не смыкая глаз, и заработала десяток медяков. Достав монеты из кармана я протянула их отцу Госсу.
— Мария, дитя. Одна только работа могильщиков обойдется дороже.
— Но это ведь моя матушка! — кажется, я вновь начала плакать. — Она всегда была так добра к вам. Прошу, помогите. Вы же священник, вы должны помогать людям!
— Мария. Книги, по которым ты училась, мне их не задарма отдали. Беспризорники, которых я воспитываю, им надо что-то есть. Да и налоги, что ввел король Георг, оставляют нам все меньше на жизнь. Я знаю, как добра была твоя мать. Бланш была чистой и нежной душой, и я правда хочу помочь тебе. Но если я не возьму денег с тебя, другие в этой деревне откажутся платить. И чем же мне тогда кормить сирот?
— Разве церковь не поможет?
— Даже Божий Сын не успел помочь всем. Как простые люди, даже и посвятившие себя Богу, могут сметь претендовать на большее?
Хотелось закричать. Хотелось обвинить отца Госса в черствости и малодушии. Больше всего хотелось вернуться домой и упасть в теплые объятья живой матушки.
— Сколько будет стоить самый скромный обряд?
— Семнадцать медных монет, за работу гробовщика и носильщика. Я не возьму с тебя за заупокойную службу — поможешь потом с работами в церкви. Утром мы проведем обряд.
Семнадцать. У меня было лишь двенадцать — десять заработанных у замковой служанки, да две оставшиеся дома. Весь мой крошечный заработок уходил на лекарства и еду.
— Да, — словно во сне кивнула я. — Утром.
— Поспи тут. Не возвращайся сегодня одна.
— Нет. Не могу я матушку одну оставить.
Отец Госс благословил меня, и, пожелав безопасно добраться, отпустил.
Обратно я бежала. Должно же в доме найтись еще хоть полмонеты! Стараясь не смотреть на кровать, я перевернула весь дом в поисках хоть чего-то ценного. Не было ничего — лишь побитые плошки да несвежая червивая крупа. Я решительно открыла сундук с моим приданым. Матушка не позволяла мне брать оттуда вещи для продажи. Ткани были куплены еще когда был жив отец. Кроме добротных серых и коричневых отрезков была и цветная пара — голубая и белая. Последняя ткань была тонкой, с аккуратной вышивкой, над которой матушка работала годами. Она надеялась, что я выйду замуж в платье из этой ткани. Было горько: я своими руками разрушаю одну из последних ее надежд. Я схватила ткани и, едва дождавшись, как посереет небо, поспешила к торговке Вив. Старшая сноха старика Томаса после смерти мужа взяла на себя его дела, и торговля у нее пошла бойче.
Запыхавшись, я добежала до ее дома — с выкрашенной в красным калиткой и цветами, что вились по стенам, это был один из самых красивых домов нашей деревни. Вив не спала — в окне ее дома горела свеча, а сама Вив внимательно перебирала бумаги.
— Тетушка Вив, уделите мне немного времени, — бросилась я умолять ее.
— Мария? Ты почему не спишь в такую рань? Приключилось что?
— Мне не хватает 5 монет на похороны матушки. Я в чем угодно в любое время помогать буду! И верну как можно скорее! Прошу, Вив, помоги мне, — я вытерла лицо, чтоб слезы не запачкали ткани.
— Ты же знаешь, я в долг не даю. Да и чем ты мне его вернешь — у тебя же ни гроша нет за душой, — беззлобно ответила торговка.
— Вот, — я протянула ей ткани, нежно огладив вышивку из незабудок напоследок.
— Надо же, — она аккуратно прошлась по ним рукой, проверяя прочность и качество. — Никак еще со времен твоего отца сохранилось. На свадьбу твою поди берегли. А ты продать хочешь.
Вив укоризненно покачала головой, но руки с тканей не убрала.
— Я бы и не притронулась к ткани, да нет у меня ничего дороже! — голос почему-то просел, и договорила я едва слышно. Правильно ли я поступала? Нужно было сильнее умолять отца Госса? Матушка уйдет в посмертие разочарованной во мне?
— Ну-ну, прекрати рыдать. Тряпки твои красивые, да только кто их весной покупать будет? Летом, на ярмарке, хорошо поторговавшись, можно будет монет десять бронзовых выменять. Но это если засуха закончится. Сейчас же я за них и двух не дам.
— Умоляю, — я упала ей в ноги. От глухого отчаянья хотелось выть. — Умоляю, мне нужны пять монет! Больше у меня совсем ничего нет! Они же похоронят матушку в общей могиле с пьянчугами, незнакомцами да ворами, если я не справлюсь. Помогите мне!
— Чего тут слезы лить. И давай, поднимайся, а то все цветы мне вытопчешь. Не одна ты во всем мире бедная. Со мной трактирщик Тук говорил, просил за его сына слово замолвить, да сосватать. Они тебе только рады помочь будут. Вчера в обед с ними разговаривала. Все равно они свататься собирались и ткани, что тебе родители оставили, отдавать не нужно будет. Разве не была бы твоя матушка рада увидеть тебя в подвенечном платье, что она так тщательно вышивала?
— Но я совсем не хочу замуж за Тома, — возразила я, тупо уставившись на юбки торговки Вив. Серые, они были расшиты мелко листьями папоротника. Тонкая работа и стоило, наверное, больше семи монет.
Торговка Вив расхохоталась.
— Да разве есть те, кто хотят? Мужа нужно просто терпеть. А взамен получишь и деньги, и защиту.
Но матушка не терпела отца. Она любила его больше жизни. А еще матушка была мертва, а у меня не хватало пяти монет.
— Хорошо, — кивнула я, словно кукла. Разве брак может быть настолько уж плох? Разве послушная дочь не должна сделать все, чтобы помочь родителям, даже в посмертии? С помощью торговки Вив я поднялась на ноги. — Согласна. Когда я деньги смогу получить? Отец Госс сказал…
Вив протянула мне монеты. Я и не заметила, как они появились у нее в руке.
— Вот и чудно. Я передам твое согласие и просьбу Туку. Из денег, что они пришлют, ты мне и вернешь. Теперь возвращайся. У тебя полно дел. А как закончишь с матушкой, начинай готовиться к свадьбе.
Я вернулась домой, бросила ткани обратно в сундук и захлопнула его. Монеты жгли руку, словно были раскалены, но их бросить я не смогла. Осторожно положила к другим. Как дешево купил меня дурачок Том! Сил плакать больше не осталось. Я вся будто одеревенела от горя, даже холод колодезной воды почти не ощущался. Осторожно еще раз умыла лицо матушки и протерла ее руки. В последний раз расчесала волосы и заплела косы, которые она так любила, вплетая красные первоцветы.
