Она жила в соседнем доме, а ее бабушка Анна Ивановна и мама Тамара Владимировна очень вкусно готовили, Грушеньку всегда угощали до отвала. Если родители уходили к друзьям, дочку они никогда с собой не брали. Я с бабушкой только дядю Мишу посещала. Девочка жила по строгому распорядку. В девятнадцать сорок пять мне следовало принять душ, почистить зубы и лечь в постель. До двадцати пятнадцати разрешалось почитать книгу, потом свет выключали, несмотря на мое нытье: «Бабасенька, только еще одну страничку».
Но Афанасия Константиновна никогда не давала внучке поблажку. Томик откладывался, свет гас. Но Грушенька-то знала: бабушка сейчас сядет пить чай, станет просматривать газеты, потом отправится в гостиную смотреть телевизор.
Стараясь не шуметь, школьница вынимала из тумбочки фонарик, накрывалась с головой одеялом и упивалась приключениями трех мушкетеров, сочувствовала графу Монте-Кристо, пугалась всадника без головы, тихо смеялась над проделками Тома Сойера.
Но сегодня бабася ведет себя очень странно. Семь вечера! А мне дали самое праздничное, красивое, кружевное платье, белые колготки. Сама Фася нарядилась в шелковую блузку, парадную юбку, положила в сумку свои лаковые «лодочки» и мои выходные туфельки. Потом мы обе натянули рейтузы, свитера, шубы, шапки и… пошли к метро!
Я не понимала, что происходит, но на всякий случай не задавала вопросов. Афанасия Константиновна пребывала в распрекрасном настроении, она всем улыбалась и выглядела как невеста, которая едет на свадьбу. Выйдя из метро, мы оказались на вокзале.
– Надо поторопиться, – весело сказала бабася и ринулась к кассам.
Семилетняя Груня считала, что восемь вечера – глубокая ночь и большинство людей в это время уже читают в кровати перед сном книги. Но и в метро, и на вокзале было много народа. И что особенно удивило: рядом со взрослыми находились дети. Мы сели в электричку и куда-то поехали. Через какое-то время по проходу между деревянными скамьями с высокими спинками побрела женщина в ватнике, поверх которого натянут белый халат.
– Мороженое, – кричала она, – лучшее, московское!
Я даже не мечтала получить лакомство. И вдруг Фася остановила торговку, взяла эскимо и протянула внучке. Кабы сейчас вагон перевернулся вверх колесами и так поехал дальше, Грушенька бы меньше удивилась. Мне дали мороженое? И я могу его слопать прямо сейчас? В вагоне? Ночью? Афанасия Константиновна, похоже, сошла с ума! Она никогда не разрешает внучке вне дома даже конфету в рот положить, всегда говорит:
– На улице только собаки едят.
И вдруг! Бабася предложила лакомство!!!
Наверное, мысли отразились на моем лице, потому что бабуля засмеялась:
– Угощайся, – а потом добавила: – Сегодня все можно, сегодня нужно только радоваться.
Размышлять над ее словами я не стала, боясь, что бабуля передумает, живо слопала пломбир в шоколаде. Но на этом сюрпризы не завершились.
Мы вышли на каком-то полустанке, и к нам со всех ног бросился мужчина.
– Бабусенька, – закричал он, – жду вас! Ой как радостно! Ой как хорошо!
Потом незнакомец распростер объятия, обнял Фасю и три раза чмокнул ее.
Я вжала голову в плечи. Афанасия Константиновна терпеть не может, когда ее целуют посторонние. Сейчас она схватит внучку за руку, и мы вернемся домой. А я сгораю от любопытства: куда и зачем сейчас приехали?
Но бабася вдруг прижала к себе мужчину, тоже поцеловала его и воскликнула:
– Лук! Как соскучилась по тебе! Марфа здорова?
– Пятого родила, – доложил мужчина, – садитесь скорей! Поедем скоро, не дай Боже, опоздаем. Отец Владимир опечалится.
Я с трудом удержала смех. Странного дядечку называют как овощ: Лук! И куда нам садиться? Машины нет, лишь поодаль стоит старый грузовик, на таком в нашу булочную привозят хлеб. Только московский автомобиль новый, а этот весь ободранный. Но бабушка бодро пошагала к нему. Именно в этот момент Грушенька окончательно поняла: удивляться ничему не следует. Сегодня необычный вечер, значит, все должно происходить не так, как всегда, и поспешила за бабасей.
Лук тоже двинулся вперед, потом вдруг остановился и бросился ко мне:
– Агриппинушка, простите меня, глупого.
– За что? – прошептала я, которая совершенно не ожидала подобного проявления чувств, и до сих пор ко мне никто не обращался на «вы».
Лук присел, его лицо оказалось на одном уровне с моим:
– Очень ждал вас, хотел познакомиться. Афанасия нам рассказывала, какая у нее внучка, показывала фото, вы красавица. А сейчас так возликовал, когда Фасеньку увидел, что даже с вами не поздоровался. Не велите казнить, велите миловать. Разрешите вас обнять? И поприветствовать.
Я покосилась на бабушку, та улыбалась:
– Лука, обнимай! И поехали. Грушенька, поцелуй Луку.
И я сообразила: человека зовут не как овощ, он Лука. Мужчина обхватил меня руками, от него приятно пахло одеколоном и почему-то конфетами. Потом он взял девочку на руки, посадил в машину, устроил около водителя, прикрыл одеялом. Рядом расположилась Фася, ей тоже достался плед.
– Печка в моем «Буцефале» не работает, – забормотал наш провожатый.
– Его укротил Александр Македонский, – невесть зачем сообщила я, которая уже успела прочитать не только легендарную книгу Куна «Легенды и мифы Древней Греции», но и осилила предисловие ко многотомному труду «Всемирная история». Правда, совсем ничего не поняла, единственное, что запомнила, – рассказ про полководца и его коня.
– Ну и ну… – пробормотал Лука.
Бабушка махнула рукой:
– Глотает книги как пирожки.
И мы поехали. «Буцефала» трясло так, что у девочки лязгали зубы. Сквозь одеяло пробрался холод, кончик носа у меня заледенел. Я закрыла лицо варежкой.
– Скоро прикатим, – решил приободрить ребенка водитель, – потерпи. Если не сетовать на неудобства, то потом непременно что-то хорошее случится.
Слово «сетовать» меня не удивило, оно часто встречалось в русских сказках, поэтому тихо ответила:
– Совсем не сетую, у вас же печка не работает.
Лука порылся в кармане и вытащил карамельку:
– На! Веселее ехать, когда во рту сладко.
И моя бабушка, которая всегда негативно относилась к конфетам, говорила: «От них зубы портятся и лень развивается», одобрительно кивнула и спросила:
– Что сказать надо?
– Спасибо, – прошептала я, запихивая в рот сладкий кругляш.
А Лука вдруг запел:
– «Рождество Христово, Ангел прилетел. Он летел по небу, людям песню пел…»
Голос у мужчины оказался мощным, красивым, прямо оперным. Бабушка подхватила:
– «Вы, люди, ликуйте, все днесь торжествуйте. Днесь Христово Рождество».
То, что у Фаси прекрасное сопрано, я знала. Бабуля рассказывала, что в молодости она училась петь, мечтала попасть на театральную сцену, но ее отец запретил дочери даже думать о таком. Афанасия Константиновна родилась в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году в очень богатой семье. В те времена девушка подобного происхождения могла исполнять арии только дома или на
