На ногах у всех троих ничего нет: жирно будет летом в обувке бегать.
Ни Кирька, ни Павлинка не знают, что задумал Тимка. Бегут за ним, по-козлиному со ступеньки на ступеньку. Наверно, камни в Тургинку бросать, «блины» печь.
Как «блины» печь, Павлинке известно. Берешь ловкенький камешек, веский, плоский, пригнешься — ж-жик его поперек реки!
Выбегает Тимка на берег, не останавливается, на ту сторону бредет. Перекат мелкий, воды в нем чуть выше колена. Кирьке жалко штаны мочить и отставать неохота. Попробуй, догони потом.
Куда ж он, Тимка, окаянный? Неужто в Змеиную пещеру?
До Змеиной пещеры версты три скакать надо. Тургинку перебрести, на тот берег подняться, по тропинке меж берез и черемух пробежать. После этого тропинка на чистый увал выведет. И снова к реке повернет.
Там, в лесу, скала стоит, Зародом называется. Потому что на зарод сена похожа. В скале и есть та пещера, куда Тимка мчится.
По правилам до пещеры все время бежать надо. Хоть галопом, хоть труском. Если кто отстанет иль остановится — поворачивай обратно, не жди пощады.
Павлинка еще ни разу не возвращалась, один Кирька дважды отставал. Схитрит, словчит и тут же попадется.
Тимка все замечает. Сам впереди летит, а глаза будто на затылке. Сегодня и Кирька вроде бы неплохо бежит, даже Павлинку хочет обогнать. Только где ему! Увалень!
Бегут ребята и видят, как войска по дороге пылят. Конники в седлах трясутся, пушки катятся, кухни дымками стреляют. И все от Каменного хребта прут.
Если от Каменного хребта едут, значит белые, семеновцы. Скоро, наверное, сражение будет. В Орлиной пади или Сухой. А может, просто с места на место переезжают. Бывает же: войска идут, а боя нет.
Павлинка подольше б посмотрела на войско, если бы не Кирька. Что-то кукситься стал, ногу, хнычет, проколол.
Тут уж ничего не поделаешь. По правилам, коль случилось что, — садись, окажи себе первую помощь и дальше ковыляй, если сможешь. Только без обмана, по чистой совести. По-солдатски надо жить, не хныкать. А Кирька, по всему видать, надуть хочет, плаксивую рожу корчит, нарочно прихрамывает.
— Ой, Павлинка, больно-о!..
— Садись! — приказывает Павлинка. — Подними ногу!
— Ничего не увидишь, грязью залепило!
— Я тебе залеплю! — грозится Павлинка. — Поднимайсь! Бегом марш!
Приходится Кирьке нажимать. Смехота: два командира на одного подчиненного! Ни в каком войске такого не увидишь — ни в красном, ни в белом.
На увал еле-еле труском взбирается. Теперь-то уж легче пойдет. Павлинка сзади бежит, прутиком помахивает.
— Жми, Кирька, жми! Совсем немножко осталось.
Кирька и сам знает, что немножко. А сил еще меньше, фуражка и та камнем кажется. Можно, конечно, выбросить фуражку — старая, никудышная. Наверно, дед Кирькин в ней воевал, в турецкую иль японскую, — Кирька толком не знает. А вот жалко, вещь все-таки. Отец говорит, каждой вещью дорожить надо.
Думает Кирька о фуражке и, вроде, ногам легче. Сколько еще бежать? Шагов триста-четыреста? Теперь-то он осилит.
Тимка возле толстенной сосны стоит, ребят поджидает. Не успели показаться — новую команду подает:
— Отряд! Становись!..
Тимка дважды проходит перед строем. Павлинка стоит, как положено быть: руки по швам, голова приподнята, глаза строгие. На командира смотрят. У Кирьки ноги врозь, голова ниже плеч, руки на животе. Посмотреть — смех да и только.
И все-таки молодец Кирька: не сдался, добежал до пещеры.
— Разойдись!..
Кирька плюхается на песок, морщась, поднимает правую ногу.
— Посмотри, Павлинка!
В самом деле, пятка у Кирьки наискось рассечена, кровь с грязью смешалась. Даже не верится, что он мог терпеть такое.
— Пойдем к ручью, — пугается Павлинка. — Тимка, бери его под руку.
— Обойдется, — серьезничает Кирька. — На войне не такое бывает.
Но ребята не слушают, тянут Кирьку к недалекому ручейку. Для оказания первой помощи.
ПЕЩЕРА
Пещера, которую нашел Тимка, уступом от скалы идет, вроде сеней у дома. Кирьке и Павлинке она очень нравится: просторная, высокая, сухая. И от дождя можно спрятаться, и от ветра. Поспать захотелось — чего проще: нарвал травы, сунул под бок, свернулся клубком — сопи-похрапывай.
Главное, скрыта она. В таком буреломе, что собаке не сыскать. По валежинам надо прыгать, по камням-россыпям ползти. Трава у самого отверстия растет, ловко вход маскирует,
Тимке и этого мало, он еще вход камнем приваливает.
Сперва в пещере темнота была, потом Тимка освещение придумал. Полазил по уступам, ломиком постукал и говорит:
— Давайте стволы бить.
— Какие стволы? — спрашивает Павлинка.
— Слыхом не слыхали, — мотает головой Кирька.
Интересно у него получается: когда головой крутит, фуражка тоже крутится. Будто подсолнух в решете.
— Не знаете? Это я по-горняцки говорю. Понимаете, в каждой шахте ствол имеется, отверстие вроде колодца, По нему клеть-коробка железная — с людьми и грузом вверх-вниз ходит. И мы такие колодцы устроим. Для света.
Вот была работушка! Неделю камень долбили. Тимка стальные клинья где-то достал и кувалду. Небольшую, ухватистую. Не иначе, как на прииск бегал. Ну, и давай гвоздить! В первый же день у всех мозоли на руках вскочили, руки, ноги — как чужие. К Павлинке как-то вечером отец привязался: «Где была? Что делала? С чего мозоли на руках?»
Мать не очень пристает, больше помалкивает, зато отец исподлобья взглядом сверлит: «Опять с голодранцами шлендала? Небось, с выродком Смекалинским? Погодь, всыплю тебе чертей горячих!»
Лют Прокоп Егорыч. Каждый день грозится Тимке уши оборвать.
Павлинка про пещеру ничего не сказала. Играем — и все. В песке возимся, землю долбим, ступеньки для спуска делаем. Мало ли что.
Не поверил Прокоп Егорыч, недобро усмехнулся: «Я те покажу ступеньки!..»
Сейчас в пещере свету сколько хочешь. Можно сразу два окна открыть. Дождь пошел — козырьки есть, поднимешь — ни капли не попадет.
Козырьки Тимка из лиственничной коры сделал, никакой дождь не пробьет.
Внутри пещера на мастерскую похожа. Камни убраны, пол выровнен, песком посыпан. На середине стол врыт, из сосновых досок выструган. К столу тиски привернуты, возле них ящик с инструментом стоит. В ящике напильники лежат — драчевые, личные, бархатные; пассатижи — клещи такие, они и плоскогубцы, и кусачки, и отвертку заменяют; молоток, зубило, пробойник; пилки по металлу, бумага наждачная, трубки медные. И еще всякая всячина.
Все это — Тимкино, вернее, Тимкиного отца. Когда-то Платон Петрович хорошо слесарничал.
Вокруг стола березовые чурбаки расставлены. Для отдыха и для работы. Тимка в одном углу гамак из прутьев сплел, травы настелил. Устал пилить-рубить — лежи себе, покачивайся.
Затеяли Тимка с Кирькой лук мастерить. Стрелы получились хорошие, с железными наконечниками, а лук никак не выходит: дерева подходящего нет. И так и сяк прилаживались. Сошлись на березе. Только и она не очень пружиниста; плохо летят стрелы, силы в них нет. Зайца и того не убьешь.
— Давай, Тимка, пистолеты делать, — предлагает Кирька. — Знаешь, при случае сгодятся.
И пистолет — дело непростое. Обычный, с поджогом, Тимке не нравится. Пока пороху насыплешь, пока спичку поднесешь. Да еще глаза беречь надо — свободно может выжечь. Вот если бы с патроном...
Вторую неделю маракуют Кирька с Тимкой, а толку что? Павлинка и та над ними смеется. Ничего, говорит, не выйдет у вас. Пошли на Шумный рыбу ловить.
— Надо еще попробовать, — мотает головой Кирька. — Что нам позориться?
А Тимке не хочется мастерить. День сегодня больно хороший — нежаркий, безветренный. Легкие тучки по небу плавают. Самое время ленков ловить.
— Пошли, Павлинка! — Тимка сгребает инструмент в ящик. — А ты не хочешь, Кирьян?
— Мне домой надо, — вздыхает Кирька. — Мамка чего-то приболела.
— Тогда дуй! — разрешает Тимка. — Скажи моей мамане, что я на Шумном.
— И моей, — просит Павлинка.
— Ладно. Рыбы принесете?
— Если поймаем.
Тимка первым вылезает из пещеры.
— Палку возьми, Кирька, с ней легче.
— Валяйте! — машет он. — Как-нибудь добреду.
Ребята с трудом выбираются на тропку. С минуту Кирька видит мелькающие спины, потом их скрывают густые сосенки.
Кирька неохотно поворачивает в село.
ВСТРЕЧА
От пещеры до Шумного не так далеко.
Перекат Шумный — самый знаменитый на Тургинке. Тянется он версты полторы, с большим понижением. Камней там наворочено — уйма. Все огромные, серые, гладкие. Через всю речку идут, с берега на берег.
На перекате вода клокочет, брызжет, пенится. Если камень над водой торчит, вода на две струи рвется. В этих-то струях и купаются ленки-леночки.
