– Дорогой, отвези нас в Four Seasons.
– Да, мисс Дэвис, – прокряхтел Левински, и мы взлетели.
Я почувствовала себя мужчиной и мысленно улыбнулась.
Four Seasons красиво возвышался между улицами Park Avenue и Madison Avenue, отличаясь своими величественными видами и грациозным стилем. Мы влетели в номер, повесив «злостную» табличку на дверь. В «золотой» ванне стояли белые тапочки и висели белые халаты, на полочке рядом с зеркалом стояли цветы…
От захватывающего вида у японца полетела крыша. Я никогда не снимала номер в таких дорогих отелях, а этот, наверное, был самым лучшим. И я этого очень хотела. Я хотела почувствовать себя желанной и всемогущей. По стилю он напомнил мне мою квартиру, но в номере отеля я чувствовала себя еще свободнее.
В самом номере были бежевые диваны, на которых аккуратно лежали красные и золотые подушки, а посередине стоял прозрачный столик.
Увидев черный рояль, мой японец засучил рукава и принялся музицировать. Откуда мне было знать, что он еще и первоклассный пианист?! Он играл мне классические произведения в течение часа, нежно прикасаясь к клавишам, он вслушивался в издаваемые звуки. Мне казалось, он издевается надо мной, а он просто наслаждался своей игрой. Я смотрела в большие окна и пыталась разглядеть бесконечность. Думать о Майке рядом с ним мне не хотелось.
Японец был очень красивым, я наблюдала за ним долгое время, прежде чем пойти на такой шаг. И каждый раз он улыбался мне и нервно дышал. Когда он распускал длинные волосы, он был похож на девочку, но в тоже время темпераментным и дерзким нравом напоминал мне о своей мужской силе. Сьяго казался мне каким-то первобытным.
Не выдержав, я подошла к нему сзади и положила руки ему на плечи. Он томно закатил глаза, медленно встал, затянул меня смело в поцелуй и одним движением швырнул меня на огромную кровать в спальне. И тут я поняла, что он достаточно брутален, и засмеялась от этой мысли. Чтобы избавить себя от наваждения по имени Майк, я случайно утонула в японских глазах аж на два дня и три незабываемые ночи своей жизни. Мы почти не разговаривали, и я отдавала себе отчет, что я должна его отпустить, как голубя в чистое небо. Он смотрел на меня влюбленными до одури глазами и чуть не плакал, когда целовал. На третий день я поняла, что нужно завязывать, и мягко проводила его до двери, сказала, что уезжаю на съемки. Я ошиблась, когда пыталась дать ему денег, – я просто хотела ему помочь, но он швырнул их в меня со словами, что я испортила лучшие дни его жизни этими бумажками.
Напоследок Сьяго подержал меня за руки и сказал:
– Когда ты услышишь обо мне в следующий раз, я буду известным человеком и буду просить тебя быть со мной.
С этими словами он растворился в бесконечном дожде. «Эх, Касэ…» – подумала я.
* * *
Она лежала на кровати в непонятной позе, свесив ногу и руку вниз, запрокинув голову вверх навстречу рассвету…
Вчера Джек Кипер, он же Стив Бонн и другие мистические персонажи, был обнаружен убитым неизвестным рядом с той же самой балетной школой, где училась Сэм Дэвис, в Бостоне.
Полицейский попросил Сэм опознать в нем чудовище из темной комнаты, и она его опознала. Его кривая ухмылка исказилась, лицо скукожилось, и один глаз был приоткрыт, как у сломанной куклы. На пальце по-прежнему был перстень с изображением медведя, и от него разило алкоголем.
Преступник всегда возвращается на место преступления, рано или поздно.
* * *
В тот же вечер, после телефонного звонка своего психолога, который стал за многие годы для нее другом, Сэм надела изысканное платье цвета хаки, высокие каблуки, темные очки, меховую накидку, позвонила Левински и улетела на золотой «Ламборгини» в самый дорогой клуб Нью-Йорка, шелестя шлейфом платья. Вернулась под утро пьяная, в обнимку с бутылкой Moët и уснула на кровати прямо в одежде. Улыбка на её лице была словно туго натянутый лук, а глаза сияли, как звезды.
Глава 4. Власть над собой
Солнце встало. Лучи прожигали веки. Она открыла глаза и застонала, но, вспомнив, что огромная квартира пуста, прохрипела:
– Даже стакан воды подать некому.
Зазвонила домашняя «ракушка», и Сэм сползла с кровати.
Она была похожа на живой труп после выпитого ночью алкоголя.
– Досчитай до десяти, Сэм, вспомни, как тебя учил дядя Стиви, досчитай до десяти…
Окончательно встав с постели, она медленно выпрямилась во весь рост и заорала, как разъяренный лев. Смахнула тарелку со стола на пол, и звон разбитой посуды породил глубокое камерное эхо. Сэм задрожала, а в ушах еще отзывалась ночная хаусная долбёжка. Огромный крест, инкрустированный дорогими камнями, тянул ее вниз, как камень, и душил. Сэм задыхалась.
Войдя в ванную, она упала на пол. Глаза слипались, макияж размазался по всему лицу, и слезы стекали вниз по подбородку на пол.
Дальше всё было, как во сне, и всю правду развеял туман за окном. Перламутровый шкаф будто сам распахнул свои створки, ножницы сами наделись на пальцы и обрезали длинные волосы, которые бесшумно и небрежно пали вниз.
Она очнулась через пару часов.
* * *
Сэм
Я сидела за столиком кафе и ждала Барбару. Она была моей единственной подругой с тех времен, когда мы ходили в балетную школу. Барби, как и я, переехала в Нью-Йорк, и я была очень этому рада. Остальные, с которыми я вела какие-то беседы, училась в общежитии, иногда спала, были просто моими знакомыми. Барби, как и я, не стала балериной, она управляла художественной галерей. Для Нью-Йорка это было очень престижно. Я очень ей гордилась и очень её любила, иногда неправильно любила, но не могла с собой ничего сделать.
С короткой рваной стрижкой и в любимых очках, которые закрывали пол-лица и как раз подходили к такому случаю, в непонятном балахоне, я вошла в кафе. Но, несмотря на маскировку, меня всё равно узнали официанты. Мне было так плохо, что хотелось провалиться сквозь землю. Видимо, мои жесты или голос с хрипотцой выдали меня.
Они любезно посадили меня в VIP-зону, где я стала ожидать Барби. «Только бы они не «стуканули» журналистам и репортерам», – вертелось у меня в голове… Еще мне было страшно, что Барби увидит меня в таком виде, но утром меня так сильно тошнило, что не хватило сил даже накраситься.
Столики орехового цвета мне очень нравились. Они успокаивали. Я приходила в это кафе тогда, когда чувствовала себя особенно одиноко. После выпитого молочного зеленого чая я заставила себя поесть.
За окном солнце погасло, и пошел шумный дождь. Ох, это непредсказуемая Нью-Йоркская погода, а говорят – Лондон… Барби подошла к официанту, и он указал ей в мою сторону. Подойдя ко мне и увидев меня в таком неряшливом, мятом виде с короткими волосами, она влепила мне пощечину. Я поднялась, и мы одновременно сели.
– Я знаю, что заслужила это.
Сначала я не могла говорить – со мной иногда такое бывает, когда переклинивает, пересыхает горло, подкатывает ком. Я закурила. Барби сломала мою сигарету и положила аккуратно в пепельницу. Трудно было собраться с мыслями и заговорить. Я не знала, с чего начать, и нервно размахивала руками, а моя блондинка смотрела на меня очень спокойно. Еще ночью, по пути домой из клуба, я успела написать ей всего одну фразу и отправить по электронной почте в надежде, что она прочтет это послание совсем не скоро:
– «Я всегда тебя любила. Чудовища больше нет, я не знаю, как жить дальше. Увидимся в следующей жизни», – прочитала вслух Барби – Какого хрена?
Тишина. Мои опухшие глаза снова наливались кровью.
– Какого хрена я спрашиваю? – раздраженно повторила она вопрос.
– Его больше нет, – сдавленно прохрипела я.
– Скажи мне – это повод не справиться с собой?
– Ты не понимаешь, – начала я… и слезы сами побежали ручьем.
Я почувствовала, как она сжалась, глядя на меня, и я понимала, что выгляжу жалко, но Барби сделала глубокий вдох и начала медленно разговаривать со мной, как с маленьким ребенком. Так успокаивать умела только она. Рей никогда не умел проникать в меня взглядом и вытаскивать из меня логичные выводы, хотя тоже очень меня любил.
– Дорогая, я понимаю, ты никогда не сможешь его забыть и то, что он делал с тобой, – сказала Барби и положила свои руки на мои. – Также ты не забудешь о том, что твои родители погибли в автокатастрофе, и то, что тебе пришлось очень тяжело. Но ты преодолела такой путь, потратила так много сил, чтобы понять, что, несмотря на все беды и невзгоды, жизнь стоит того, чтобы жить и верить в свое будущее. Возможно, в твоей жизни не так много людей, которых ты могла бы считать своей семьей, своими родными, но они есть. И еще: ты можешь закрываться и не впускать новых людей в свое сердце, бояться, быть слабой и т. д. Но с сегодняшнего дня у тебя есть шанс попробовать жить по-новому, без тени сомнений, что ты кому-то нужна, и попытаться поверить людям, которые в тебе нуждаются, жить без страха, что тебя кто-то преследует…
После этого монолога я уставилась на нее «взглядом овцы» и позвала официанта.
