с ним в Острог. Пообещал заплатить копейку за бензин и за извоз. Иголкин рассудил: «А почему бы и нет». В Остроге они поселились в доме напротив школы, неподалёку от жэдэ вокзала. О том, что готовится какой-то шухер, Иголкин догадался по тому образу жизни, который они вели. В основном тихарились на хате, на телефонные звонки не отвечали, дверь открыли только раз, когда сосед слишком настойчиво долбился в поисках сигарет. «Девяносто девятую», на которой приехали, ставили в железном гараже во дворе того же дома. Ключи от стойла[202] дал хозяин квартиры. Фамилии-имени его Иголкин не ведал, но описывал узнаваемо — под сорок лет, плотный, белобрысый. Трижды в разное время суток совершали поездки по городу, маршрут указывал Знайка. Передвигались не спеша, как будто высматривали место нападения и пути отхода. Названий улиц Иголкин не знал, объяснял на пальцах — главная улица с разделительным отбойником (проспект Ленина), большая площадь с дурацким памятником (площадь трёхсотлетия города), кафе «Разворот» напротив многоэтажного серого здания с большими окнами (учебный корпус политехнического института) и так далее.
Все три вылазки проезжали мимо кафе, единожды остановились неподалёку от него и Красавин долго приглядывался к местности. Предположив, что нападение планируется на кафуху, Иголкин осторожно закинул приятелю: «Не стремно ли?», шибко много людей там крутилось. Похоже, заведение пользовался в городе популярностью. Знайка в резкой форме посоветовал не совать нос куда не следует. Иголкин принял рекомендацию к сведению. Мобильников у
