Верховного Совета СССР 8, 9, 10 и 11 созывов, министр угольной промышленности
Украинской ССР с 1980 года и член Политбюро ЦК КПУ с 1984. Далее шли довольно
тривиальные статьи об успехах промышленности и перспективах сельского хозяйства,
о новых изобретениях и освоении космоса, о всесоюзном социалистическом
соревновании в преддверьи XXX съезда КПСС, должного собраться в мае.
Международная полоса открывалась сообщением о братской помощи Советского Союза
Народной Республике Иран в строительстве второго энергоблока АЭС в Бушире.
Статья о выборах в Верховный Народный Совет Белуджистана. Министр иностранных
дел Империи Ниппон Ямада нанес визит в столицу Германского Рейха — Берлин.
Министра принял рейхсканцлер и фюрер немецкого народа Курт Вальдхайм. Ангольские
правительственные войска продолжали тяжелые бои с формированиями проамериканской
группировки УНИТА на востоке страны. Президент США Билл Клинтон включился в
президентскую предвыборную гонку. На ферме в Австралии появилась двухголовая
телка. Старейшей женщине в мире — французской киноактрисе — исполнился 121 год.
Я выбросил газеты в урну и сел на скамью рядом.
Из всего следовало, что я — в каком-то параллельном мире, где существуют СССР и
Германский Рейх. Существую ли в нем я?
Ленинград вокруг меня вроде бы ничем не отличался от того, какой я знал ранее,
каким он был до перестройки. Сновали троллейбусы, ходили люди, молодая мама
везла на санках румяного малыша в серо-зеленой шапке из искусственного меха.
Мимо меня прошли три девушки школьного возраста. Невзирая на лютый мороз, они
ели мороженное.
Я побрёл по Московскому проспекту в сторону Пулково. Как я и ожидал, на площади
Победы не было памятников защитникам Ленинграда. Вместо них возвышалась
комическая ракета, а над домами окрестных улиц плыл памятник Юрию Гагарину.
Площадь именовалась "Площадь 12 апреля". Тут я заметил, что дома в перспективе
Московского проспекта — не современные железобетонные коробки, а те же
"сталинки", что и у "Московской". Они, пяти-шестиэтажные, шли ровным строем, а
когда я заглянул в ближайшую арку одного из таких домов, в глубине микрорайона
толпились выводки обшарпанных пятиэтажек, сильно смахивающих на известные
"хрущевки".
На одном из домов была выбита дата его постройки "1946". Уже совсем стемнело,
мороз крепчал, и я побрел назад. Я зашел в книжный магазин, сияющий световой
рекламой, и осмотрелся. На окне висела большая политическая карта СССР и
окрестностей. Столица — Москва. Мой наметанный взгляд сразу же отметил
незнакомые очертания республик и областей. Япония владела всем Сахалином и
Курильскими островами. Северо-Восточный Китай именовался Маньчжурией. Монголия,
Уйгурия, Белуджистан, Афганистан, Иран и Турция были народными республиками. На
западе СССР граничил (с севера на юг) с Финляндией, Германией, Венгрией,
Румынией. Граница соответствовала границе 1941 года.
Я повернулся к книжным полкам. Разумеется, отсутствовала американская бульварная
литература. Первое, что бросалось в глаза, было широкоформатное подписное
издание Аркадия Гайдара в десяти томах. Рядом — книги Шолохова, Эренбурга,
Ахматовой. Дальше множество книг неизвестных мне авторов с немецкими и русскими
фамилиями. Международный ежегодник за 1994 год. Сказки Андерсена. Переводной
сборник немецкой фантастики "Руны". "Дальневосточные мемуары" Черняховского.
Шагая вдоль прилавка, я дошел до школьных учебников. Тут я попросил показать мне
учебник истории СССР для десятого класса. Продавщица странно на меня посмотрела
(я ведь был одет в китайский пуховик) и подала сине-красную книгу. Как я и
ожидал, повествование начиналось с 1937 года, когда "были заложены основы
социалистического строя". Неожиданно резко было написано о внутрипартийной
борьбе, о вредительстве троцкистов, которое сорвало выполнение двух первых
пятилетних планов, и повлекло перегибы в коллективизации и голод 33-го года.
Троцкий был ликвидирован в 40-м году, и это стабилизировало ситуацию в стране. В
сороковых годах шла борьба с космополитами. В области внешней политики
выделялось добрососедство с Германией, "доказавшее принципиальную возможность
мира и дружбы государств с различным общественным строем". В сорок втором году
был выполнен третий пятилетний план, а народы Турции, Ирана и Афганистана
избрали под руководством марксистский партий народно-демократический строй.
Я отложил книгу. Неясным для меня оставался лишь тот момент, в который произошел
мой переход в этот мир. Когда я выходил от Алеши, я был еще в том мире, где
Ельцин, Великая Отечественная война и наглая морда правозащитника Ковалева. А
когда я оказался на улице, я уже был здесь. Стало быть, в иной мир меня доставил
обыкновенный лифт в "сталинском" доме.
"Если я, — рассуждал я далее, — прибыл сюда на лифте, то и обратный путь я могу
проделать таким же образом". Я уже спешил к знакомому дому, когда новая мысль
остановила меня. Куда торопиться? Дома меня хватятся только послезавтра, потому
что мама — в санатории в Старой Руссе, а наш телефон как на грех сломан. Не
разумнее ли повременить с возвращением, получше изучить окружающий мир, а
главное — "технику перехода" в это пространство? Но твердой уверенности, что я
войду в лифт и выйду на нужной мне станции, у меня уже не было. Способ проверки
(а именно — положить в лифт какую-нибудь вещь и нажать, не входя внутрь, на
кнопку шестого алешиного этажа: если, поднявшись на шестой этаж, я не обнаружу
этой вещи в лифте, значит, связь действует) мог быть применен только в
современных лифтах, а это был старый решетчатый, с железной дверью,
запускавшийся только при наличии внутри пассажира.
Выбирать, однако, не приходилось. Я вошёл в подозрительный лифт, закрыл за собой
решетчатую дверь и отодвинул упругие деревянные створки. Ничего не произошло, я
был все еще в мире, где 9 мая было обычным днем календаря. Тогда я осторожно
нажал на кнопку шестого этажа. Лифт тронулся, а я стал прислушиваться к своим
ощущениям. Снова никаких изменений. Едва лифт остановился, как загудела алешина
дверь, и вскоре он сам появился на лестничной площадке.
— О! Вальдемар, — воскликнул он. — А мне говорил, что поехал в библиотеку.
И верно, я сегодня собирался в библиотеку. Но как спросить его, виделись ли мы
полчаса назад? Я решил спросить в лоб:
— Ты за кого собираешься голосовать?
— А что, скоро выборы? — переспросил он.
— Да, в июне… выборы президента…
— Какого президента?.. Ты что-то путаешь, Вальдемар…
— И верно… верно… — поспешно согласился я. Значит, я не смог вернуться
обратно. Это меня и радовало, и печалило. Если Алеша узнал меня, значит, я есть
в этом мире, а это, как нетрудно догадаться, многое меняло в моем положении.
— Если ты в столь иронической форме намекаешь на выборы президента США, то они
будут не в июне, а в октябре, — продолжал он, явно задетый. — А если ты
намекаешь на мою англоманию, то я думаю, это не такой уж криминал. В "Правде"
вот пишут о недопустимости прогерманского уклона во внешней политике и
неприемлемости для советской идеологии национал-социалистического тезиса о
неравенстве рас… Что там у тебя? — сменил он тему, заметив мою ношу.
— Да вот… — купил сегодня, — я показал ему телевизор, налаженный им же час
назад (к счастью, отечественного производства, по поводу чего Алеша всего час
назад иронизировал).
— "Электроника", говоришь. Странно, никогда не встречал такой марки. Такие,
правда, выпускали в Риге лет двадцать назад.
— Это новая модель.
— Так, я сейчас спешу. В восемь я должен быть на "Техноложке". Сколько такой?
Телевизор стоил миллион ельцинских рублей или двести долларов США.
— Сто тридцать пять рублей, — закончил я расчеты. — У тебя найдется двушка?
Мы уже спускались на лифте. Я с надеждой выглянул из темного подъезда, но нет:
Россия там была советской. Алеша порылся в карманах и дал мне маленькую монетку
в две копейки.
— Я к тебе, собственно, за этим и зашел. Я ключ потерял, и теперь надо домой
дозваниваться, пока кто-то придет…
Алеша усмехнулся и предложил:
— Поехали со мной. У нас там встреча, девчонок позвали, и Серый будет.
— Рад был бы, но нет… Мне домой надо… И вот что еще… Мне стыдно
признаться, но я забыл свой телефон. У меня такое иногда бывает.
— Да что с тобой сегодня? Совсем заучился! — и Алеша назвал телефон из восьми
