Юрайт широко улыбнулся, подошел к Русичу, бросил ему в шапку тысячную бумажку, похлопал по плечу и, чтобы слышно было прохожим, громко сказал: * А ну-ка, отец - "Бьется в тесной печурке огонь"... Да так, чтобы душу вывернуло!
Довольный подыгрышем Русич на всю длину растянул мехи своей "ливенки". Юрайт даже приобнял играющего участника Сталинградской битвы. Народ останавливался и восхищался такой нерушимой связью поколений. В шапку Русича летели со всех сторон денежные купюры.
Дядя Петя, словно проникшись уважением молодого прохожего офицера, не переставая наигрывать печальную фронтовую мелодию, тоже якобы в знак благодарности пустил скупую слезу, склонил голову на плечо Юрайта, чмокнул его в щеку и тихо произнес: * Ай да Юрайт! Магарыч вечером с меня, - и уже громче добавил: - Ну иди-иди, солдат. Небось тоже на службу торопишься!
Юрайт понял Русича - он и в самом деле опаздывал уже на четверть часа. Проверяющие не очень-то любили, когда попрошайки вовремя не занимали свои места. Да и сами нищие, теряя рабочее время, проигрывали в дневном заработке. К тому же и "хлебное" место в центральном переходе многолюдного метро после нескольких опозданий могло быть передано конкуренту - такому же профессионалу-нищему.
Юрайт чуть ли не бежал вверх по переходу к своей точке на пересечении станций "Театральная" и "Площадь Революции".
Через полминуты он уже стоял за десять метров от небольшого эскалатора между станциями, рядом с лестничным маршем, где спускавшиеся вниз пассажиры притормаживали перед скользкой лестничкой, а поднимающиеся вверх скапливались и образовывали очередь. И те и другие просто не могли не заметить молодого офицера, почти мальчишку, но уже инвалида, который в свои годы достаточно натерпелся ужасов войны и лишений.
Юрайт быстро и незаметно стянул с себя бушлат, подложил его под колени - и через пять секунд к пассажирам уже взывал искалеченный и обоженный в боях воин. В шрамах и, видимо, без копейки в кармане.
Вспомнив встречу с Акбаркой, Юрайт тоже решил разыграть сегодня "чеченскую карту".
...В славную когорту нищенского люда сержант Юрий Пономарев попал совершенно случайно. Если бы его спросили родные или знакомые, как, мол, докатился до такой жизни, он бы ответил, как в старом анекдоте про доярку Марью Ивановну, ставшую валютной проституткой: "Повезло".
Да, с профессией ему действительно повезло. Неважно, считал Юрайт, каким способом в этот самый переходный рыночный период зарабатывать деньги. Во-первых, чтобы это делалось без всякой мокрухи и вообще без нарушения каких либо государственных законов. Ну, а во-вторых, чтобы зарабатывались денежки полегче, и было их в кармане всегда побольше.
В Чечне, конечно, воевать Юрайту не приходилось, но на таджикской границе пороха понюхал. Правда, не успел прослужить и трех месяцев после учебного подразделения - их отряд попал на открытой местности под минометный обстрел. В результате, сержант Пономарев был слегка контужен и лишился безымянного пальца на правой руке. После полуторамесячной отлежки в госпитале был комиссован по инвалидности. На этом все его боевые подвиги и закончились.
Но, как это бывает, что-то не сработало в военном ведомстве. Хотел он уже писать родным и покупать билеты на родную Смоленщину, но военные бюрократы, выписав из госпиталя, не выдали ни инвалидных, ни проездных документов. Не ехать же без пенсионного пособия домой, и решил он, по совету одного майора, навестить бюрократические коридоры московских властей. Разобраться, так сказать.
В само Министерство обороны России его, конечно, не пустили. Записали на прием к какому-то крупному генералу, но регулярно, хотя и в вежливой форме, давали от ворот поворот. Говорили, что генерал тот почти каждый день перелетал из одного полка в другой с проверками. На самом же деле, как сказали доверительно сержанту-инвалиду Юрке Пономареву, "летал" тот генерал между спонсорскими фирмами, строительными организациями и одной воинской частью, солдатики которой возились на строительстве его дачки размером двадцать на двадцать и четырех этажей в высоту.
Денег на жизнь в Москве совсем не оставалось. Хотел было сходить за помощью в Комитет солдатских матерей, а потом передумал - он, мужик, у мамаш помощи просить пойдет. Неправильно это как-то.
Однажды на площади он и ещё один такой же горемыка - друг по солдатскому несчастью - сидели, заливали последние солдатские сбережения самой дешевой сивухой, что продается в коммерческих ларьках, да поносили службу военную и весь генеральный штаб последними словами. * Хоть снимай фуражку и проси милостыню, - занюхивая рукавом выпитое, вздохнул Юрайт. * А что, давай, попробуем, - сказал Генка Вязникин и, выпив свою порцию, протянул в сторону проходящей толпы пластмассовый стаканчик из-под бормотухи. * Люди добрые! Подайте солдатам-инвалидам на хлеб и на водку. Немного просим - на водочку, чтобы ночью тепло было, да на хлебушек, чтоб в желудке не бурчало от голода.
Юрайт захохотал, но в это время к его товарищу подошел какой-то мужик и без слов засунул в стаканчик пять тысяч рублей. Затем выгреб всю мелочь из карманов, самому себе сказал - "Чтоб не оттягивала карманы, сука, и не звенела" - и забросил монеты в копилку начинающего нищего. * Слушай, завязывай с этим делом, - краснея сказал Юрайт своему недавнему знакомому. Но тот, словно азартный рыбак, уже был неудержим. Он ходил по станционной площади со своим стаканчиком и орал какую-то совершенную чепуху о молодом поколении, которое погибает на войне вместо того, чтобы получать образование в институтах, об ожидающих их с войны матерях. Он что-то выкрикивал о генералах, которые на солдатские деньги покупают дорогие иностранные машины, строят шикарные дачи, учат своих детей в престижных заграничных вузах. Он сокрушался о простых городских и деревенских парнях, у которых нет влиятельных родителей, и которых посылают под душманские пули.
Когда Юрайт уволок другана с центра площади на обочину, стаканчик был полностью набит денежными знаками. Они пересчитали деньги - получилось что-то около тридцати тысяч, не считая оттягивающей карман мелочи.
И это всего лишь за каких-то четверть часа. Не хило! * Ну что? Пойдем в пельмешку, возьмем бутылочку, да за жратвой обсудим планы на будущее, - и Генка постучал по звенящему монетами карману.
Через пару часов под хмельком и сытые они уже вдвоем жаловались на горькую солдатскую долю и жирных генералов. За час набрали больше пятидесяти тысяч. Когда собирались двигаться на ночлег, к ним подошел неказистого вида парень. Не широкий в плечах, но с очень наглой мордой. Он ловко выхватил из рук Юрайта деньги, которые они только что закончили считать и, тщательно пережевывая во рту жвачку, посоветовал слинять с этого места в течение минуты. При этом, даже не глядя на пачку выхваченных купюр, отделил половину и протянул Юрайту. * А это, служивые, вам за труды праведные, - вторую часть выручки он с ехидной ухмылкой засунул себе в карман и было уже повернулся, чтобы следовать по своим делам, считая разговор законченным...
Но тут и Юрайт, и Генка, не сговариваясь, ринулись на обидчика. * Да ты че, сука... * Я таких, как ты, из "Калашникова" десятками... - Юрайт не успел выматериться, как парень резко повернулся и ловко ткнул двумя пальцами ему в глаза. Несильно. Но этого было достаточно, чтобы Юрайт зажмурился и на некоторое время потерял зрение. Его товарищ, совсем не ожидая такого поворота дел, остановился, и пока Юрайт ловил разноцветные круги и блики, крутой незнакомец объяснил Генке: * Я сказал - это место занято. Даю вам ещё полминуты. - И он демонстративно выставил перед собой руку и стал смотреть на часы.
Юрайт наконец обрел способность видеть - перед ними стоял вовсе не какой-то амбал, о которых они были наслышаны как о вышибалах и рэкетирах, а обыкновенный парнишка лет двадцати пяти. Словом, их возраста. Да, Юрайт теперь воочию видел, что не только вдвоем, а даже он один спокойно мог бы справиться с этой титькой тараканьей. * Тридцать, - сказал тараканья титька и тут же негромко свистнул. Пока Юрайт раздумывал, с какой руки заехать в челюсть этому наглецу, к ним подскочили два милиционера и попросили у Юрайта и его приятеля документы.
Парень тем временем спустился в подземку.
Теперь Юрайт понимал, что, хотя кровь кипит и чувствуется зуд в кулаках и поскорее хочется рассчитаться с обидчиком за нанесенное ему, воину-фронтовику, унижение, ни в коем случае не стоит связываться и хамить представителям правоохранительных органов. Уж он-то знал, что даже если и его военный билет был в порядке, и в него была вложена справка о записи на прием к тому самому неуловимому генералу в Министерстве обороны, - это не могло спасти от камеры предварительного заключения. У московских милиционеров свои порядки.
Впрочем, так и получилось - их повели в отделение. Там Генке что-то не понравилось, и он нецензурными словами выразил свое возмущение. Приятеля посчитали нетрезвым и сразу упекли в обезьянник... * Ну, - сказал дежурный лейтенант, - а ты, десантура, почему удовольствие не выказываешь? * А к чему это приведет? Мне завтра в Комитет солдатских матерей, а потом на проверку в госпиталь, - соврал он и для убедительности показал руку без пальца. * А что ж, побираешься-то? Да и вторая неделя пошла, как находишься в Москве без временной прописки! Штраф придется брать за бродяжничество. Деньги-то есть? * А почем берете? * Как за ночлег в самой дешевой гостинице, - дежурный нагло смотрел на Юрайта через барьер. По его глазам было видно, что уж очень не хотелось ему отпускать этого "анику-воина". Он словно выжидал, что Юрайт сейчас скажет какую-нибудь грубость в адрес милиции и тем самым подпишет себе приговор.
