Детские голоса притихли, мужские, наоборот, делались все громче. Стоффберг велел всем выходить во двор. Гости заметно оживились. Женщины созывали детей и тащили огромные блюда с салатами и гарнирами. Хозяин дома резал мясо и раскладывал его по тарелкам.
В ожидании своей очереди Яуберт пил пиво. От большого количества выпитого все кругом было как в тумане. Голода он не чувствовал, но, как все, сел за стол и принялся за еду.
В доме загремел рок, молодежь запрыгала и задергалась. Яуберт снова пустил сигареты по кругу. Жены тянули мужей танцевать. Для взрослых поставили более спокойную музыку, но звук не убавили. Яуберт встал из-за стола, не желая оставаться в одиночестве, и пошел в дом. На кухне мимоходом взял себе из холодильника еще бутылку пива.
По случаю праздника Стоффберг украсил весь дом разноцветными гирляндами. Танцоры двигались в красно-сине-желтом мерцании. Судорожно дергался коротышка Весселс, изображая Элвиса Пресли. Молодежь веселилась более сдержанно. В красном свете мелькнула стройная фигура хорошенькой жены Сторриджа. Повернув голову в другую сторону, Яуберт увидел дочь хозяина, Ивонну Стоффберг. Короткая футболка в обтяжку подчеркивала вполне зрелые формы. Яуберт снова закурил.
Объявили вальс — белый танец. Яуберта пригласила толстая жена Мейбюрга. Он покорно пошел в центр комнаты. Его партнерша умело лавировала в толпе. Когда музыка кончилась, она участливо улыбнулась и поблагодарила его. Яуберт взял себе еще пива. Заиграли медленный танец. Танцоры теснее прижимались друг к другу; вечер переходил в новую фазу.
Яуберт вышел облегчиться. В саду было темно, только мерцали последние угольки под остатками ягненка. Он ушел в дальний угол сада, помочился и пошел обратно. На секунду крышу осветила падающая звезда. Яуберт остановился и задрал голову, но небо снова было черным.
— Привет, Матт!
Из темноты выплыла нимфообразная тень, встала рядом.
— Ведь правда, я могу называть тебя на «ты»? Школу я уже закончила. — Ее силуэт четко вырисовывался на фоне дверного проема; молодые округлости подчеркивались тесной футболкой и штанами в обтяжку.
— К-конечно, — неуверенно ответил ошеломленный Яуберт.
Ивонна Стоффберг подошла ближе, вторглась в его тщательно охраняемое личное пространство, смутила его покой.
— Матт, ты ни разу не потанцевал со мной…
Яуберт стоял на месте как вкопанный, не зная, на что решиться. Семи бутылок пива и двух лет самокопания достаточно, чтобы притупились все нормальные человеческие чувства. Он скрестил руки на груди, словно желая оградить себя от непрошеного вторжения.
Ивонна положила ему руку на плечо, задев грудью локоть.
Как выросла дочь соседа! Яуберт вспомнил о стаканах с запретным бренди, которые старательно прятали юнцы.
— Ивонна…
— Все зовут меня Бонни.
Впервые он посмотрел ей в лицо. Девушка не сводила с него взгляда — торжествующего, страстного, многозначительного. Рот приоткрыт, губы похожи на спелые вишни… Да, она уже не ребенок!
Яуберт похолодел от страха. Больше всего он боялся вновь пережить унижение.
Неожиданно он почувствовал, что его тело откликается на ее недвусмысленный призыв. На секунду он вспомнил, что способен на обычные человеческие радости. А потом… его снова накрыло волной страха. Ему казалось, что он не имеет права радоваться физической стороне жизни. Прошло больше двух лет… Девчонка, наверное, просто шутит. Он опустил руки, собираясь отстранить ее.
Ивонна Стоффберг расценила его жест по-своему. Она бросилась к нему, обняла, крепко обхватила руками, впилась своими влажными губами в его губы, раздвигая их языком. Она прильнула к нему всем телом, и он почувствовал ее тепло и возбуждение.
Кто-то на кухне позвал ребенка, и Матт Яуберт, похолодев от ужаса, мигом спустился с небес на землю. Отстранив Ивонну, он направился к дому.
— Извини, — буркнул он через плечо, сам не зная почему.
— Матт, я уже не школьница. — В голосе Ивонны не слышалось упрека.
Он бежал к себе домой, ища спасения. Не думать о случайном происшествии! Скорее спрятаться от всех!
Повсюду слышались поздравления, радостные возгласы: «С Новым годом!» Соседи пускали фейерверки, у кого-то играли на трубе.
Вот, наконец, и дом. Он шагал по дорожке между деревьями. Лара ухаживала за живой изгородью, сажала цветы. Яуберт не сразу попал ключом в замок. Отпер дверь, направился в спальню. Там стояла кровать, в которой спали они с Ларой. Над кроватью висела картина, купленная ею на блошином рынке в Грин-Пойнте. Он пленник в собственном доме, а вещи — его тюремщики.
Яуберт разделся, натянул черные пижамные штаны, откинул одеяло, лег.
Ему не хотелось думать о том, что произошло.
Но локоть еще помнил прикосновение нежной девичьей груди, губы тосковали по ее настойчивой жадности.
Прошло два года и три месяца после смерти Лары. Два года и три месяца.
Недавно под вечер он очутился на Фортреккер-роуд и вдруг обратил внимание на паркоматы. Серые колонки стояли на тротуаре через равные промежутки; их было много. Казалось, они тянулись до самого горизонта на прямой, как стрела, улице. Паркоматы были самодовольными и равнодушными; они как будто караулили прохожих. Под вечер машин на улице не было, и парковочные счетчики остались без работы. Тогда Яуберт неожиданно подумал: наверное, то, что случилось с Ларой, превратило его в такой же бездушный автомат. Сплошное раздражение днем, никакого удовлетворения по ночам.
Организм отказывался соглашаться с ним.
Он похож на старый, ржавый мотор, который сипит, кашляет, старается изо всех сил и захлебывается без смазки. В подсознании еще живет память о такой смазке, благодаря которой мозг отдает нужные приказы и кровь приливает к нужным местам. Но мотор захлебывался, искрил. Короткое замыкание.
Яуберт открыл глаза, уставился в потолок.
В кровь проникла зараза, вирус. Он чувствует первые слабые симптомы болезни. У него еще не опухоль, которая разрастается и давит на соседние органы, но… Болезнь проявляется в лихорадке, которая постепенно охватывает весь организм и вымывает из кровеносной системы алкоголь, не давая ему уснуть.
Яуберт долго ворочался и метался, не находя себе места. Потом встал и открыл окно. В свете уличного фонаря его торс блестел от пота. Он лег в постель, повернулся на спину. Как справиться с одиночеством — одиночеством и унижением?
Мучительные мысли о прошлом, мучительное желание — как больно!
Его захватило вихрем; он несся поверх всех барьеров.
В голове смешались страх, физическое желание и воспоминания о прошлом. Лара… Как он соскучился по ней — и как ненавидел ее! Сколько боли она ему причинила! Но… какая же она была красавица! Гибкая, податливая, темпераментная, озорная… Изменница.
Мягкая грудь прижимается к его локтю. Дочь соседа…
Из-за Лары он превратился в бездушный автомат. Из-за Лары, которой уже нет.
Лара умерла.
Он метался, пытаясь избавиться от мучающих воспоминаний, чтобы успокоиться под прикрытием тоски. Последние несколько месяцев он привык к своей депрессии и даже научился выживать благодаря ей.
Но сейчас впервые за два года и три месяца Матт Яуберт не захотел искать спасения в тоске по жене. Повернулась рукоятка, переключились передачи, поршни задвигались. Искру высекла Ивонна Стоффберг. Они вместе боролись с подступающей серостью.
Он почувствовал, как Ивонна Стоффберг снова жадно целует его в губы.
Лара умерла. Он забылся тревожным сном. Поединок, в котором нет победителя. Новое испытание.
Находясь между сном и явью, он осознал, что снова хочет жить. Прежде чем его в очередной раз победил страх, он заснул.
3
Сержант уголовного розыска Бенни Гриссел прозвал здание в Бельвиле, где размещался отдел убийств и ограблений, «Кремлем».
У Бенни Гриссела было хорошо развито чувство юмора, отточенное за девять лет службы. Ежеутренние совещания в конференц-зале «Кремля» Гриссел именовал «парадом-алле».
Впрочем, он упражнялся в остроумии еще в те времена, когда их командиром был худой, аскетичный полковник Вилли Тил. Увидев, как мрачно Тил вышагивает по коридору, толстяк сержант Тони О'Грейди однажды заметил: «Кабы не милость Божия, так шел бы и сам Господь». О'Грейди громко расхохотался своей шутке, не признавшись, что позаимствовал высказывание у Черчилля.[2] Впрочем, никто из сослуживцев ни о чем не догадался.
Сегодня утром все было по-новому. Тил, начальник отдела убийств и ограблений, 31 декабря получил преждевременную отставку. По его словам, он собирался выращивать овощи на своей ферме в Филиппи.
Преемником Тила стал полковник Барт де Вит. Назначение было подписано министром юстиции. Новым чернокожим министром юстиции. Начиная с 1 января отдел убийств и ограблений официально вливался в правоохранительную систему новой Южной Африки. Барт де Вит был членом АНК, хотя незадолго до того, как его сделали начальником убойного отдела, вышел из партии. Страж порядка должен быть беспристрастным.
