Но вдруг из толпы вылез тот самый парень, которого Юрайт видел сидящим на корточках перед бомжем, резко схватил Юрайта за грудки и коленом ударил между ног. Юрайт согнулся от боли и в это время получил сильнейшие удары с двух сторон по ушам. Контузия сказалась, и он тут же потерял сознание.
...Очнулся он на заднем сиденьи в какой-то машине. Краем глаза посмотрел в окно (голову не мог повернуть от боли в шее), они петляли между жилых высоток в районе какой-то новостройки. "Отвоевался", - подумал Юрайт и закрыл глаза. Так было легче терпеть боль в голове...
ГЛАВА 2. АФИНСКАЯ
Хозяйкой трех подвальных комнат, отведенных по всем официальным каналам под редакцию газеты "Милосердие", являлась моложавая женщина лет тридцати пяти. Татьяна Афонина официально являлась редактором этой самой газеты.
Но все подчиненные называли Татьяну Сергеевну Афонину не иначе как госпожой Афинской. Конечно, не в её присутствии. Но она знала о своей кличке и даже гордилась ею.
Газета "Милосердие" выходила исправно - раз в две недели и печаталась на двух страницах. А весь тираж составлял не больше тысячи экземпляров. Зато каждый отдел любой префектуры столицы получал такую газету. Приходила она и в отделы социального обеспечения города. Ее видели городские депутаты, сотрудники милиции - в общем, все те, кто имел дело с людьми без постоянного места жительства или с обыкновенными нищими. Все они, по роду своей службы, пробегали немногочисленные строки газеты и выносили из неё только одно - бедным и сирым нужно помогать. Почти все эти люди знали редактора газеты по фамилии, имени и отчеству, но, к сожалению, в глаза её никто не видел. Да и сама Татьяна Сергеевна за все время существования газеты не добивалась аудиенции у высокопоставленных лиц.
К тому же Татьяна Афонина не думала наращивать тираж своего издания, и по всему было видно, что газета убыточна. И тем не менее она выходила и, каким-то образом минуя адресную рассылку и услуги почты, появлялась на столах трех, а то и пяти сотен чиновников и высокопоставленных людей в столице.
Но были у Татьяны Сергеевны, а иначе - госпожи Афинской - дела и поважнее, чем выпуск никому не нужной газеты. Ведь под крышей редакции газетенки, которую мог выпускать в течение дня один человек, трудилось около семи сотен высококлассных специалистов - нищих, бомжей, бродяг, калек, инвалидов, бедствующих музыкантов и другой публики подобного рода, для которой выпрашивание милостыни и подаяния было главным делом жизни. Эти люди каждое утро занимали места в метро, подземных переходах, на автомагистралях города, размещались на площадях около кафе, ресторанов или крупных магазинов. Они сновали там, где обитали иностранцы и люди, называемые в народе новыми русскими. Словом, контингент Афинской старался бывать в самых людных местах столицы.
На стене в её кабинете - на удивление одной из самых маленьких комнат в редакции, размещалась карта центральной части столицы. Такая, которые обычно раскупаются иностранными туристами для обнаружения памятников культуры и музеев. Только карту эту сама Афинская украсила многочисленными разноцветными кружочками, которые не имели никакого отношения к памятникам культуры и истории. Во-первых, вся карта была окружена толстой полосой Садового кольца, что означало: именно этой территорией владели нищие Афинской, и никакие другие попрошайки не имели права занимать места в этом районе.
Красными кружочками на карте были отмечены точки, где располагались и просили милостыню воины-афганцы, воевавшие в Чечне, Таджикистане, или участвовавшие в военном переполохе в октябре 1993 года, когда в Москве велась такая стрельба, что можно было подумать, что идут какие-то запланированные военные учения объединенных вооруженных сил. Пенсионеры и инвалиды Великой Отечественной обозначались синими кружочками. Зеленым цветом помечались инвалиды детства, больные паранойей и эпилепсией. Желтые кружки - точки работы беженцев, безработных и незаконно уволенных в результате политических перемен в России. Под оранжевыми скрывались музыканты и целые концертные группы, которые вынуждены подрабатывать на улице.
Все у Афинской было поставлено на научную основу контроля и организации труда. И после нехитрых умозаключений самой госпожи даже безграмотный бомж, желающий работать в "трубе" на Мырле, согласится, что пара "чеченцев" или два эпилептика в одном и том же переходе - это уже перебор, который заставляет обывателя задуматься, стоит ли подать милостыню одному, двоим или вовсе никому не отдавать своих сбережений. Афинская считала, что любому россиянину, готовому пожертвовать частичкой имеющихся у него денег, впрочем, как и иностранцу, нужен ассортимент ни одних и тех же товаров в виде мыльных пузырей, а их разнообразие и, самое главное, качество.
Поэтому, считала госпожа Афинская, в одном отдельно взятом пункте, будь то вход в ресторан или переход в метро, не должно быть больше одной оставшейся без кормильцев старушки, одного воина-интернационалиста, одного участника Куликовской битвы, одного эпилептика или же больного СПИДом. Только музыкантов, если они составляют дуэт или целый танцевальный ансамбль, разрешалось иметь столько, сколько это нужно для получения дохода, устраивающего и фирму "Милосердие", и самих исполнителей музыкальных произведений. Но тем не менее артистическая душа Афинской как-то не лежала к музыкальному нищенству, если им стремились заниматься настоящие профессионалы. Ей был больше по душе дед по кличке Русич, который весело и лихо наяривал "Синий платочек" или "Катюшу", или же скрипачка Агата, ничего больше не умеющая играть, кроме "Полонеза", "Полета шмеля" и "Брызг шампанского", да и те она исполняла далеко не профессионально, потому что поленилась разучить скрипичные азы в детстве. Но для такой скрипачки, исполняющей объективную фальшь, был всегда выход, чтобы разбередить черствые сердца прохожих. Рядом с футляром от скрипки, куда должна была опускаться плата за навязанный концерт, она ставила картонку с написанным на ней от руки призывом - "У меня нет денег на продолжение учебы в консерватории. Помогите".
Она-то хорошо знала, что тот же Русич со своей "Печуркой" иногда зарабатывает столько же денег за смену, сколько это может сделать квартет виолончелистов класса Ростроповича. Но зато Русич будет доволен своим пятидесятипроцентным заработком, тогда как профессиональным музыкантам такая дележка всегда кажется обдираловкой. И разговаривают они при этом с ней, их благодетельницей и защитницей, с таким апломбом, с каким разговаривал с ней когда-то режиссер их опереточного театра, когда она там работала. Но нельзя путать, как говориться, это самое дело с пальцем. Иными словами, бизнес и искусство - вещи далеко не одинаковые. И хороший скрипач никогда не сможет стать хорошим экономистом. Ему нужен продюсер. Вот она, госпожа Афинская, и исполняла эту роль. И для музыкантов, и для инвалидов, и для пенсионеров. А кто недоволен - она силой не держала...
Так что, редакция газеты "Милосердие" была лишь вывеской, под которой добросовестно трудился многочисленный сплоченный коллектив нищих-голодранцев, хорошо организованный руками, связями и талантом их хозяйки. И в трех комнатах подвального помещения верстался не только номер какой-то неизвестной горожанам газетенки, но и полным ходом шло обучение новичков, зачисленных в школу Афинской. А сама же школа зижделась отнюдь не на каких-либо пособиях, учебниках и тетрадях. Это были, скорее, актерские курсы, пройдя которые в течение недели, очередной нищий-профессионал, будь он "пострадавший" от Курильского землетрясения или "российский беженец-казак" из Казахстана, выходил на работу, чтобы умело выколачивать деньги у москвичей и гостей столицы.
Мадам Афинская, как она ещё сама любила себя называть на французский манер, лет пятнадцать назад окончила какое-то областное театральное училище, успела пару лет поработать в провинциальном опереточном театрике, спектакли которого посещало в лучшем случае десятка два-три зрителей, а затем подалась в столицу осваивать более крупные театральные сцены. Она поработала гримером в одном столичном театре, костюмером в другом, ей несколько раз приходилось играть второстепенные роли, наконец, она помогала в работе на телевидении одному известному продюсеру. На этом работа на государство закончилась - рынок ворвался в Россию.
Раз вечером, после какой-то пирушки, она возвращалась домой с друзьями. Заметив в одном из переходов старика-фронтовика, увешанного орденскими планками до боковых карманов пиджака, она попросила друзей приглядеться к деду. Просто ради интереса, для будущего фильма или передачи.
Они пили баночное пиво и из-за угла наблюдали, кто же подаст старику. Когда кто-либо проходил рядом с дедом, тот лишь прятал глаза и тихо произносил фразу типа "Подайте на пропитание фронтовику-орденоносцу". Но люди проходили мимо. Им было стыдно не за старика, а, скорее, за себя. Дело в том, что целое поколение было воспитано на уважении к этим воинам, которых приглашали на вечера, выступления, различные праздники, чтобы они рассказали, как защищали Родину. И вот теперь многие не могли пересилить себя, и подойти и положить в его почти не протянутую руку пару сотен рублей.
