Прежде чем ответить, она испытующе посмотрела на меня, так, словно не была уверена в своей оценке, но потом сказала ровным, почти безразличным тоном: «Кристиан ведет себя хорошо». Мой отец только кивнул, ничего другого он и не ожидал; со свойственным ему любопытством он тут же спросил, приехала ли она на морской праздник, ведь морской праздник в Пастушьей бухте всегда привлекает много людей, но Стелла покачала головой: друзья путешествуют на яхте, в Пастушьей бухте они заберут ее на днях к себе на борт.
«Прекрасное место, — сказал мой отец, — многие яхтсмены очень ценят его».
Первый, кто в этот день прошел над нашим надстроенным волнорезом, был маленький, возвращавшийся домой рыболовный катер, он уверенно проскользнул к входу в бухту, рыбак заглушил мотор и причалил возле нас, а когда мой отец спросил его про улов, он показал на плоский ящик с мелкой треской и скумбрией. Жалкий улов, которого едва хватит, чтобы оплатить дизельное топливо, слишком мало камбалы, совсем немного угря, а возле Птичьего острова ему в сети угодила еще и торпеда, учебная торпеда, спасательная служба забрала ее себе. Он посмотрел на груду наших камней, потом на свой улов и сказал приветливым тоном: «Вот у тебя все ладится, Вильгельм, что тебе надо, то ты и выуживаешь, камни не уплывают, лежат на своем месте, на них можно положиться». Отец купил у него несколько рыбин, обещал заплатить потом и, повернувшись к Стелле, сказал: «На воде, в открытой лодке, нельзя заниматься бизнесом, таков порядок». После того как рыбак отплыл, мой отец распорядился, чтобы Фредерик раздал всем кружки и налил чаю. Стелла тоже получила кружку, от рома, который Фредерик хотел подлить ей в чай, она отказалась; сам он налил себе изрядную порцию, так что мой отец вынужден был предостеречь его.
Последние камни из нашего запаса Фредерик поднимал очень медленно, он поворачивал стрелу так, чтобы камень двигался над самой поверхностью воды, и там, где мы наращивали волнорез, он опускал его, не давая ему упасть, опускал медленно и довольно кивал, когда вода накрывала камень, смыкаясь над ним.
Ты, Стелла, не могла оторвать глаз от огромных камней, ты спросила, как долго они пролежали на морском дне, как мы их нашли, как подняли на баржу, в некоторых из них ты видела живые существа, которые, окаменев, обрели вечность. «Долго вы их искали?»
«Ловец камней знает, где его ждет добыча, — сказал я, — моему отцу известны целые подводные поля и искусственные рифы, возникшие сотни лет назад, там он и выпытывает у природы ее тайны. Карта, на которой обозначены богатейшие каменные угодья, у него в голове».
«Такие каменные поля, — сказала Стелла, — мне хотелось бы разок увидеть».
Ее позвали, один из местных юношей протиснулся сквозь зрителей и окликнул ее, и так как она, судя по всему, не поняла его, он нырнул с мола в воду и несколькими взмахами рук доплыл кролем до баржи. Он с легкостью взобрался по веревочной лестнице наверх. Нас он словно не замечал, а сразу обратился к Стелле и сообщил ей то, что ему поручили: телефон, в отеле ей звонили по телефону, ей надо быть там, когда снова позвонят. И, желая придать больше значения своему поручению, он добавил: «Я должен вас туда доставить».
Это был Свен, всегда веселый Свен, парнишка с веснушками, лучший пловец, какого я только видел. Меня нисколько не удивило, что он показывал на отель, на длинный деревянный мост, предлагая Стелле доплыть с ним туда, и не только это: он предложил ей плыть наперегонки. Стелла так обрадовалась, что притянула его к себе, но предложение Свена отклонила. «В другой раз, — сказала она, — обещаю тебе, в другой раз непременно». Не прося его ни о чем, она подтянула нашу надувную лодку, привязанную сзади баржи на длинной веревке, изъявив полную готовность, чтобы он отвез ее к мосту.
Свен спустился за ней в лодку, сел рядом и положил, как ни в чем не бывало, свою руку ей на плечо. Подвесной мотор постукивал без перебоев; на полном ходу лодки Стелла опустила руку за борт. Она ни слова не сказала, когда Свен зачерпнул полную горсть воды и плеснул ей на спину.
Причалить к мосту возможности не было, поскольку повсюду стояли швертботы; их регата должна была стать кульминацией морского праздника. Мы просто сразу подошли к берегу, и Свен выпрыгнул и пошел впереди нас к отелю, с усердием успешного посыльного.
Кельнеры выносили столы и стулья, тележка с напитками маневрировала к растрепанной ветрами сосне. Поперек песчаной площадки были натянуты между штангами провода, на которых раскачивались цветные лампочки. Небольшой насыпной холмик предназначался для капеллы музыкантов. На выброшенных на берег плавучих морских знаках, имевших защитную окраску, сидели старики, они почти не разговаривали друг с другом, а только смотрели на приготовления к празднику и вспоминали, очевидно, все прошлые празднества. Никто из них не ответил на мое приветствие.
Так как Стелла не возвращалась, я пошел в отель.
Человек в ливрее у входа не мог или не хотел мне сказать большего, кроме как, что фрау Петерсен поговорила по телефону и ушла после этого в свой номер. Она пожелала, чтобы ее не беспокоили.
Я вернулся на баржу один, где меня уже ждали и тут же отправили вниз под воду проверить, как легли камни. Кое-что пришлось подправить, но не так много. Я направлял грейфер то на один, то на другой камень, давал сигнал Фредерику, в каком направлении следует двигать стрелу и где опустить грейфер, только один раз, когда я увидел, как надо мной проплывает в зубцах грейфера валун, я не подал сигнала, а быстренько нашел надежное укрытие. Этот валун так и не нашел предопределенного для него места — вместо того, чтобы лечь сверху и накрыть, как того хотел мой отец, волнорез, он свалился вбок, перевернулся, на дно не попал, а угодил меж двух таких же огромных черных камней, где его намертво заклинило. И теперь Фредерик и мой отец изучали плоды своего труда, а когда один из них показал на берег и спросил: «Что ты по этому поводу думаешь?», другой ответил: «Как тогда, такого больше не будет». Пять лет назад он играл на таком же морском празднике, как вдруг внезапная темнота накрыла пляж, морской вал разрушил все декорации и выбросил лодчонки из бухты на пирс.
Я направил бинокль Фредерика на отель и кафе на берегу и нисколько не удивился, увидев за некоторыми столиками гостей отеля. А в одном из окон светло-зеленой гостиницы Стеллу, она все еще была в своем купальнике. Она разговаривала по телефону; сидела на подоконнике и говорила в трубку и смотрела при этом на нашу бухту, погрузившуюся в вечернюю тишину; на легких волнах уже покачивались чайки.
Один раз Стелла вскочила, проделала по комнате несколько шагов, явных шагов протеста и разочарования, вернулась потом на прежнее место, и я увидел, как она отстранила от уха трубку, словно не хотела дольше слушать то, что ей там, очевидно, внушали. Неожиданно она вдруг положила трубку, в задумчивости посидела какое-то время, взяла книгу и попыталась читать. То, как ты сидела и якобы читала, заставило меня вспомнить одну из наших картин у окна, приглашавшую зрителя посмотреть поверх изображения и предаться догадкам и предположениям.
Я не сводил с тебя бинокля, пока Фредерик не толкнул меня и не повторил того, что пробурчал себе под нос мой отец: на сегодня рабочий день окончен.
То, что во время траурной церемонии будет говорить господин Куглер, никак не предвиделось, но он вдруг неожиданно вырос перед подиумом, склонился перед фотографией Стеллы и долго смотрел на нее, словно хотел вызвать ее появление перед нами. Он приложил к лицу несколько раз свой белоснежный платок, сглотнул слюну и потом обратился к тебе, выразив жестом беспомощность: «Зачем, Стелла, — спросил он, — зачем это должно было случиться?» Я не удивился, что он обратился к ней на «ты», что он с искренним потрясением спросил: «Неужели для тебя не было никакого другого выхода?» Ни наш директор, ни присутствовавшие учителя не выразили своего удивления по поводу этой неожиданной доверительности в обращении к тебе, их лица по-прежнему хранили безликое выражение скорби.
Я невольно вспомнил наш морской праздник, капеллу из трех музыкантов, старавшихся изобразить веселую бодрящую музыку, я так и видел перед собой местную публику, в полной нерешительности собравшуюся на берегу, любопытствуя и с напряжением ожидая, что получится из этого праздника.
Парни с соседнего острова спустились сюда через небольшой светлый парк, прошли по песчаному берегу, сначала только лишь для того, чтобы узнать, кто появился, а кого нет, и после вялого приветствия устремились к свободным столикам, поманив к себе кельнера. Все заказывали пиво, яблочный сок, а за столиком, где сидели трое парней такелажников, что-то еще легкое на закуску. Я нашел свободное место рядом с пожилым мужчиной, который, задремав, уткнулся носом в кружку с пивом, где медленно оседала пена. Как же он обрадовался, когда я подтвердил ему, что я действительно сын Вильгельма, добытчика камней со дна морского, — остальное его вообще не интересовало. А я вдруг почувствовал у себя на спине руку, услышал сдержанное хихиканье, рука не прекращала нежно поглаживать меня, словно хотела выяснить, когда же ее наконец заметят. Я резко обернулся и схватил руку, это была Соня, дочка наших соседей. Она изворачивалась, изгибалась, но я крепко держал ее, и она тотчас же успокоилась, как только я похвалил ее платье с рисунком из божьих коровок в полете и еще маленький венок из маргариток у нее на голове. «А ты пойдешь танцевать, Кристиан?» — спросила она. «Возможно», — ответил я. «И со мной тоже?» — опять спросила она. «А почему бы и нет?» — сказал я. Она сообщила мне по секрету, что ее отец придет на праздник со своей острогой для ловли угрей, она у него с пятью зубцами, пусть люди думают, что он настоящий бог морей.
