ПОЛИНА. Да, хорошо, что девочка есть, ей все ценности достанутся, а не чужой невестке.
РИТА. Тяжело чужую старушку было кормить-то.
ПОЛИНА. Тяжело. В праздник тоже лапкой тянется с рюмкой, чокается. А умерла она ровно в тот день, когда родилась Светочка. Как почувствовала, что пора комнату освобождать. Врачиха так и сказала – лечить вам ее только мучить.
ЭЛЯ. Ну и правильно сделали, сбагрили на тот свет… Хорошо, еще не отравили, может быть.
РИТА. А у нас тоже все погибли да повымерли. Тоже ведь была большая такая семейка, профессорская. Дедушка до революции был блестящий студент, катал барышень на своем автомобиле, на скрипке играл… Где эта скрипка, хотела бы я знать… Хорошая, наверное, была скрипка, от мастера…
ЭЛЯ. А у нас в Чулкове тоже ни у кого ничего не сохранилось, хотя мы под немцем не были. Беженцы только у нас жили. Я там в книжном магазине подписалась на Достоевского и на «Всемирную библиотеку». Но это когда-то было так, теперь уже все в книжном магазине подмели. Сами разнюхали. Единственно, что у них осталось от темноты, – как чуть что, кого-нибудь посадят, они сразу к отцу… Он до сих пор у них котируется как шишка на ровном месте. Он у них кому-то раз в жизни помог, теперь расплачивается за это.
РИТА. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, это закон, Смирнова.
ЭЛЯ. Какое там доброе дело! Он помог одному дяде Юре Смирнову, а тот, оказывается, на свадьбе кого-то топором посек. Дядю Юру освободили, остальным обидно. Деревня Дуроплясова.
ПОЛИНА. У меня на Спасе на Песках тоже у папы целая улица Шараповых. Папа мой Шарапов, и целая улица Шарапова Слободка. Мы туда один раз с Костей ездили, когда поженились. Лес. Волга. Мы из дома в дом ходили, целая неделя прошла на этом. Они из свеклы варят. Костя до сих пор вспоминает. Да. А они сразу после того наладились к нам ездить, а у отца режим строгий, он совсем не пьет, а водки вообще не употребляет, тем более самогонку.
ЭЛЯ. Конечно, они мешочники. Мать их моя раз и навсегда шуганула. Я еще маленькая была, но помню. Дядя Юра Смирнов приехал с дядей Петром. Сидят с отцом, в комнате накурено, нахаркано, отец расхрабрился, пьяненький, и кричит матери, а мы пришли с прогулки: «Давай, мамаша, ставь нам гаванский ром». А тогда еще дело при Батисте было. Мать взяла у них со стола пятилитровую банку грибов да как ахнет об пол!
РИТА. Порезались?
ЭЛЯ. Обошлось.
РИТА. Я тоже родственников раньше едва терпела, теперь-то почти никого не осталось, теперь я над ними трясусь. Все-то они друг на друга клепали, какие-то жилплощади вспоминали, заявления, письма, наркомовские пайки, кто деда обобрал, куда его шкаф с рукописями делся, куда серебро, куда библиотека. А мне ничего не надо. У меня есть кооператив, мне с головой хватает имущества. То они грибки во дворе красят, по два рубля собирают, то в фонд библиотечки просят… А у меня же наследств никаких.
ПОЛИНА. Через сколько войн прошли.
ЭЛЯ. Сейчас начнутся скоро наследства. Уже мода бриллианты собирать, золото. Я и то в очереди постояла, взяла.
ПОЛИНА. Наследства, если на них опираться в повседневной жизни, быстро проматываются.
РИТА. У нас один знакомый получил неожиданно из Швейцарии наследство. Взял «Жигули», что еще. Кооператив себе и матери, холодильник, пианино, ковры. Еще что-то. «Жигули» у него вечно замусоренные, сам как ходил, так и ходит в чем попало, на «Жигулях» возит из лесу какие-то пни и коренья. Возит собаку к ветеринару. У него у собаки легкая форма шизофрении. В квартире бедлам.
ПОЛИНА. Потому что нет культуры.
РИТА. Нет, культура есть, он ведь из Рюриковичей, причем последний в роду. И рожает одних девок, скоро будет третий заход, все ждут. Он в панике, не будет, говорит, продолжения нашей фамилии. А жена у него дочь какого-то генерала, совсем простая девка. А он из Рюриковичей. Холодильник у них уже течет, три раза мастера вызывали, дочки учиться музыке отказались как одна. Он говорит: с вещами я промахнулся. Ковры требуют пылесоса и все такое. Дал маху.
ПОЛИНА. Конечно, надо было золотом брать.
ЭЛЯ. А жить на чем? На бутербродиках?
РИТА. Он говорит, надо было книг по искусству накупить. Это было бы нетленное богатство, нетленка. И читать их опять же можно, двойное богатство.
ПОЛИНА. А золото можно носить.
РИТА. И будешь, как старший продавец, вся в золоте ходить.
ЭЛЯ. А что ты знаешь про старших продавцов? Человек стоит столько, сколько он стоит.
РИТА. Вообще-то верно. У меня моя парикмахерша, Зинка, вся ходит в золоте, как чучело, но добрый человек. Тут рассказывает: пошел ее сын выкидывать мусор, возвращается, говорит – там на помойке кто-то спит, хрипит, не бросай сюда, сынок. Ну, она быстренько с сыном пошла, там, действительно, старичок под стеной сидит, ночует. Он приехал в собес хлопотать себе пенсию, из подъезда его попросили, он приткнулся на помойке. Они этого старика привели к себе, ну, куда девать человека с помойки, они ему в ванной постелили, потом ванную вымыли, и все.
ЭЛЯ. Ну и зачем ты это рассказала?
РИТА. Ну вот она в золоте ходит. Правда, как мастер она плохая.
ЭЛЯ. Оно и видно, ходишь вечно как лахудра, на голове сосульки одни.
РИТА. Да у меня голова быстро пачкается. Через два дня опять мыть. Мотаешься – работа, детский сад, детский сад, работа. Чего там, Эля. И золото у твоей Зинки тридцать первой пробы, и мастер она такая же. Одно связано с другим, золото с мастером. Золото требует свое.
РИТА. Ну да, как один мой знакомый говорил: она выходила замуж за сына больших родителей, а получила алкаша.
ПОЛИНА. Это кто вам так говорил?
РИТА. Вы его не знаете, такого человека.
ЭЛЯ. Успокойтесь, это ей говорил этот, Рюрикович.
РИТА. Нет, Рюрикович не сын больших родителей, у него старушка-мама искусствовед, я к ним раньше приходила, они чай наливают, а насчет сахара извиняются. И генеральская дочь шла за него замуж по огромному собственному желанию, у него невест человек десять было, на выбор.
ЭЛЯ. Десятая была ты.
РИТА. Одиннадцатая.
Пауза.
ЭЛЯ. А кстати, Дружинина, на тебе ведь тоже золото, обручальное кольцо, забыла? Но я бы на твоем месте не носила его на левой руке, так носят только вдовы, но отнюдь не матери-одиночки.
ПОЛИНА. Насчет золота: мама все боится войны, говорит, в случае чего живи как Нора: ничего не продавай, все оставь детям.
ЭЛЯ. А дети – своим детям. А жить когда?
ПОЛИНА. Мы живем ради детей.
ЭЛЯ. Один раз я ради детей, то же самое, пошла на преступление. Пока суть да дело, у меня образовался пятимесячный плод, чистить нельзя по закону. Но я стала вытравлять, деваться некуда. Чуть сама не подохла, попала в больницу на ту же самую чистку, вся черная, лежу, помираю. Так врач такой молодой был, никогда его не забуду, все это дело шваркает в тазик и говорит: «Эх, какого парня загубили!» Я даже сознание потеряла.
ПОЛИНА. Бывает, пятимесячные плоды кричат.
РИТА. А я себе говорю: сколько у меня будет, все мое.
ПОЛИНА. Всех будете рожать?
РИТА. Всех.
ПОЛИНА. Ну, это еще вам везет, что вы только раз попались.
ЭЛЯ. Да у нее случая не было.
РИТА. В общем, да.
ЭЛЯ. То-то мужики от тебя шарахаются. А ко мне липнут. Потому что я думаю головой. Человек прежде всего должен себя осмыслить, что он есть в жизни. Может ли он рожать от моложе себя. А так получается – ты их плоди, они тоже наплодят, и никто даже не остановится, не подумает – имеет ли он право. Жить с моложе себя, губить парня, чтобы он потом с отбитыми почками ходил и репку жрал.
ПОЛИНА. Что вы расстраиваетесь, еще будет у вас на улице женское счастье, поверьте мне.
ЭЛЯ. А вот у тебя нет, не будет.
ПОЛИНА. А у вас и не было.
ЭЛЯ. А у тебя уже второй раз клин клином не вышел.
ПОЛИНА. Убивает еще детей.
ЭЛЯ. Клин! Клин!!!
РИТА. Напились жутко. Голова кружится. Как я домой доеду… Тетенька уже уходит, наверное… Что ей эти шестьдесят копеек… Ну что я здесь сижу, чего жду… Танька одна проснется, будет кричать в темноте…
ЭЛЯ. Отца в больницу провожала, намерзлась, настрадалась, спать уже ложилась, тут она является. Видите ли, охотится за мужем. А он бегает от нее за километр!
ПОЛИНА. Я? Я не за мужем. Его ждет женщина по имени Тамара, потому что у Паши умерла мама.
ЭЛЯ. Вот пускай его Тамарка и ищет. Тамарка Пашу, а ты под это дело ищешь Костю.
РИТА. У Паши мама умерла!..
ПОЛИНА. И еще мне Тамара сказала, что тут, на этом дне рождения, будет Костина женщина, его самая дорогая, зовут Рита Дружинина.
ЭЛЯ. Правильно. Тамарка же с Пашей разошлась, теперь начала проваливать все явки. Рита, молчи! Пашу-то надо найти.
РИТА. Полина, он давно меня бросил.
ПОЛИНА. Да ну, господи, я это знаю. У Тамары застарелые сведения. Теперь у Кости женщина по имени Ира.
РИТА. Кто сказал?
ПОЛИНА. Рита, детей не сотрешь с лица земли. А больше никто от него не родит. Он алкоголик. У него слишком большие алименты.
ЭЛЯ. Эта дура бы родила.
