– В жизни не видел ничего изящнее! – воскликнул Мередит.
Это был подарок к рождению сына и благодарность за содействие доброго священника в восстановлении гугенота на прежнем месте у мастера Томпиона.
Взошла заря нового века, и жизнь Мередита украсилась еще одним приобретением. В 1701 году его друг Рен спроектировал для его же церкви Сент-Брайдс великолепную колокольню. Это было замечательное сооружение. Возведенная над красивой квадратной башенкой, она состояла из череды восьмиугольных полых барабанов с открытыми арками и колоннами; барабаны образовывали ярусы, верхние меньше нижних, так что конструкция напоминала перевернутую подзорную трубу, венчавшуюся обелиском. Будучи выше даже Монумента, новая колокольня церкви Сент-Брайдс была видна на всем протяжении Флит-стрит и превратила храм в городскую достопримечательность.
1708 год
Они еще поспевали вовремя. Пусть он не сказал, куда ведет их, но заручился особым разрешением и подготовил сюрприз. Хотя Обиджойфулу стукнуло семьдесят, он чувствовал себя достаточно крепким для поставленной задачи и увлеченно спешил по направлению к Ладгейт-Хиллу, ведя за собой двух любимых внуков. Заканчивался октябрь, день выдался бодрящий, и люди, высыпавшие на улицу, пребывали в приподнятом настроении. Ожидалась Процессия лорд-мэра.
Не считая периода Содружества, когда подобные мероприятия угодили под запрет, старинная ежегодная церемония усложнялась с каждым десятилетием. В официальной резиденции за Сент-Мэри ле Боу, которую Обиджойфул по-прежнему воспринимал как особняк сэра Джулиуса Дукета, мэр облачался в свои одежды, затем верхом доезжал до реки. Там он усаживался в великолепную барку, которую сопровождали лодки от всех ливрейных компаний, и его доставляли в Вестминстер, где мэр, как феодальный барон былых времен, присягал на верность монарху. Затем суда разворачивались, высаживали пассажиров возле Блэкфрайерса, после чего мэр, олдермены и представители всех ливрейных компаний устраивали пышное конное шествие, направляясь к Чипсайду и далее к Гилдхоллу. А посему Карпентер решил, что для двух ребятишек нет места лучше, чем просторная наружная галерея купола собора Святого Павла, откуда им будет отлично видно происходящее.
Величественный купол высился впереди – властитель западного холма. На огромный каменный фонарь по сей день наносили последние штрихи; он возносился более чем на пятьдесят футов над куполом, завершаясь золотым крестом, который сверкал на высоте уже головокружительной – триста шестьдесят три фута. Купол был точной копией большущего деревянного макета – его Карпентер изготовил почти тридцать пять лет назад, и выглядел точно так, как он всегда предполагал. Впрочем, с одной оговоркой: окончательный купол Рена был даже выше, даже величественнее, чем в первоначальной модели.
Карпентер завороженно наблюдал за его воздвижением. Часто появлялся и сам Рен, теперь старик, но все еще храбро позволявший рабочим поднимать себя в люльке под свод, чтобы проинспектировать строительство. Карпентера особенно захватило то, что колоссальное сооружение оказалось не одним куполом, а тремя. Если смотреть снизу, то между сводчатым потолком и крышей с металлическим покрытием, которая в действительности вздымалась на пятьдесят футов выше, находился не то чтобы точно купол, но массивный кирпичный конус, сильно похожий на обжиговую печь.
Однажды Рен объяснил ему:
– Это для поддержки фонаря, да и все остальное скрепляет.
Через неделю, усадив к себе в люльку перепуганного резчика, он поднял его на подмостки крыши и посвятил в некоторые секреты.
– Вокруг основания купола, – объяснил архитектор, – пущена огромная двойная цепь. Это дополнительная страховка, чтобы стены не разошлись под нагрузкой. Затем я обложил весь внутренний конус камнями и железными цепями, которые все стягивают, как обручи бочку. Все должно быть очень прочно, – добавил он с долей печали. – Я хотел сделать наружную крышу медной, но меня заставили взять свинец. Сэкономили тысячу фунтов, да только нагрузка возросла на шестьсот тонн.
В основании купола снаружи и изнутри были сделаны галереи; теперь, когда огромное здание завершили, смельчаки могли подняться по лестнице на самый верх башни. С галереи открывался великолепный вид, и Обиджойфулу – спасибо Рену и Гринлингу Гиббонсу – сегодня было даровано разрешение туда подняться. Весьма гордый собой, он достиг вершины Ладгейт-Хилла и направился к грандиозному западному портику с огромными колоннами.
Он улыбнулся, но вовсе не удивился, когда дети замешкались перед дверью. В каком-то смысле он был доволен.
Гидеон и Марта: любимые внуки из семерых. Он часто представлял, как гордились бы тезки, увидев эти серьезные лица и мрачноватые глаза, познав их кроткий, но решительный нрав. Они тоже были воспитаны в строгом пуританском духе. Коль скоро после 1688 года установилась веротерпимость, диссентеры, как называли теперь всех протестантов вне Англиканской церкви, зажили припеваючи. В Англии уже действовало свыше двух тысяч молельных домов, и Лондон был, разумеется, главным их средоточием. Нынче пуритане редко носили высокие шляпы и одевались в черное, однако по воскресеньям сотни благочестивых граждан в одеждах простых, серых и бурых, стекались послушать пасторские проповеди. Суровые законы о нравственности времен Содружества могли кануть в прошлое, но каждый ребенок в этих конгрегациях знал, что украшения грешны, мирские удовольствия порочны, а прелюбодеяние, пьянство, азартные игры прикуют к ним осуждающие взгляды всей общины. Пуритане лишились власти, но их общественное сознание продолжало быть действенной силой в Англии, а те диссентеры, которые считали долгом участвовать в государственной деятельности, формально принимали англиканство.
– Я причастил пятерых праведных диссентеров, – сказал однажды Карпентеру Мередит. – Я все понимаю, а они понимают, что я понимаю. И меня это не заботит. Мы всего-навсего обходим негодный закон.
В семье Карпентера таких компромиссов не было. Раз их больше не заставляли посещать англиканскую церковь с ее епископами, наследники Гидеона и Марты туда и не ходили. А их тезки, девятилетний Гидеон и одиннадцатилетняя Марта, вообще ни разу там не были. Что же касалось папистского собора, возвышавшегося пред ними… дети неуверенно взглянули на деда.
За последние десять лет Обиджойфул с удивлением осознал себя уважаемой семейной фигурой. Слишком хорошо зная, что не заслуживал этого, он тем не менее счел, что ради будущих поколений должен хотя бы попробовать соответствовать. И старался как мог, когда дети приставали к нему: «Расскажи, как Гидеон сражался с Кромвелем против короля!» – или спрашивали: «Неужели старая Марта и вправду плавала на „Мейфлауэре“?» Господи, спаси и помоги – ему даже пришлось подтвердить старую ложь о том, что он приложил все силы к спасению Марты во время Великого пожара.
А поскольку дети выросли и ждали помощи в наставлении внуков, он вынужден был вдобавок заново учиться читать, медленно и мучительно. Это было нелегко, старые глаза уставали. Он даже попросил Пенни свести его к мастеру заказать очки. Но все-таки справился, и к пятому дню рождения малышки Марты уже ежедневно читал ей Библию.
Правда, другую книгу его просили читать чаще. Она была написана великим пуританским проповедником на закате правления короля Карла II и аллегорически повествовала о христианине, который, внезапно охваченный чувством греховности и осознанием скорой смерти, отправляется странствовать. Это было сугубо пуританское паломничество: ни святых, ни церковных авторитетов – беднягухристианина направляли лишь вера да Библия. Просторный край, по которому он путешествовал, являл своего рода моральный пейзаж, столь знакомый суровым пуританским конгрегациям. Долина Смертной Тени, село Благонравие, замок Сомнения, ярмарка Суеты, топь Уныния – такие места попадались ему на пути к Небесному Граду. И люди, которых он встречал, носили похожие имена: Уповающий, Верный, Мирской Мудрец, господин Бездобра и великан Отчаяние. Повествование выдерживалось в библейском духе по образцу Откровения Иоанна Богослова, но было изложено языком столь обыденным, что оказалось доступным любому неграмотному простаку. Не содержалось в нем и суровостей – наоборот: бедняга-христианин совершает все мыслимые ошибки, и от них его постоянно приходится спасать. Книга Джона Буньяна «Путешествие пилигрима», которую и полюбил читать Обиджойфул, была глубоко пуританской, но доброй и очень человечной.
Взирая на англиканский собор, Обиджойфул заверил детей:
– Это просто здание, а никакая не топь Уныния.
Взяв детей за руки, он ввел их внутрь.
Правда была в том, что он полюбил великий собор. Обет никогда не работать под этим папистским куполом теперь казался необязательным. И о чем бы ни думал он раньше, бояться Рима больше не приходилось. Несколько лет назад Вильгельма с Марией сменила протестантка Анна, сестра Марии. На смену Анне должны были прийти ее родственники из династии Ганноверов, такие же протестанты. Был в безопасности не только трон. За последние годы английская армия с ее голландскими союзниками и под командованием великого Джона Черчилля, ныне герцога Мальборо, наголову разбила войска могущественного Людовика XIV и предоставила возможность исповедовать протестантскую веру по всей Северной Европе.
