Взирая на англиканский собор, Обиджойфул заверил детей:
– Это просто здание, а никакая не топь Уныния.
Взяв детей за руки, он ввел их внутрь.
Правда была в том, что он полюбил великий собор. Обет никогда не работать под этим папистским куполом теперь казался необязательным. И о чем бы ни думал он раньше, бояться Рима больше не приходилось. Несколько лет назад Вильгельма с Марией сменила протестантка Анна, сестра Марии. На смену Анне должны были прийти ее родственники из династии Ганноверов, такие же протестанты. Был в безопасности не только трон. За последние годы английская армия с ее голландскими союзниками и под командованием великого Джона Черчилля, ныне герцога Мальборо, наголову разбила войска могущественного Людовика XIV и предоставила возможность исповедовать протестантскую веру по всей Северной Европе.
Что касалось самого здания, то даже огромный купол уже не казался зловещим. Благодаря большим окнам, забранным обычным стеклом, внутри собора было так светло и свободно, что гость из Голландии мог счесть себя находящимся в голландской протестантской церкви. Собор Святого Павла теперь представлялся Карпентеру угрозой не большей, чем великий английский компромисс: протестантский дух в римской оболочке, как и сама, по сути, Англиканская церковь.
На миг им почудилось, будто они одни, не считая служителя, который их приветствовал, и все вокруг для них. Медленно идя по внушительному нефу, Обиджойфул видел, что дети исполнились благоговейного трепета. Но вдруг, едва они наполовину одолели проход, тишину разорвали два звучных удара, эхо которых разнеслось над громадным центральным перекрестием. Служитель встретил их нетерпеливым фырканьем. Карпентер спросил, что это было такое.
Оказалось, что Мередит.
– С утра уже там, – пояснил служитель тоном, как будто сомневался в здравом рассудке Мередита.
Действительно, ступив под купол, они как раз успели увидеть на галерее ученого священника. Тот дружески помахал Карпентеру, скрылся и через несколько минут уже был внизу.
– Я ставил опыт, – объяснил Мередит, покуда Карпентер с детьми помогали ему собрать разнообразные предметы, брошенные сверху. – Знаете, этот купол – лучшее место для проверки теории тяготения Ньютона. Точно измеренное пространство, управляемые условия, неподвижный воздух. Намного лучше, чем Монумент. Королевское общество, к вашему сведению, планирует в самое ближайшее время провести здесь серию экспериментов.
Бодро махнув им еще раз, он, сопровождаемый недовольным служителем, зашагал к западной двери, Карпентер же остался с детьми.
Им было что показать. Он ткнул пальцем в камень со словом «Воскресну» и объяснил значение.
– Это я его туда положил, – поведал Карпентер, радуясь их удивлению. Затем повел внучат на клирос.
За последние двадцать лет у него случилось несколько заказов, принесших ему особый восторг. Он гордился резным потолком в новом обеденном зале Речной компании Миддлтона; с удовольствием трудился над новым крылом Хэмптон-Корта и великолепным зданием госпиталя в Челси работы Рена. Но ничто не могло сравниться с великолепной резьбой, украсившей места для певчих в соборе Святого Павла.
Там открывалось грандиозное зрелище: не только длинные, темные ряды поблескивавших сидений для духовенства и хористов, но и внушительное вместилище для органа. Проект разработали совместно: Рен создал общий план и изготовил макеты, но когда дело дошло до украшений, великий архитектор обратился к своему другу мистеру Гиббонсу.
От результата захватывало дух. Среди форм классических и простых – прямоугольных панелей, пилястров, фризов и ниш – расцвело море резьбы: роскошной, пышной, но неизменно выверенной. Раскидистая листва и вьющиеся лозы, цветы, трубы, головы херувимов, гирлянды плодов, отяготившие карниз и капитель, панели и фронтон, балюстраду и консоль-кронштейны. Во всей Англии не существовало ничего подобного. Небывалое изобилие дуба, десятки тонн его; великое произведение искусства, выраженное тысячами футов резьбы. Баснословная дороговизна. Расходы были до того велики, что не хватало уже и налога на уголь, а потому инвесторам, включая выдающихся мастеров и самого Гиббонса, приходилось брать деньги на проект под проценты. «На клирос взял под шесть», – признался Гиббонс Карпентеру.
Сам Обиджойфул проработал в соборе три года и считал их лучшими в жизни. Казалось, что ради великой цели туда стянулся цвет городских плотников и резчиков. Обстановка была спокойная и уютная. Однажды, в самом начале, он пожаловался Гиббонсу на сквернословие рабочих; не прошло и дня, как Рен издал приказ, запрещавший всякую брань. Преданность делу была столь высока, что Карпентер почти поверил в богоугодность своего дела, невзирая на то что он все-таки находился в англиканской церкви.
Дети же не могли не знать, что их дед был искусным резчиком и много где потрудился, но никогда не видели крупных образчиков его мастерства. Поэтому он не без гордости вел их вдоль отполированных до блеска хоров, объясняя детали.
– Видите эту панель? Английский дуб. Эта, – кивнул он на другую, украшенную пышнее, – прибыла из немецкого города Данцига. Германский дуб не такой сучковатый, и резать по нему легче. – Затем он указал наверх. – А херувима видите? – Для подобных фигур Гринлинг Гиббонс обычно готовил макет, который впоследствии воспроизводили Обиджойфул и другие помощники. – Моя работа. И вон тот.
– А та панель вообще не дубовая, – объяснил он, когда они приблизились к участку с самой мудреной резьбой. – Это липа, она мягче. Любимая порода мистера Гиббонса.
Он показал им место лорд-мэра и органный отсек, но вот они дошли до предмета его наибольшей гордости. В углу, под великолепным балдахином с резными фестонами, возвышалось сиденье поистине грандиозное, украшение хоров: епископский трон.
– Мы отделывали его на пару с мистером Гиббонсом, – объявил Обиджойфул и победоносно указал на сказочно красивую резьбу. – Вот митра, а ниже – благочестивый пеликан, как они выражаются. Это старый христианский образ. А пальмовые листочки видите? Даже и не поймешь, где кончается его работа и начинается моя, – заявил он, будучи совершенно прав. Это было венцом его трудов.
Дети молча глазели. Потом, оглядев собор во всем великолепии, они переглянулись. Наконец крошка Марта подала голос.
– Очень красиво, дедушка, – сказала она кротко. – Очень… – девочка задумалась, подбирая слово, – нарядно.
Но он уловил сомнение и разочарование. Теперь уже Гидеон тянул его за рукав, указывая на митру:
– А кто тут сидит, дедушка?
– Епископ, – ответил Карпентер и увидел, как мальчик потупил угрюмый взор.
– Ты сделал трон для епископа? – спросил внук и добавил: – Ты не мог отказаться?
Не оправдал надежд, дело ясное. Что же он за дурак – возгордился своим искусством и позабыл о главном. Бог свидетель, мальчонка был в чем-то прав. Старый Гидеон наверняка отказался бы от такого поручения.
– Когда работаешь с таким мастером, как мистер Гиббонс, – промямлил Карпентер, – приходится делать по его указке и стараться изо всех сил.
Однако он видел смущение и понимал, что не сумел их убедить.
Молча они покинули хоры и вновь очутились у центрального перекрестия. Марта была бледна, малыш задумался. Но уже под куполом Карпентеру показалось, что маленький Гидеон воодушевился. Смятенный внезапным падением дедушки с пьедестала, тот явно хотел предоставить ему возможность реабилитироваться. Запрокинув пытливое личико, он вдруг попросил:
– Дедушка, расскажи нам, как ты спасал из огня старую Марту.
Карпентер онемел. Он отлично понял, почему это было сказано. И он понимал желание детей увидеть в нем прежнего почтенного деда, такого же доблестного, как старый Гидеон со своими святыми. Но вышла бы ложь, очередная трусость в придачу к исходной. Внуки хотели верить в него, но что толку в вере, основанной на обмане?
Он услышал свой голос как бы со стороны:
– Правда в том, Гидеон, что я не пытался ее спасти. Я видел ее наверху, но пал духом.
Мальчик широко раскрыл глаза:
– Значит, ты дал ей сгореть?
– Я попробовал добраться до нее один раз, но… да. Я дал ей сгореть. – Он вздохнул. – Испугался я, Гидеон. Я хранил этот секрет сорок лет. Но это правда.
Бросив взгляд на потрясенное лицо мальчика, он велел внукам следовать к ступеням, ведущим под купол.
Это был долгий подъем по широкой витой лестнице внутри купола, так как внутренняя галерея собора Святого Павла находилась на высоте доброй сотни футов. У мужчины было время подумать, пока он возглавлял процессию, а дети молча шли сзади. Лишился ли дед их уважения, даже любви? Их мысли будто легли ему на плечи тяжким бременем, и подниматься стало еще труднее. Годы, проведенные в обретении скромного счастья в труде, внезапно растаяли, оставив одно воспоминание о трусости – пронзительное и леденящее, как сорок лет назад. И внуки отныне знали. К моменту, когда Карпентер достиг наконец основания купола и вступил в галерею, тянущуюся по его окружности, он совершенно вымотался и сел отдыхать, показав детям знаком, что они могут прогуляться вокруг.
