Чан Шицзе и Ин Боцзюэ на том и расстались с Симэнем, но не о том пойдет речь.
Расскажем теперь о богаче Мяо. Встретив Симэня у резиденции императорского наставника, Мяо Цин пригласил его к себе на пир, во время которого пообещал подарить двоих певцов. Симэнь тогда рвался домой, и друзьям не пришлось даже попрощаться. Мяо Цин полагал, что Симэнь все еще в столице, и направил к дворецкому Чжаю своего слугу.
– Господин Симэнь три дня как отбыл домой, – ответили слуге у Чжай Цяня.
Тут только Мяо Цин понял, почему не видно Симэня. «Да, что доброму скакуну удар хлыста, то благородному мужу обещанное слово», – размышлял он. – Можно было бы, конечно, не дарить певцов, ну если обидится? Как я ему потом в глаза смотреть буду?!» – Мяо Цин позвал обоих певцов.
– В прошлый раз на пиру я пообещал подарить вас господину Симэню, – обратился он к певцам. – Он отбыл домой, и вам пора укладывать вещи. Ступайте собирайтесь, а я пока напишу письмо.
– Сколько лет мы вам служили! – взмолились певцы. – Чем же вдруг не угодили? Какой у господина Симэня нрав, мы не знаем. Оставьте нас, не бросайте!
– Как вы не понимаете! – уговаривал их Мяо Цин. – Господин Симэнь – человек влиятельный, богатый. Какими деньгами ворочает. Военный чин имеет, а теперь вот стал приемным сыном самого государева наставника Цая. Его придворные смотрители да важные сановники привечают, дружбу с ним водят. Шелковую и атласную лавки держит, собирается охранную контору[833] открывать. Барышам и счет потерял. По характеру человек он покладистый и мягкий. А какой поклонник изящного! Одной прислуги человек восемьдесят наберется. И всех в шелка одевает. Шесть жен содержит. С головы до ног в золоте и жемчугах. Без певцов и актеров дня не обходится. Все около него кормятся. А искусницы из переулка Пинкан, скажем, или Циншуй, так те только благодаря его милости и процветают. Словом, вам и так ясно! Раз я вас подарить пообещал, не могу ж я от своего слова отказываться!
– Сколько мы вам за все годы хлопот доставили, батюшка! – продолжали свое певцы. – Вы нас музыке и пению обучали, а теперь – Только мы познали звучание струн, а вы не хотите, чтоб мы услаждали вас, батюшка. Зачем вы посылаете нас ублажать других?
Певцы пали ниц. На глазах у них невольно навернулись слезы. Расчувствовался и сам хозяин.
– Вы по-своему правы, – говорил он. – Мне ведь тоже нелегко с вами расставаться. Но вспомните, что сказал всесовершенный Конфуций! Разве можно называть человеком того, кто не держит слова! Нельзя же преступить сей завет! Так что я не могу уступить вашему желанию. Обождите, напишу письмо и пошлю с вами провожатого. Он будет вас оберегать в пути. А там вам будет не хуже, чем у меня.
Мяо Цин позвал домашнего учителя, и тот моментально набросал восемь строк, посвященных излияниям чувств и добрым пожеланиям, а в конце сообщалось о певцах и содержалась просьба черкнуть ответ. Далее был приложен перечень подарков: шелка, писчая бумага и прочее. Мяо Цин передал письмо слугам Мяо Сю и Мяо Ши, которым велено было сопровождать певцов.
Вскоре подвели навьюченных ослов. Все было готово к отъезду в Шаньдун. Певцы не сдержались и проронили слезу, но против хозяйской воли не пойдешь. Отвесив не один земной поклон хозяину и поблагодарив его, они верхом пустились в дальний путь. Впереди, за конской головой пред ними простирались темнеющие вершины гор, внизу, где мелькал хлыст, несла зеленоватые воды река. То тут, то там над густою шапкою деревьев вздымались высоко флажки питейных лавок и винных погребков. А впереди в лучах заката ютились бедные лачуги. Но оборвалось их беззаботное житье, исполненное радости и песен, и вот они, с хозяином простясь, уж вынуждены ехать, обдуваемые ветром среди туманной мглы. В тоске по родным краям, с думою о милостивом хозяине они из головы даже выбросили и кастаньет задорный треск и песни, вроде «Солнечной весною белый снег». А слуги, те оба гнали лошадей, спешили и, думая о том лишь, как бы поскорей хозяйский выполнить наказ, сон отгоняли лунной ночью, когда мерцали звезды.
Да,
С утра еще слух услаждаливысоких гостей Мяо Цина,А вечером будут кружитьсявокруг забулдыг Симэнь Цина.
Вдали в лесу показался флажок винной лавки.
– Братцы! – обратились к слугам певцы. – У нас животы подвело. Ведь целый день в пути. Не пропустить ли по чарочке?
Все четверо выпрыгнули из седел и направились к дверям кабака, на котором красовалась остроумная надпись: «За наше вино бессмертный отдаст нефритовые подвески, сановник расстанется с золотыми регалиями и собольей шубой». В самом деле, это был прелестный кабачок!
Путники сели за стол и окликнули полового.
– Подавай рога с вином! Тащи лук и чеснок! Побольше мяса нарежь! Да соевого творогу не забудь.
На столе появились блюда. У путников в предвкушении обильной трапезы даже слюнки потекли. Но тут кто-то из них поднял голову. На стене белели две парные надписи, начертанные размашистым витиеватым почерком:
Путь в тысячу верст, он далек или нет?Вперёд ли назад – безразличен ответ.Куда б ты ни ехал, ты в мире живом.Зачем же вздыхать, что далек отчий дом?
Строки эти красовались как раз напротив певцов и били, что называется, не в бровь, а в глаз. Задетые за живое, певцы не сдержали слез.
– Братцы! – говорили они слугам. – Мы-то надеялись весь век у хозяина прожить, а что вышло? Перекинулись за чаркой вина парой фраз, и уж отправляют нас в подарок в далекие края, а жалок человек на чужой стороне. Что-то нас ждет впереди?
Мяо Сю и Мяо Ши стали их успокаивать. После плотного обеда путники снова вскочили на коней. Снова застучали шестнадцать копыт. Много дней миновало, прежде чем они добрались до области Дунпин. В уездном центре Цинхэ они спешились и стали разузнавать, куда идти дальше. Наконец остановились на Лиловокаменной у дома Симэнь Цина.
Симэнь после приезда из столицы не видал покою. Одни присылали подарки, другие приглашали на пиры. По три, по четыре гостя в день навещали. А там и старшей жене надо было с приездом уделить внимание, и остальных не обойти. Дни проходили в пирах и усладах. Симэнь и в управу не заглядывал, даже о возвращении своем не уведомил.
Но вот в день приезда певцов у него выдалось время, и он поспешил на заседание в управу. Одного за другим приводили на допрос арестованных. Всякие дела разбирали – прелюбодеяние, драку, шулерство и ограбление. Потом, когда собрали и зарегистрировали поступившие жалобы, Симэнь сел в легкий паланкин и, окруженный телохранителями, очищавшими путь от зевак, отправился домой. Тут-то он и заметил заждавшихся слуг с певцами. Следуя за паланкином, они вошли в залу.
– Мы от господина Мяо из Янчжоу, – встав на колени, отрекомендовались вошедшие. – Вот вам, батюшка, письмо.
Они отвесили земные поклоны.
– Встаньте! – подняв руку, сказал Симэнь и начал расспрашивать о Мяо Цине.
Он позвал Шутуна. Тот разрезал серебряными ножницами пакет и вынул бумагу. Симэнь стал читать приложение к письму. Между тем Мяо Сю с Мяо Ши, продолжая стоять на коленях, протянули подарки.
– Примите, батюшка, знаки почтения от нашего господина, – сказали они.
Симэнь очень обрадовался и распорядился, чтобы Дайань убрал подношения, а слугам велел встать.
– Мы ведь встретились за тысячи ли от дому, – говорил он. – И представьте, какое родство душ, какая привязанность! Пообещал певцов подарить, – и разговор-то за чаркой вина зашел, – я уж забыл давным-давно, а ваш почтенный хозяин помнит. Я-то все жалел, что в спешке не успел с ним проститься. Да, обет дороже денег. Говорят, умели в старину дружить, да и то называют только Фана и Чжана.[834] О них добрая молва живет, будто они друг за другом за тысячу ли ходили. Вот и ваш хозяин из таких редких друзей.
Так Симэнь на все лады расхваливал и благодарил Мяо Цина.
– Хозяин приказал нам служить у вас, батюшка, – говорили, приблизившись и отвешивая земные поклоны, певцы. – Не будьте к нам слишком строги, батюшка, умоляем вас!
Симэнь посмотрел на подростков-певцов, чистых и стройных. Они были действительно хороши собой. Уступая, быть может, разодетым женам Симэня, певцы затмили бы любую служанку, привыкшую блистать обрамленной алыми губами белизною зубов. Симэнь велел устроить в передней зале угощение. Было отдано распоряжение, чтобы с ответным письмом Мяо Цину отправили щедрые дары – шелка и украшения. Для ожидавших в кабинете певцов готовили комнаты.
Прослышав о певцах, Ин Боцзюэ и остальные друзья поспешили к Симэню, и тот велел Дайаню накрывать стол на восемь персон. На устроенный по этому случаю пир к гостям вышли певцы и, ударив в кастаньеты, запели на мотив «Вешних вод»:
Грушевый сал распустился с улыбкой,Ива кудрявой не гнет головы,Чайные розы в цветении зыбкомЧают дождаться бутонов айвы.[835]
На мотив «Остановив коня, внимаю»:
