– Прошу вас! – угощал Симэня дворецкий. – После завтрака я пойду поговорю с хозяином, узнаю, когда вам нести подарки.
– Прошу прощения за беспокойство! – извинялся Симэнь.
– Выпили по нескольку чарок. После завтрака слуги убрали посуду.
– Вы пока отдохните, – сказал Чжай, – а я пойду к его превосходительству. Я скоро вернусь.
Немного погодя он быстро вошел в кабинет.
– Его превосходительство заканчивает утренний туалет, – сообщил он Симэню. – Прием еще не начался, а во дворе уж полно ожидающих. Мне удалось поговорить с его превосходительством. Вас примут первым, а поскольку желающих очень много, я пойду с вами.
Симэнь очень обрадовался и велел слугам, своим и Чжая, доставить двадцать тюков к резиденции Цай Цзина. Слуги бросились выполнять распоряжение.
Облаченный в парадные одежды Симэнь сел в паланкин. По дороге шумною толпой, задевая друг друга, едва проталкивались спешившие к резиденции крупные и мелкие чиновники. У арки Драконовой доблести Симэнь заметил едущего в паланкине чиновника. Ему показалось, что это богач Мяо Цин из Янчжоу. Тот тоже узнал Симэня. Они вышли из паланкинов и, приветствуя друг друга, обменялись любезностями. Перед Симэнем был в самом деле именитый горожанин Мяо, первый богач Янчжоу, также сумевший получить чин благодаря покровительству Цай Цзина. Так неожиданно встретились старые друзья. Оба торопились поздравить своего высокого покровителя и, обменявшись несколькими фразами, вернулись в паланкины. Симэнь подъехал к резиденции императорского наставника.
Только поглядите:
Будто палаты Зеленой Поляны[820] возносятся до самых небес, точно дворец Линъянь[821] достигает Созвездья Ковша. Перед вратами простор необъятный – есть где коню хоть галопом мчать. Высоки достославного дома громады – хоть водружай знамена. Из парчи узорной кущ доносит ветер трели дивные дроздов. В золоте солнечных лучей отливают нефритом деревья и благоухают цветы. Перила и балки – пахучий сандал. Ступени сплошь из отрезвлявшего камня[822]. Кругом из яшмы ширмы и экраны. Девицы, как одна, Игуан[823] или Хунфу[824] красотою не уступят. В величественных залах расставлены рядами бесценные редкости – сосуды Шан, треножники Чжоу[825]. Вот висит дюжина пылающих жемчужин, при коих и ночью излишни фонари. Из девяти областей, с четырех морей[826] до трех тысяч знатных гостей с мечами и шпагами, в туфлях, украшенных жемчугами[827], сошлись поздравить хозяина. Даже начальники шести палат[828] и губернаторы со всех концов Империи стоят смиренно, потупив взор.
Да,
Нет Сына Неба присносущего ценней,Вторым – великий канцлер почитается в стране.
Симэнь с благоговейной почтительностью вошел в главные ворота. Средние же ворота были закрыты, и все шествовали через боковые двери.
– Почему же в такой торжественный день заперты эти ворота? – спросил Симэнь.
– Через них проследовал однажды сам Государь Император, – объяснял дворецкий Чжай. – Простые смертные больше не могут тут ступать.
Симэнь с Чжай Цянем миновали ряд ворот. Все они охранялись военной стражей. Часовые стояли не шелохнувшись. Они только кивали головой, когда мимо проходил дворецкий, и всякий раз спрашивали:
– Кто с вами?
– Мой свояк из Шаньдуна, – отвечал дворецкий. – Прибыл поздравить его превосходительство.
Чжай Цянь с Симэнем миновали еще ряд дверей. Не раз им пришлось повернуть, и всюду пред ними открывались расписные колонны и резные балки, сверкавшие золотом постройки и башни.
Вдруг откуда-то, словно с неба, донеслись барабанные удары и музыка.
– Где ж это играют? – опять спросил Симэнь. – Ведь отсюда так далеко жилье.
– Это играют двадцать четыре девы, призванные услаждать его превосходительство, – говорил Чжай. – Они исполняют танцы Мары, фей, одетых в зарницы, и танец бодхисаттвы Гуаньинь. Они играют всякий раз, когда его превосходительство совершают трапезу. Сейчас его превосходительство, должно быть, завтракают.
Не успел Симэнь дослушать дворецкого, как повеяло тончайшим ароматом. Музыка зазвучала гораздо ближе.
– Тише ступайте! – предупредил Чжай. – Мы подходим к кабинету его превосходительства.
Они потихоньку обошли полукруглый коридор и очутились перед огромным дворцом, напоминающим царскую палату или заоблачные чертоги. Около дворца прохаживались журавли и павлины, порхали редкие птицы. Кругом цвели гортензии, канны и мальвы, не увядавшие круглый год. Яркая пестрота до того слепила глаза, что окинуть взором все цветы не было никакой возможности.
Первым войти во дворец Симэнь не решился и, уступив дорогу Чжай Цяню, сам проник внутрь вслед за ним. Симэнь очутился в зале, где на возвышении стояло покрытое тигровой шкурой кресло. В нем восседал императорский наставник Цай Цзин в ослепительно-красном халате, расшитом драконами.
За ширмой рядами стояли три или четыре десятка красавиц. Нарядами не уступая служанкам при Дворе, они – кто с платками и полотенцами, кто с веерами и опахалами – неустанно ухаживали за Цай Цзином. Когда сбоку от него встал дворецкий Чжай, Симэнь Цин отвесил четыре земных поклона. Государев наставник приподнялся и, стоя на мягком шерстяном ковре, поклонился в ответ. Это было их первое знакомство.
Чжай Цянь тут же наклонился к Цай Цзину и зашептал на ухо. Симэнь догадался, что речь идет о его просьбе, и отвесил еще четыре земных поклона. Цай Цзин на них не ответил. Принятием поклонов он выразил свое согласие быть приемным отцом Симэня. Между ними тотчас же установились отношения отца и сына.
– Мне нечем было выказать вам, батюшка, свою глубокую сыновнюю почтительность, – заговорил Симэнь. – К торжественнейшему дню вашего славного рождения я припас кое-какие скромные подарки – что называются гусиное перышко, пронесенное тысячу ли.[829] Желаю вам благоденствовать вечно, как южная гора![830]
– Благодарю за любезность! – говорил Цай. – Присаживайтесь, прошу!
Лакей подал кресло. Симэнь поклонился и сел. Подали чай. Чжай Цянь поспешно выбежал и велел носильщикам внести два десятка тюков с подарками. Открыли корзину и вручили Цай Цзину перечень подношений: ярко-красный халат со змеями, парадный зеленый халат с драконами, двадцать кусков шэньсийской парчи, двадцать кусков сычуаньской парчи, двадцать кусков огнестойкого холста и двадцать кусков заморского полотна. Помимо этого в перечне значились: сорок штук цветного и белого полотна, нефритовый пояс с застежкой в форме львиной головы, пояс из ароматного алойного дерева[831] в золотой оправе, кубков из нефрита и носорожьего рога по десятку пар, восемь пар червонного золота чарок с инкрустированными цветами, десяток блистающих жемчужин, а также золота сотни две лянов. Цай Цзин пробежал глазами перечень, бросил взор на тюки с сундуками и пришел в восторг.
– Премного благодарен! – несколько раз повторил он и велел Чжай Цяню убрать все в кладовую, а потом распорядился накрыть стол.
Симэнь не посмел больше задерживать государева наставника и начал откланиваться.
– Хорошо! – промолвил Цай Цзин. – После обеда приходи.
Симэнь поклонился и встал. Цай Цзин прошел с ним рядом несколько шагов и вернулся на свое место. Вслед за ним покинул дворец и Чжай Цянь, но тут же, сославшись на дела, снова скрылся во дворце Цай Цзина. Воротившись в дом дворецкого, Симэнь снял парадные одежды и после плотного обеда только было задремал в кабинете, как к нему явился посыльный Цая с приглашением на пир. Наградив пришедшего чаевыми, Симэнь стал собираться. Дайаню было велено запастись узелками с серебром, которых набралась целая коробка. Симэнь сел в паланкин. Его сопровождало четверо слуг, но не о том пойдет речь.
Целое утро принимал императорский наставник шедших с поздравлениями военных и гражданских лиц и каждому вручал приглашение на один из приемов, которые начинались со следующего дня. Первыми были приглашены императорские родственники и придворные смотрители; на другой день – начальники палат, высшие сановники и правители; наконец, на третий день – все остальные, более низкие чиновники как столичные, так и с мест. Лишь Симэнь, как прибывший издалека с такими щедрыми подарками, удостоился особого внимания Цай Цзина и был принят отдельно на день раньше всех остальных.
Когда Цай Цзину доложили о прибытии его нового приемного сына Симэнь Цина, он поспешил на террасу встретить его.
– Прошу вас, батюшка! – то и дело повторял Симэнь, почтительно уступая дорогу и все время стараясь идти сзади Цай Цзина.
– Хочу выразить вам искреннюю признательность за щедрые дары, – заговорил императорский наставник, когда Симэнь с благоговейным трепетом переступил порог. – Присаживайтесь после тягот дальнего пути.
