я на первом, я на юг!» Ей нравится чай в железных подстаканниках, а Юре (или Диме? Черт, теперь будет мучиться) – кладовка, в которой много всяких фотографий, порой страшных, как, например, незнакомец в гробу, вазы с отбитыми ручками, циферблаты остывших часов и куча иного хлама. Марьяна вздыхает и идет зубрить неправильные английские глаголы. Лето впереди – бесконечное, как железнодорожные пути, жизнь впереди – вообще без конца и края.
Вдруг вспомнила, как все начиналось здесь, в этом городе. Никого еще даже не было. А вот папа был. Однажды Марьяна приехала сюда не гостем – жителем. Вошла в дом с кем-то в сердце, с длинной острой иглой в голове, которая колола ее всякий раз, когда кого-то с ней не было. Всегда то есть. Вошла с чемоданом, с сумкой – красной, длинной, во весь ее рост, сказала отцу, что она ненадолго, что это временно, что ей бы только взять одну крепость. Но поход затянулся, она заблудилась, дорога ушла не туда.
Однажды Марьяна пришла домой с одного из свиданий зареванная и решившая никогда никого больше не любить. Она была полна кем-то другим настолько, насколько ей позволяли ее размеры – от края до края. И было очевидно, что это плохая идея: так заполнять себя кем-то, но вычеркнуть тоже нельзя – только вместе с собой. Отец понимающе кивнул, сделал ей чай и пошел смотреть документалку про медоносных пчел. (Марьяна запомнила: говорили, что самые страстные любовные отношения – между пчелами и цветами, и она еще подумала: «Господи, что за бред!») А потом лежала на полу и плакала. На этом вот полу. Паркет елкой-палкой.
И вот сегодня ты здесь. Ты здесь?
Проснувшись, Марьяна очень тихо выбралась из-под одеяла, ноги узнали прохладный добротный пол – говорят, в 20-х годах прошлого века в этом доме жила одна властная женщина: не то начальница, не то жена наркома. Она распорядилась, чтобы в доме сменили полы – с казенных на дорогой паркет. Хватило на сотню лет: спасибо, мадам. Пол заскрипел, провожая Марьяну на кухню, но в спальне по-прежнему было тихо.
По пути открыла кладовку, и чугуном навалилась тоска. Санки, на которых отец возил ее зимой – ржавые, погнутые, с облупившейся синей краской, лыжи «Салют», на которых они однажды выехали в лес с его коллегами – кажется, только один раз это и было, стоило ли их покупать, – будильник с гравировкой «Время – деньги», открытка к какому-то Новому году, пачка рисунков: звери на кораблях, плывущие в неизвестные страны, тонкие тетради с заглавием «Жизнь насекомых», записка, исполненная неуверенной детской рукой синим фломастером: «Папа, извени, что не сказала спосибо».
Извини, что не сказала спасибо. Извини, что мы вообще почти не разговаривали. Извини, что не успели проститься. И что этот дом мне тоже не сохранить.
В спальне зазвенел будильник.
Время – деньги.
Ну и что будет дальше?
Марьяна живо представила – что.
Проснешься и скажешь: мне на работу пора.
Спрошу: завтракать будешь?
Ты скажешь: по пути что-то перехвачу, не переживай.
Да и что тут еще говорить?
Завтра у меня самолет. Нет смысла тянуть с прощанием.
Это всё – одно сплошное прощание. Такая вот цель визита.
Ты будешь долго искать ключи от машины в бездонной сумке. Они будут звенеть, но не находиться.
Потом найдешь.
Наверное, в этот раз стоит сказать спасибо?
Спасибо за эту ночь, скажу я, как в кино или плохом бульварном романе.
О чем ты говоришь, скажешь ты и поцелуешь меня в висок. Потом сжалишься и поцелуешь в губы.
Как будто и не было ничего.
Или наоборот – вот и все, что было.
2. Имаго
По вторникам Марьяна ходит к психотерапевту. Ну как ходит? Они созваниваются в зуме, включают режим «конференция», и выглядит так, будто рядом сидят. При этом Марьяна сидит на лестнице дома. Или в саду. Или на набережной. Или в кафе. Или – как сейчас – в машине. Машина никуда не едет. Она припаркована на лужайке возле дома, и Марьяна использует ее как офис. Чтобы спуститься и сесть в машину, она даже не стала одеваться – на ней домашние шорты и майка, сверху толстовка Демьяна с логотипом университета, на ногах – резиновые сапоги.
Психотерапевт выглядит куда лучше. Она вообще очень красивая, но Марьяна уже не в том возрасте, чтобы влюбляться в собственного психотерапевта. Насколько Марьяна может доверять экрану, сегодня на ней пурпурная блузка и тяжелые серьги, она налила себе кофе в многоразовый стакан с цветочками и спрашивает:
– Что нового?
Марьяна отвлекается на собаку, которая задирает ногу возле колеса ее передвижного и недвижимого офиса, и пытается взглядом выцепить среди деревьев ее хозяйку – соседку с пятого этажа. Наконец она видит, как та выходит из-за платана, зажав телефон между ухом и плечом, подзывает собаку и примирительно машет ей, широко улыбаясь. Марьяна улыбается в ответ.
– Как с сексом? – продолжает психотерапевт, как будто заполняет анкету.
– Два раза было, – признается Марьяна, хотя признаваться в этом неловко.
– Кто был инициатором?
– Я, наверное. – Марьяна кивает соседке – та как раз взяла собаку на руки и уносит в другую часть парковки: пусть ссыт на автомобили, в которых никто не сидит.
– Умер мой отец, – говорит она, все еще улыбаясь соседке.
– Господи, – вздыхает Валерия – психотерапевта, кстати, зовут Валерия. – Примите мои соболезнования. Как вы?
Марьяне хочется заплакать, но она крепко держит себя в руках. Валерия, как и все остальные, должна быть уверена только в одном: она очень сильная.
– Нормально, – говорит Марьяна. – Хотя бывало и лучше.
– Вы были близки?
– Были, не были, – отвечает Марьяна, раздражаясь. – Какая разница? Он был моим отцом. Другого у меня не будет.
– Расскажите о нем, – говорит Валерия, когда Марьяна достает из бардачка припрятанную пачку сигарет и закуривает.
– Ян ненавидит, когда я курю, – сообщает она в камеру телефона. – Говорит, что сначала у меня отвалятся волосы, потом зубы. А еще такой: что за пример ты подаешь детям! Будто дети никогда не узнали бы, что люди курят, если бы не я. Мы живем в стране, где курит каждый второй, если не первый.
– Вы имеете право делать все, что хотите. Вы взрослая, – мягко напоминает Валерия.
Имаго. Заключительная стадия развития особи. Так сказал бы отец.
– С чего начать? – спрашивает Марьяна.
– Начните сначала, – говорит Валерия и тоже закуривает. – Как вы общались в детстве?
Марьяне
