ТОЛЯ. Зачем? На самом деле у меня тут целое приданое. Простыни есть, пододеяльники даже.
СВЕТА. На своих собираешься спать?
ТОЛЯ. Жизнь подскажет.
СВЕТА. Я с мамой лягу, а ты постелешь себе. Тогда твое приданое не пропадет.
ТОЛЯ. Не пропадет мой скорбный труд. Я стирал и гладил все свободное время. Покупал, стирал и гладил.
СВЕТА. Сам?
ТОЛЯ. Я один, как ты знаешь. В моем родном городке тоже был один, хотя мама в свое время не согласилась меня женить на одной местной девочке. Сказала, что у нее родители до третьего колена ей известны и все воры. Так что я все стираю себе и глажу до сего времени сам.
СВЕТА. Вас там в Нахимовском приучили вальс танцевать и стирать.
ТОЛЯ. Ты со мной зря не пошла на вальс.
СВЕТА. У меня нога стертая, ты бы мог пригласить Кузнецову.
ТОЛЯ. У нее свой муж для этого есть и сидел.
СВЕТА. Он бы не обиделся, если бы ты Кузнецову пригласил.
ТОЛЯ. Да, он бы не обиделся.
СВЕТА. Главное, два дела тебя приучили в Нахимовском: танцевать и простыни стирать. Одно другое дополняет, идеал настоящего мужчины.
ТОЛЯ. Почему же? Мы в Нахимовском были на всем готовом, простыни стирать не приходилось. Это вообще дело не такое. Не умею. Даже когда я на буровой работал в степях Казахстана, и то у нас повариха стирала. И в Свердловске я ведь на квартире у хозяйки жил, по договоренности опять-таки с ее простынями.
СВЕТА. Ты это все рассказывал.
ТОЛЯ. Я про простыни впервые. Первый раз в жизни простыни стирал, когда к тебе собирался. Купил, выстирал в порошке и прогладил. На купленных сразу ведь спать не будешь, через сколько рук прошли: швеи-мотористки, не говоря уже о ткачах, потом ОТК, потом на складе, дальше продавцы, покупатели.
СВЕТА. Молодец. Гигиену соблюдаешь.
ТОЛЯ. Да, я аккуратный парень, брезгливый.
СВЕТА. Брезгуешь нашими-то полотенцами?
ТОЛЯ. Я? Нет. Зачем.
СВЕТА. А почему свои привез?
ТОЛЯ. Ну так как же… Ведь я знаю. У вас на самом-то деле не густо.
СВЕТА. Не густо, но я всегда к Новому году сама себе подарок делаю: две новые смены покупаю, и спим на чистом.
ТОЛЯ. Первое дело. Мы тоже так будем делать, я тебе буду дарить. В нашей семье.
СВЕТА. Где это ты видишь – в нашей семье? Может, ничего еще и не будет.
ТОЛЯ. Поглядим, увидим. (Подходит к Свете и неожиданно для самого себя кладет ей руку на грудь.)
СВЕТА (отшатываясь). Уйди-ка.
ТОЛЯ. Ну что ты. Что ты. Чего боишься. Ничего не будет.
СВЕТА. Ты где, в порту находишься? Матрос дальних странствий.
Ее разбирает смех.
ТОЛЯ. Ну зачем ты. Ты моя жена.
СВЕТА. Фактически нет и не думай.
ТОЛЯ. Это дело пустяка.
СВЕТА. А будешь приставать, так поедешь к себе.
ТОЛЯ. Куда? Куда я поеду?
СВЕТА. А куда знаешь. (Все еще посмеивается.) К своей маме.
ТОЛЯ. Она ведь у моей сестры живет. Там некуда.
СВЕТА. Тогда к себе в Свердловск. К хозяйке.
ТОЛЯ. Я оттуда уже выписался. Всё! Отовсюду выписался, дом материн в родном городке продал. Я нигде! Вот стою тут, у твоего стола, пока у твоей матери.
СВЕТА (посмеиваясь). Стоишь – так садись.
ТОЛЯ. Не надо. Обождем, постоим.
Пауза. Толя все воспринимает всерьез.
СВЕТА (посмеиваясь). Пристает!
ТОЛЯ. Как это получается, что муж к жене пристает? Этого не может быть на самом-то деле. Муж жену уважает, и всё.
СВЕТА. Оставим разговор.
ТОЛЯ. Мама ведь уехала специально, ради чего страдала, к чужим людям ночевать собиралась?
СВЕТА. Я еще раз тебе повторяю, что она ночевать не любит. Она ничего про ночевку там не говорила, значит, не будет. Она что говорит, то и делает, и я такая.
ТОЛЯ. Это хорошо. (Задумывается.)
СВЕТА. Я говорю только то, что думаю, я ни от кого не завишу, зачем мне придумывать что-то, врать, потом опять придумывать дальше. Говорю что думаю.
ТОЛЯ. Но она еще не скоро, чего ты боишься.
СВЕТА. Мы сколько в ресторане просидели, во-первых. Во-вторых, откуда ты взял, что я боюсь? Я не боюсь. Я вообще не имею привычки говорить неправду. Что ты тогда обо мне знаешь? Я всегда говорю то, что есть, и я не боюсь. Ты меня не знаешь. Мне нечего бояться. Ты ничего обо мне не знаешь.
ТОЛЯ. Я к тебе присмотрелся за пять лет учебы.
СВЕТА. Присмотрелся, но не знаешь.
ТОЛЯ. Я всё знаю, но не хочу знать. Около тебя вертелись двое, но не решились.
СВЕТА. Не будем меня обсуждать, договорились? Если ты меня спросишь, я скажу тебе честно.
ТОЛЯ. Мне нечего тебя спрашивать, я тебя узнал за пять лет учебы в университете.
СВЕТА. А я вот тебя вообще не знаю. Ты учился в другой группе, мы закончили, ты ко мне ни разу даже не подошел за те самые пять лет. Ни на вечерах, нигде.
ТОЛЯ. Это значит, я наблюдал и сравнивал.
СВЕТА. Потом вообще взял распределение в Свердловск, уехал. Нужна я тебе была, если ты уехал? Так не бывает. Уж если любит кто кого, зачем ума искать и ехать так далеко, так Грибоедов писал. Помнишь, Мамонов читал нам на тему этих слов целую лекцию о различии женского и мужского?
ТОЛЯ. Я все эти годы подбирал, и отпадали одна за другой все кандидатуры.
СВЕТА. Что есть назначение женщины в этом мире и что удел мужского начала.
ТОЛЯ. Я и уехал в Свердловск, ничего не решив.
СВЕТА. Все отпали?
ТОЛЯ. Я уехал в Свердловск, ничего не решив.
СВЕТА. Полюбил бы хоть раз одну, не отпала бы.
ТОЛЯ. Я не могу любить. Что с меня возьмешь. Я не умею. Я моральный урод в этом смысле. Я не умею. Я тебе сказал. Я честно тебе все сказал: не люблю никого, но я хочу жениться на тебе. Хотел, вернее.
СВЕТА. Теперь не хочешь?
ТОЛЯ. Теперь женился с сегодняшнего дня.
СВЕТА. Говорят, что это проверяется так: спросить мужчину, женился ли бы он на своей теперешней жене еще раз, что ты на это ответишь?
ТОЛЯ. Ты мне подходишь, ты по всем наблюдениям как раз то, что мне надо. Я много смотрел, что ты думаешь? Я поступил в университет уже двадцати пяти лет.
СВЕТА. Ты уже это рассказывал сегодня.
ТОЛЯ. И опять могу повторить: кандидатур было много, и они одна за другой отпали. Кроме тебя. Кроме тебя.
СВЕТА. Ты же меня не любишь, ну скажи.
ТОЛЯ. А что теперь поделаешь. Я честно говорю, не скрываю, из всех одна ты мне подходила. Но что я мог тогда, когда было распределение? Ты меня вообще не знала, подойти и предложить? Разве ты бы за меня пошла тогда замуж, непосредственно перед распределением? Нет конечно.
СВЕТА. Нет конечно.
ТОЛЯ. А теперь вышла за меня. Вот и весь разговор на самом деле.
СВЕТА. Ты приготовился к этому за два года? Выжидал, что ли?
ТОЛЯ. Как сказать, что значит «выжидал». Не то чтобы и выжидал, и готовился, помнил, не это. Я тебя не любил. Но я тебя наметил еще в университете. А потом проходит два года, мать пишет мне в Свердловск, что продает дом в моем родном городке, свой родовой дом, мое имение, на которое я уже не рассчитывал, потому что мне в моем родном городке уже ничего не светило.
СВЕТА. Почему? Поселился бы.
ТОЛЯ. Мне там не было работы на самом деле. Ну, мать мне пишет, что продает дом и переселяется к Тамаре. И чтобы я поехал и продал, и треть от всего будет моя. А дом хороший и двухэтажный почти. Я ехал в мой родной городок через Москву, впереди светили деньги, и я решил зайти к тебе.
СВЕТА. Ты мне это уже все совершенно так и рассказывал, и хватит об этом.
ТОЛЯ. Но это действительно так, что же теперь сделаешь.
СВЕТА. У тебя как будто не у всех людей. Все говорят одно, подразумевают другое, а догадываются, что все совсем еще по-другому, и при этом не подозревают, насколько они ошибаются.
ТОЛЯ. Я говорю то, что на самом деле.
СВЕТА. Ты высказываешь все, и больше тебе ничего не остается высказывать, дальше уже идут одни повторы.
ТОЛЯ. Это действительно, ну что ж.
СВЕТА. У тебя как будто существует только одна главная мысль, и больше, кроме этого, за душой ничего, одна эта твоя правда.
ТОЛЯ. Так оно и есть.
СВЕТА. А вот я думаю, что ты такой же, как все и как я. И когда ты так упорно начинаешь придерживаться своей версии, я начинаю подозревать, что за всем этим кроется все совершенно другое.
ТОЛЯ. Ничего другого, что ты. Я не вру почти что никогда. То есть я могу говорить неправду, если я не знаю чего-то. Но то, что я знаю, я говорю точно.
СВЕТА. А ведь ты знаешь, что дело обстоит совсем не так, как ты мне это тут изобразил. И ты это знаешь на самом деле, и я это знаю.
ТОЛЯ (монотонно). На самом деле ничего подобного просто. Слушай, как было дело: я поступил в университет двадцати пяти лет, я был уже немолодой для себя и собирался жениться, но присматривался, поскольку был немолодой. Одна за другой кандидатуры отпадали, и уже к диплому осталась одна лишь ты. Я уже знал, что любить никого не способен, и мало того – через сколько-то времени наблюдения за кем-нибудь возникало острое чувство неприязни. Только по отношению к тебе этого не было. Только по отношению к тебе. Сначала просто у меня к тебе ничего не было, ровная, спокойная полоса, а потом, перебирая все в уме, я туманно стал догадываться, что эта спокойная, ровная полоса отношения что-то значит. То есть что это «ничего» и есть самое ценное и оно больше мне нужно, чем что-нибудь, чем любые другие отношения. Но мы получили распределение, ты осталась в Москве из-за болезни матери, а я не мог тебе ничего предложить и уехал в Свердловск. То есть я сам еще на самом-то деле только начинал обо всем догадываться, и это продолжалось в Свердловске. Там я работал два года, и опять тот же эффект, никто мне не понравился. Всегда при всем оставалась одна только ты, при всем вычитании других ты была в остатке. И вот мама пишет мне, что продает дом и что треть, если я его продам за ту цену, которую мне удастся, будет моя. Я сразу же ушел с работы, выписался из Свердловска, мысль работала очень четко, и поехал продавать дом через Москву. Я не знал еще, за сколько можно продать в моем родном городке хороший двухэтажный дом, но сколько-то денег светило впереди, тем более что я в Свердловске откладывал. Я пришел к тебе в библиотеку и сделал предложение тебе. Просил ответить на следующий день, с тем чтобы подать заявление в загс. И ты согласилась. Вот всё.
