Джек остался один, совсем один со своей ненавистью и злобой на весь мир. Брошенный и никому ненужный человек. Уже не ребенок, еще не мужчина…
Кипера не научили любить других людей, а сам он этого уже не хотел. Серьезные психологические проблемы Джека переросли в паранойи и неврозы.
Одна из группировок в Джерси приняла его в клан, и он был доволен выбранным путем, переезжая с места на место, он искал успокоение, совершая различные ужасные вещи: разбои, грабежи, убийства… Но чувствовал, что этого было недостаточно. Вернувшись в Бостон, он решил совершить то, что копил внутри себя многие годы, десятилетия. Он больше не мог сдерживаться и решил дать своим эмоциям выход наружу.
На рассвете он помолился какому-то своему Богу, осуществил странное ритуальное омовение в ванне и отправился в местный бар опрокинуть стаканчик виски для решительности.
Ранним утром, в баре, наблюдалась пара небритых, с затуманенными глазами устраивавших всю ночь песнопения мужчин в рваных джинсах и несуразных головных уборах, и молодая парочка, державшаяся за руки и нежно испепеляющая друг друга взглядами.
«Они затесались сюда совсем, случайно», – подумал Джек и тут же осёкся, не выдержал и глянул на них еще раз.
Джек занял свободное место в темном, обшарпанном углу, где, казалось, даже пауки могли уснуть от скуки.
На него никто не обращал внимания, и он спокойно вздохнул. Пыльный, ничем не примечательный бар оказался для него весьма кстати.
«То, что нужно», – подумал Кипер, – почувствовать себя в неброском месте и набраться сил».
Он надеялся, что люди не читают его мысли, что за ним никто не следит. Кипер заплатил по счету наличными, надел свою черную шляпу и выплеснул свое тело навстречу холодному потоку ветра.
Сквозь зубы на его лице просочилась еле заметная улыбка, которую он погасил, полностью выжав из предстоящей победы все соки. У него было ощущение предвкушения своей добычи и сладкой мести всем своим невыносимым страхам. Он мечтал об этом.
Джек летел по улице, словно скоростная машина. Его длинный серый плащ развивался как скатерть, висящая на веревке в непогоду. Ветер трепал его длинные волосы, торчащие из-под черной шляпы. Глаза, как у ястреба, были устремлены к своей цели, к своей ожидаемой жертве.
Казалось, в этот день никто не может помешать ему. А всеобщий страх и негатив, царившие всюду после покушения на президента страны, лишь вдохновляли его совершить задуманное.
«Кто-то должен ответить! Так устроен мир!»» – твердил себе Джек.
Никто не встанет на его пути. Все заняты собой и своими мыслями! И он завершит свою миссию, на подготовку которой возможно было потрачено очень много времени: год, два, десятилетия? Джек Кипер слился с ветром. Он был полностью занят своим планом.
В это время милая тринадцатилетняя девочка стояла на остановке и ждала свой волшебный автобус, который обычно довозил её почти до дома после утомительных занятий в балетной школе. Длинные рыжие волосы были стянуты в тугой пучок, глаза, меняющие оттенки, в течение многих лет отдавали зеленым.
Сэм, в которой только просыпалось ее собственное «Я», была бутоном, который только начинал распускаться. В фантазиях она строила свои детские, может и смешные, для взрослых, планы. Она только начинала жить, мечтая о своем будущем. Девочка улыбалась чаще, чем её сверстники, хотя жизнь её не была сладкой. Нет, просто она научилась радоваться каждому мгновению жизни. Саманта часто говорила всем, что она уже взрослая и самостоятельная личность.
И что вообще значит быть взрослой?
Она слушала плеер. Работал только один наушник, и музыка попадала только в одно ухо, но Дэвис была крайне рада и этому. По радио звучала её любимая музыкальная группа, и она с трудом сдерживала свои эмоции. Почти пританцовывая на остановке измученными ногами, она делала вид, что ей безумно холодно. Адреналин поднимался, и она почти подпрыгивала вместе со своим рюкзачком, в котором лежали пуанты и одежда для занятий.
В эти серые будни ребенок был предоставлен сам себе, и никому не нужная малышка в эти секунды была абсолютно счастлива. Для счастья нужна была всего лишь музыка, которая дарила ей тепло и разжигала в ней мечты, в то время как её тетя в своей теплой квартире пила английский чай и вновь плакала по своей погибшей сестре, по матери Саманты.
На остановке вместе с ней были 4 человека, Джек был очень близок, так близок, что боялся спугнуть свою добычу. Он сел вместе с ней в двухэтажный автобус с большими экранами, как обычный пассажир. Джек прекрасно знал, когда она выходит, так как следил за ней изо дня в день. Поэтому, чтобы не привлекать к себе внимание совсем не смотрел в её сторону.
Он выжидал нужный момент, нужную секунду. Автобус трясло то влево, то вправо, и пассажиры нервно вздрагивали, возмущаясь. Он бросил «случайный взгляд» на Саманту…
Ох, как же она похожа на его покойную мать! Джек понял, что не ошибся в выборе своей жертвы.
Тем временем в автобусе огласили название остановки малышки, и куча народа выкатилась наружу, спотыкаясь и тяжело дыша. Две старенькие бабульки помахали в сторону водителя кулаком, и автобус уехал прочь, словно его и не было. Не было никогда. Никогда не было…
Как только толпа рассосалась, Джек подошел к малышке вплотную сзади и зажал ей рот какой-то тряпкой, пропитанной жидкостью, она потеряла сознание. Кипер подхватил её и сразу выбежал к дороге, неся ее на руках туда, где была заранее припаркована его машина.
Рядом с его неприметной серой машиной, не по плану стояло желтое такси. За рулем сидел темнокожий водитель с большими глазами, в синей рубашке, его кудрявые волосы торчали во все стороны… Он озабоченно кинул взгляд на ребенка и выбросил сожженный до фильтра окурок в окно.
Но, перехватив взгляд таксиста, Джек сообщил, что везет свою дочь в больницу. Усадив Сэм на переднее пассажирское сидение, он резко махнул ему рукой, и след его простыл.
Кипер направлялся из Бостона в Нью-Йорк. Пока он ехал, солнце садилось, и поток движения на Бруклинском мосту закручивался в пробку, мимо проносились «скорые», полицейские машины. Фонари освещали мост. В душе витало настроение металлического скрежета.
Система регулирования транспорта работает ни к черту, – казалось Джеку. «Только и можно, что торчать в пробках, и тратить на это баснословные суммы!» – бормотал он себе под нос.
Было уже совсем темно, когда он добрались до места, поэтому никто не мог их видеть, тем более что дом, в который Джек привез малышку, находился на отшибе пригорода.
Темная комната была готова к приему бедной маленькой малышки. В ней были темнота, туалет без двери и миски для похлебки. Ужас таился повсюду.
* * *
Она очнулась и закричала. Он ввел ей дозу какого-то препарата, и она снова отключилась.
«Дрессировщик» старался стереть её память, словно насос, который откачивает воздух.
По словам Кипера, он хотел вылепить её заново, чувствуя себя Богом или ангелом с распростертыми крыльями. Он хотел вдохнуть в неё новую жизнь, дать ей свежее дыхание, очистить ее разум от отвратительных грязных мыслей, от мрака, в котором она тонула, по его мнению.
– Не тони, лебедь, не тони, не время для лебединой песни… – говорил ей Джек надменным тоном и тыкал в нее указательным пальцем, на котором красовался большой перстень в форме медведя.
Кипер хотел отыграться на ней за всю свою жизнь, за свою судьбу. Он хотел быть её повелителем, чтобы она подчинялась ему, чтобы она была наказана, чтобы он больше не страдал. «Ведь так было бы по справедливости, – рассуждал Джек. – По справедливости!»
Джек вводил ей какие-то препараты, но что это было, Дэвис не знала.
Он внушал ей, что она больна, что она бредит. Он нес невероятный бред, и хотя этот бред был неубедительным, он будто гипнотизировал. Раз в три-четыре дня он завязывал Саманте глаза и относил в ванну на верхний этаж.
Первые месяцы её сознание сопротивлялось, но скоро время стало размытым…
Он старался быть сдержанным. Он был уверен, еще не пришло время вылить на нее все свои мысли, чувства и обиды. Не время было обрушиться на неё всей своей черной, не щадящей сущностью… вылить на нее чернильную могильную грязь.
Если она еле заметно кивала, он поощрял её новой едой, вытирая её слезы.
Когда Кипер оставлял ее одну, уезжая на другие задания, он оставлял ей в миске странную похлебку, как собаке, и закрывал на 3 засова железную дверь.
Бывало, он не приезжал по нескольку дней.
В те дни она сдавалась. Ей хотелось умереть, и она впивалась ногтями в стену, раздирая подушечки пальцев до крови.
Темная комната была непроницаема. Поблизости не было никаких соседей – эту меру предосторожности он никак не мог упустить. Также темная комната была отключена от внешнего мира.
Здесь не было ни телевизора, ни радио, ни телефонов – ничего, чтобы могло рассказать Сэм о новостях извне. В темной комнате не было окна, висела только пыльная лампочка, и пространство помещения пронизывал вечный сквозняк.
