— Что?
— Ваша настойчивость!
Виктория Андреевна замолчала, и Фомин нахмурился, пытаясь сообразить, как же ему следует понимать эту реплику. Подумав немного, он так ничего и не надумал и спросил прямо:
— И что это значит?
Виктория Андреевна улыбнулась.
— Какой вы глупый! — насмешливо сказала она. — Это значит, что я согласна.
— Да? — Морщинки на лице Фомина разгладились. — Ну, тогда давайте выпьем на брудершафт! Чтоб общение было приятнее, а расстояние между нами короче!
— Давайте, — игриво дернула плечом Виктория Андреевна.
Они переплели руки, сделали по глотку из своих бокалов, затем Фомин прижал к себе Викторию Андреевну свободной рукой, и они крепко поцеловались.
Вечер выдался тихим и лунным. Шагать по темному асфальту сквера и вдыхать запах разомлевших от тепла деревьев было приятно. Болдина достала из сумочки пачку «Вог». Дождавшись, пока она вставит сигаретку в губы, Фомин крутанул колесиком зажигалки и галантно поднес Виктории Андреевне извивающийся огонек пламени.
— Мерси, — сказала Виктория Андреевна.
Она элегантно прикурила — огонек осветил ее маленький аккуратный подбородок и пухлые губки — и помахала перед лицом рукой, отгоняя от глаз облачко едкого дыма.
— Поймать такси или хочешь пройтись пешком? — спросил Олег Иванович. — Вечерок-то сегодня какой славный, а!
— Да, вечер теплый, — согласилась Виктория Андреевна. — Но пешком будет далековато.
— А где ты живешь?
— Рядом с «Киевской».
— Рядом с «Киевской»? — Фомин удивленно вскинул брови. — Вот это да! Да ведь мне туда же! Я на Матвеевской живу. — Видя, что Болдиной это название ни о чем не говорит, Олег Иванович пояснил: — На электричке до дому добираюсь как раз с Киевского вокзала. Вот это совпадение, а! Стой здесь, я поймаю такси.
Машину Олег Иванович поймал быстро, что произвело на Болдину благоприятное впечатление — она любила мужчин расторопных и уверенных в себе.
В салоне такси Фомин накрыл маленькую ручку Виктории Андреевны своей широченной ладонью. Болдина посмотрела на его руку — толстые пальцы с черными волосиками, ухоженные розовые ногти, на безымянном пальце — золотая печатка с бриллиантом.
— Хорошо живете, — заметила Виктория Андреевна, кивнув на печатку.
Олег Иванович проследил за ее взглядом и улыбнулся:
— А, это. Хочешь — подарю?
— Вот еще, — фыркнула Виктория Андреевна. — Зачем мне мужская печатка?
— Продашь, а на вырученные деньги купишь себе машину.
— Спасибо, обойдусь.
Она попыталась высвободить руку, но Фомин крепче сжал ее пальцы. Затем наклонился к ней и прошептал, щекоча дыханием ушную раковину:
— Вика, ей-богу, еще не поздно поехать ко мне. Я живу один, и у меня в баре есть бутылочка дорогого французского коньяка.
— Нет, не стоит, — так же тихо ответила ему Болдина, поежившись от сладкой щекотки — чувствовать жаркое дыхание Фомина на своем ухе ей было волнительно и приятно.
— Но почему?
— Я тебя боюсь, — игриво ответила Виктория Андреевна. — Ты сразу начнешь ко мне приставать.
— Глупости! Я не такой!
— Все вы так говорите.
Фомин поцеловал мочку ее уха, затем проехался губами по ее шее. Болдина вновь поежилась и тихо засмеялась. Фомин взял ее пальцами за подбородок, повернул к себе и нежно поцеловал в губы.
— Ты живешь одна? — спросил он.
Виктория Андреевна покачала головой:
— Нет.
— А с кем?
— С мамой и сыном.
— Ты пустишь меня к себе?
— Нет. Только не сегодня. Послезавтра сын уезжает в лагерь, тогда ты сможешь прийти. Я не хочу его травмировать.
— Он что, такой чувствительный?
Болдина вздохнула:
— Ты ведь знаешь подростков, они все чувствительные в этом возрасте.
— Это точно. Но ждать до послезавтра — невыносимо. Ты такая аппетитная. И от тебя так пахнет…
Олег Иванович вновь поцеловал Болдину в шею, затем положил ладонь ей на бедро и принялся тихонько поглаживать его пальцами.
— Сумасшедший… — прошептала Виктория Андреевна, закрывая глаза. — Ведь мы здесь не одни… — Голова у нее слегка кружилась, рука Фомина была крепкой, сильной и нежной.
— Не волнуйся, водитель смотрит только на дорогу, — сказал Фомин. — А ты… ты сводишь меня с ума… — Олег Иванович перевел дыхание и скользнул пальцами Виктории Андреевне под юбку.
Спустя полчаса Фомин шагал по тротуару, мимо освещенных витрин и неоновых вывесок. На душе у него было гадко. То, что он поначалу принял за игру, оказалось правдой: Болдина действительно жила с сыном и матерью и наотрез отказалась пустить Олега Ивановича «на чашечку кофе». Все было как в плохом кино: как только такси остановилось возле дома, Вика быстро чмокнула Фомина в губы, сказала «до завтра», выскользнула из машины, махнула на прощание рукой и, пока Олег Иванович ошалело моргал глазами, скрылась в подъезде.
«Развела меня, как прыщавого подростка! — со злостью думал Фомин, шагая по тротуару. — Распалила и бросила! Какой вечер испортила, а! Знал бы, что она выкинет такой финт, подкатил бы к Светке Сидоренковой. Уж лучше толстушка Сидоренкова, чем сто грамм на ночь и холодная постель».
Дошагав таким образом до Киевского вокзала, Олег Иванович глянул на часы и, вспомнив, что следующая электричка будет почти через час, направился в вокзальную кафешку с твердым намерением накатить-таки еще грамм двести коньячку, чтобы избавиться от неприятных мыслей и вновь почувствовать себя «юбиляром» (двухсотлетний юбилей «Мосводоканала» Фомин воспринимал как свой собственный, личный праздник).
Несмотря на поздний час, а, может быть, благодаря этому, в кафе было многолюдно. Фомин уселся за единственный пустовавший столик и заказал себе графинчик коньяку с лимоном.
Хотя в меню значилось, что коньяк пятизвездочный, Фомин все же взял первую рюмку с опаской, так как никогда не доверял привокзальным питейным заведениям. Осторожно, словно опасался, что она может взорваться, поднес рюмку к лицу, понюхал, отпил немного и задумчиво почмокал губами. Затем удовлетворенно кивнул — хороший коньяк, не фальшивка.
Он уже наполнял рюмку во второй раз, когда возле столика остановился невысокий и сухопарый парень с темно-рыжими волосами и горбатым носом.
— У вас свободно? — спросил рыжий.
Олег Иванович посмотрел на незваного гостя и едва заметно поморщился:
— Занято, друг. Тебе что, места мало?
Горбоносый тонко улыбнулся.
— Места много. Людей мало. Поговорить не с кем, — объяснил он. Затем прищурился и добавил: — Вижу, один пьешь. И лицо у тебя невеселое. Я тоже один, но когда пью — компанию хочу. А сейчас я пью.
Фомин невесело усмехнулся:
— Это ты верно сказал: людей мало. В наше время настоящих людей днем с огнем не сыщешь. В глаза тебе улыбаются, а за пазухой камень держат. — Олег Иванович вспомнил усмехающееся лицо Болдиной и вздохнул: — Ладно, присаживайся.
Горбоносый уселся за стол и тут же, повернувшись к барной стойке, громко щелкнул пальцами.
Вскоре на столе появился еще один графин с коньяком, а с ним и закуски — тонко нарезанный лимон, маслины, копченое мясо и сыр.
— Тебя как зовут? — спросил незнакомца Фомин.
— Али, — представился тот.
Олег Иванович усмехнулся:
— С Кавказа?
— С Кавказа, — кивнул горбоносый. — А что, плохо?
— Нормально, — сказал Фомин. — У меня нет этнических предрассудков. Меня можешь звать Олег. — Фомин наполнил рюмки и придвинул одну Али. — Ну что, Али-Баба, давай, что ли, дернем? За знакомство.
— Давай.
Они выпили.
— Из-за бабы страдаешь? — спросил Али.
— А что, так заметно?
— Заметно, заметно. — Горбоносый сделал маленький глоток и поставил рюмку на стол. — Хорошо пьешь, Олег. Русские все хорошо пьют. Вот только драться совсем не умеют. Надерут вам чеченцы задницу, Олег. Увидишь — надерут.
Фомин вновь наполнил рюмки, опорожнил свою одним махом, поставил на стол и посмотрел на Али:
— Говоришь, драться не умеем? Гм… А что, если я тебе прямо сейчас по зубам двину, а? Это тебя убедит?
Поскольку ответа не последовало, Фомин усмехнулся и вновь взялся за графин. Но тут Али заговорил.
— Не двинешь, — тихо сказал он. — Пьяный ты. И дебелый. Наверно, за это тебя женщины и не любят. Бабам нравятся молодые и крепкие. Такие, как я.
Графин дрогнул в руке Фомина. Несколько капель коньяка упали на скатерть. Олег Иванович поставил графин на стол и тяжело посмотрел на кавказца:
— Дебелый, говоришь? — В глазах Фомина полыхнула ярость. — А ну, пойдем покурим, — глухо прорычал он.
— Пойдем, если не боишься, — пожал плечами Али. Он достал из кармана купюру, показал ее официанту, затем сложил вдвое и запихал под пепельницу.
