«Как грустно! В жизни этой…»
Как грустно! В жизни этойИ грусть не удержать!Стараются поэтыНе помнить и не ждать.
А тут пахнет духамиЗабытая весна, —— И все всплывет стихамиЛишь выглянь из окна.
«День ото дня все меньше знаю…»
День ото дня все меньше знаюКак жить и для кого любить.Как будто что то забываю,Что все равно нельзя забыть.
Вот утром равнодушно встануС притихшей болью и тоской —Лечить запекшуюся рану,И ждать, и призывать покой.
А там уже волнистой цепьюГода помчатся взаперти,И к твоему великолепьюНе возвратиться, не прийти.
«Я внутри совершенно пустой…»
Я внутри совершенно пустой,Даже сердце как будто не бьется.Только память о жизни простой —— Как на дне векового колодца.
Так, наверное, новый мертвец,В первый раз выходя из могилы,Все не верит, что жизни конец,Смотрит в небо и пробует силы.
«Не торопись, не торопись, поспеешь!..»
Не торопись, не торопись, поспеешь!Ты думал душу расковать шутя.Но вот дрожит рука, и ты бледнеешь.Не торопись, не торопись, поспеешь!
Ты думал душу расковать шутя,Доверчивое, жадное дитя.Но уж дрожит рука, и ты бледнеешь.Не торопись, не торопись, поспеешь!
«Слова и люди безразличны…»
Слова и люди безразличны.Прядется медленная пряжа.Смотри, как за окном привычноНа мокрый снег ложится сажа.
И тусклой музыкой всемирнойТомится громкоговоритель.Разрушь последнюю обительВолной несказочно эфирной.
Ты знаешь: и былую сложностьИскупишь сердцем небогатым,Склонив над хриплым аппаратомВнежизненную безнадежность.
«Нет, не восторг, не солнечный туман…»
Нет, не восторг, не солнечный туман,Мне только стыд на искупленье дан.В стыде живу, постыдно умираю,В стыде люблю, и радуюсь, и знаю.
Стыжусь всего: стыжусь моих стихов,Стыжусь моих друзей, моих врагов,И прячу со стыдом мое бессилье,Как прячет страус голову под крылья.
ДВА НАБРОСКА
1. «В папиросном дыму, за столами…»
В папиросном дыму, за столами,Мы охрипли от скучных бесед,Поражая друг друга словами,Заметая потерянный след.
Так в порядке дискуссий и споров,Позабыв удивленность и страх,Мы вели без конца разговорыО своих нелюбимых стихах.
А любимые прятали мудроВ глубине помутневших зрачковЗа духами, румянами, пудройИ обидой придуманных слов.
2. «О любви мы долго говорили…»
О любви мы долго говорили.Нависал над нами потолок.В клубах дыма, в облаке усилийТлела папироса.
Потухал неровный огонек.Мы следили за лучами пыли,За глазами, где упущен срокИ любви не будет.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
1. «Слова, несказанные вслух…»
Слова, несказанные вслух,Объятья без живого знака,Как верить вам… Не вас ли вдругМы сами вызвали из мрака!
Но ты, безжалостно для насУбравшая свой гулкий терем,Любовь, тебе и в этот часМы, обреченные, поверим.
2. «Сидели рядом… Знаю, знаю…»
Сидели рядом… Знаю, знаю —— Не в этом признаки любви,Не эти шутки заметаютСледы упорные твои.
Но в новой несказанной силеПредугаданья моегоТревожный бег автомобиля,Твои черты, черты его,
Мельканье, суета ночнаяИ твой неумолимый рот…О, тот ли ревностью умрет,Кто ровно ничего не знает!
«Я ненавижу быстрый взгляд…»
Я ненавижу быстрый взгляд,И лоб твой чересчур высокий,И смех веселый и жестокий,Где искры гордости горят;
Я ненавижу резкий рот,И разговор — конечно, умный,Отчетливый и простодумный,И мыслей безупречный ход, —
— За то, что честен ты и зол,За то, что долго и прилежноТы создаешь свой неизбежный,Благополучный ореол,
За то, что если мы гурьбойО нежности поем неловко,Соседки скромная головкаК тебе обращена с мольбой.
«Когда сольются надо мной…»
Когда сольются надо мнойНочные тени вдоль дороги,Я знаю, назовут поройМеня бесчувственным и строгим;И даже, может быть, храняУлыбку легкого презренья,И пожалеет кто меняЗа то, что я не знал волненья.Но ты не скажешь, сколько силИ сколько нежности и болиЯ в сердце глухо затаил,Когда — хотя бы — в краткой воле,Переступая свой порог,Робел я и смотрел под ноги,И быть бесчувственным и строгимЯ сам хотел бы, да не мог.
«Опять июнь, как год, как два назад…»
Опять июнь, как год, как два назад— И неуверенный и слишком скромный —И вечерами в парке шелестятКаштаны крепкие листвою темной.
И от пруда влюбленностью несет.А там — за улицами, в стенах дома,И те же радости, что каждый год,И та же нежность, что давно знакома.
Полюбишь ты, а может быть и нет.Что времени до мелочи любовной!Наступит осень — и тяжелый бредПокроет память пеленой неровной.
«Поверь, не о себе тоскую…»
Поверь, не о себе тоскую,Хоть раз, не думая, поверь.Тебя ль, забытую, чужую,Любимую, пойму теперь?
Ты помнишь, в комнате угрюмойС тобой встречались мы, и тыЗемной отяжелевшей думойСплетала хрупкие мечты.
И в этом каждодневном гореТы посейчас.А бьется мореУ ног моих, дыша огнем,И ослепительный от знояТулон горит пустой тоскоюВ разнообразии своем.
И я, уже потерян в нем,Один, мечтаю о чудесном,Когда в дыхании зимыО третьей жизни, о небесном,Заговорим с тобою мы.
«Бежала с ветром по земле трава…»
Бежала с ветром по земле трава.Луна светила. Были звезды низки.Невесело знакомые словаЗвучали по-английски.
Волненья не было. Быть может, намПриснилось это. Плыли звезды в дыме,И в памяти к забытым именамЕще прибавилось чужое имя.
МИСТРАЛЬ
Нагрелись камни. Раскалились кости.Деревья гнутся в яростной борьбе.О, если бы и мне в напрасной злостиЛететь, лететь, не зная о себе.
Но далеко внизу ликует море:К нему не долетишь с высоких скал,И ветер разнесет большое горе,Которое я столько лет искал!
Поет мистраль в неистовом блаженстве,Кружатся волны радостней и злей.Я плачу о моем несовершенствеИ о любви растраченной моей.
«Точно звезды, мерцая, зажглись…»
Точно звезды, мерцая, зажглисьПод звездами огни семафора.Мы с холодной земли поднялись.Отступили далекие горы.
Зашуршал отсыревший песок,Замедляя движенье.Побежала земля из-под ног.В электрическом напряженьи
Все смешалось: молчанье мое,Ветер с моря, соленый и грубый,И прозрачные руки ееИ бескровные губы.
«Единственный, неповторимый…»
