дети сначала смотрят так, блуждают глазами, но потом учатся узнавать и смотреть, и мой ребенок, мой сын тоже, обязательно тоже научится.
Но они не пускают меня.
— Да дайте же вы мне моего ребенка! — кричу я, захлебываясь рыданиями.
Энефрет без слов отодвигает Цилиолиса в сторону и протягивает мне сверток. Я хватаю его и прикладываю его к груди и смотрю в синие глаза, замирая от нового укола в сердце. Это мой ребенок. Я его мама. Я его мама, хоть и не хотела его, хоть и не ждала, хоть и должна ненавидеть.
— Я поговорю с ней, — говорит Энефрет мужчинам. — Серпетис, нам нужна Унна и поскорее. Отправь кого-нибудь за ней в дом ее отца. Она там.
— Что делать мне? — спрашивает Цилиолис.
Она смотрит на него.
— Поправляйся. Путешествие будет долгим.
Энефрет усаживается на край кровати, и, пока я кормлю ребенка, молчит и лишь изредка касается меня пальцами, с которых слетают почти неощутимые золотистые всполохи.
— Это поможет тебе поправиться побыстрее. Твои внутренние раны скоро заживут. Но из-за долгих родов ты больше не сможешь иметь детей, Инетис, прости. Этот ребенок — твой последний.
Ребенок сосет грудь, сжимает пальчики в кулаки, и я смотрю на него и не хочу пока думать о том, что будет дальше. Но придется. Придется совсем скоро, ведь если враг разгромлен, это значит, Мланкин вернется в Асмору, и тогда мне придется сделать то, что я ему обещала. Уйти из Асморы, забрать Кмерлана и уйти. Прожить два Цветения до возвращения Унны и Цилиолиса, позволить Серпетису разорвать брачные узы, связавшие меня и его отца, а потом стать вдовой при живом муже и навсегда забыть о том, что я когда-то звалась син-фирой и правительницей.
— Почему он… — я сглатываю, но все-таки выговариваю это слово, — слеп?
— Твоему ребенку не нужны глаза, он будет видеть с помощью магии, — говорит она, успокаивающе поглаживая меня по плечу. — Не бойся, Инетис, никто и не заметит, что он ничего не видит. Унна и Цили помогут ему.
— Куда они пойдут? — всхлипываю я. — Зачем им вообще уходить? Почему им нельзя остаться?
Энефрет качает головой.
— Цилиолис и Унна должны рассказать миру об Избранном. Они должны добраться до самого сердца мира и вернуться обратно. Это их участь, которую я определила. И будет так.
— Но я еще его увижу? — спрашиваю я.
Она кивает. Ребенок довольно сосет грудь — самый обычный мальчик, мой сын, шепчу себе я — и кажется, даже не подозревает о том, что станет самым могущественным магом этого мира. Мне и самой трудно это себе представить. Но если Энефрет так сказала, значит, я доживу и увижу.
— Он вернется к тебе, — говорит Энефрет. — Он не забудет тебя за эти два Цветения, я тебе обещаю. Он будет любить тебя.
Я наклоняюсь и касаюсь губами вспотевшего от усилий — мальчик так усердно ест — лобика. Ребенку нужно имя, и я в растерянности начинаю перебирать имена, которые перебирали когда-то мы с Мланкином, когда ждали Кмерлана. Тогда он решил, какое имя дать сыну. Но этот мальчик только мой. Серпетису он не нужен, он для него — только напоминание о том, что хочется поскорее забыть.
Я думаю о своем отце, и имя само приходит и срывается с моих губ, когда я с улыбкой шепчу его:
— Эза.
— Эзарис, — повторяет Энефрет. — Хорошее тмирунское имя. Мне нравится.
— Здравствуй, Эза, — говорю я ребенку, и он выпускает из крошечного рта сосок и говорит отчетливое «а».
— Положи-ка пока его на постель, — говорит Энефрет, когда ребенок выпускает сосок изо рта и мирно закрывает глаза. Кажется, он засыпает уже через миг. — Он растет быстро, Инетис, и уже через несколько дней сможет сидеть. Через два Цветения к тебе вернется юноша, и я хочу, чтобы ты знала: убить его будут пытаться не единожды, и быть может, даже при тебе и люди, которых ты знаешь. Но тебе не стоит переживать. Эза бессмертен. Твой сын запомнит тебя и пронесет память о тебе через вечность. Ты запомнишься как мать Бессмертного Избранного, Инетис, дочь Эзы из Тмиру и Сесамрин.
Я кладу ребенка на постель, и он тут же открывает глаза, распихивает пеленки и тащит ногу себе в рот.
— Он… обычный, — говорю я Энефрет, и она кивает.
— Он лишен магии, и он только что родился, разве что растет чуть быстрее других детей. Он самый обычный ребенок. На ближайшие два Цветения это так. А теперь помолчи.
Энефрет закрывает глаза, и следующие ее слова разносятся по всему дому. По всей Асморе. По всей Асморанте. Плывут по воздуху, как звон вестной чаши, несут, разносят по миру весть о рождении Избранного.
Ее голосом говорят женщины и дети. Ее слова повторяют старики и молодые воины, мечущиеся на постелях в лихорадке. Она касается каждого, проникает в его сердце, зарождает в нем золотистую искру, которая будет постепенно расти и расти, пока имя Энефрет или Инифри или кто знает как еще ее назовут не станет известно всему миру.
— Вы — мои дети, — говорит она. — Избранный, рожденный правительницей Асморанты — мой суженый и брат, отец и муж, сын и внук. Его магия будет хранить вас и защищать, его сила будет питать ваши поля и наполнять рыбой ваши реки. Великое испытание послала я вашему миру, забрав у него магию, но магия эта никуда не делась. Она вернется в Избранном. Она вернется.
Она улыбается, и я вижу, как раны на телах воинов Асморанты очищаются
