шелкопряды и лежим себе куколками». «Давай, как будто мы махаоны, и нас пытаются поймать в сачок».
Давай, как будто бы мы играем во что-то, и каждому хочется выиграть, потому что за этим следует какой-то приз.
Давай, как будто я лошадь и жду удара шпорами в бок.
Давай, как будто я стою одна, совсем одна, на огромной сцене и жду: вот тяжелый занавес упадет, рухнет, подняв клубы серой деревянной пыли, и зал взорвется аплодисментами.
Давай, как будто зима, снег выпал и ждет, когда кто-нибудь рано утром пройдет по нему, как по небу.
Давай, как будто я платформа и жду поезда.
Давай, как будто я жду тебя посреди огромного поля, заросшего люпином и люцерной – все сплошь фиолетовое, даже больно глазам, – и ветер свистит сквозь солнечное сито, а я стою и хочу только одного, чтобы меня любили.
– Когда вы вылетаете в Москву? – спрашивает Валерия.
– Завтра вечером.
– Ян поедет с вами?
– Только этого не хватало.
3. Ольга
Шагнула через порог – сразу с лестницы не стала, примета плохая, – обняла Ольгу. Гладила по спине – долго, упираясь лбом ей в плечо, как молодой, упрямый бычок, хотелось тянуть это мгновение как можно дольше, но ведь на жизнь не нагладишься.
– Марьяш, – сказала Ольга откуда-то из тумана. – Ты меня сейчас задушишь.
– Ну и? – хмыкнула Марьяна ей в волосы. – Убью тебя и заберу себе как трофей.
Отстранилась, чтобы посмеяться. Вроде как не всерьез. Хотя в любой шутке… вы знаете.
В детстве Марьяна часто была свидетелем: чтобы сохранить или перевезти насекомое, его следовало убить. Жуков и мух отец-зверобой кидал в морилку с этилацетатом. Мелких бабочек придавливал, крупным – шприцем вкалывал в грудь нашатырь.
Она всегда отворачивалась.
– Я на минуту, – виновато сказала Марьяна. – По делам тут.
– Раздевайся! – кивнула Ольга в сторону вешалки. – Поешь со мной, я как раз только с обедом закончила.
Марьяна представила, как они заходят вдвоем в номер отеля, и Ольга идет в душ, а потом выходит – в махровом, допустим, халате. Как она развязывает пояс на этом халате, и там – обнаруживает теплую, пахнущую мылом кожу. Голова закружилась, Марьяна даже села на обитый кожей топчан.
– Ну и где ты там? – из-за угла выглянула Ольга, одетая в штаны и толстовку, которые обычно рекламируют парой: «Уютный костюм из футера». – Остынет же.
Прошли на кухню и сели рядом, касаясь под столом коленями. Суп в Марьяниной тарелке испускал свекольный дух. «Суп остынет, а я нет», – подумала она и сказала:
– Знаешь, я решила в Москву переехать. Мне работу предложили, – и сразу, чтобы Ольге не пришлось задавать этот неловкий вопрос, чтобы не подумала, что она едет к ней, хотя так это, безусловно, и было, добавила: – У отца пока поживу.
Деланой, слишком поспешной показалась в голосе легкость, небрежность, доведенная до абсурда.
Ольга улыбнулась. Не испугалась – уже хорошо.
– Я рада за тебя, Марьяша, это здорово. Чаще видеться будем! А что за работа?
– Газета одна, чуть позже скажу, когда оффер придет. Я сегодня как раз на собеседовании была, в общем.
– Отлично, и как прошло?
– Да как-то прошло. Оль, я спросить хотела: ты мне город покажешь?
О свидании договорились. Такой был у Марьяны расчет: приеду, будем гулять, общих друзей заведем, постепенно сблизимся. Будем чаще встречаться – она сама так сказала. Ну должно ведь это куда-то сдвинуться? Должно? Черт возьми, ведь пять лет уже все это тянется: Марьяна к Ольге, Ольга от нее, но и отойти далеко не дает – только она начнет с кем-то сближаться, тут же выныривает: Марьяна, привет, как дела, приезжай.
Так вот приехала. Теперь мучайся. Сдавайся. Стань моей.
– А с отцом-то удобно будет жить? Вы вроде не особо общаетесь.
– Ну, как бы там ни было, он мой отец. Надо ж когда-то начинать.
Так и начали.
Когда появилась Ольга? Давно: они познакомились в Питере, Марьяне было девятнадцать. Глупое сочетание молодости и смелости – и в этом всё. Ольгу привели в редакцию однажды утром, сказали, что она приехала из Москвы и будет с ними полгода – помогать, консультировать по вопросам развития, учить молодых журналистов. Марьяна была как раз из таких – их свели в одной комнате. Ольга ходила, забивая невидимые сваи в пол, а у Марьяны уши закладывало от красоты.
Только представьте: стоит она, в узком и скользком платье, на высоченных каблуках, водит длинными пальцами по воздуху, рвет его на грубые куски. Говорит – как хурма вяжет, яркие глаза – обведены черным, и особенно – режут губы. Поцеловать такие губы – потерять равновесие, пальцы немеют, ноги не сгибаются, колени служат только падениям. Впрочем, откуда Марьяне знать? Она еще ни разу не целовала женщину – девчонки, с которыми она пила в клубе коктейли «секс на пляже» или «голубая лагуна», – не в счет.
На корпоративе Ольга танцевала с юными мальчиками, смеялась от того, как те краснели, отпускала злые шуточки. Марьяна теснилась рядом, смотрела исподлобья, старалась поближе подойти, чтобы вдруг заговорить. В мечтах ее Ольга ложилась спиной на офисный стол и закидывала ей ноги на плечи – вместе с каблуками и, допустим, чулками – в том, что под платьем у Ольги именно чулки, Марьяна почему-то была совершенно уверена.
В реальности Ольга не слишком-то ее замечала. И к тому же была прочно замужем. «Я уже десять лет в браке, – говорила Ольга, если кто-то сомневался в ее профессиональной смелости. – Не пугайте ежа голой жопой».
Все лучшие задания уходили парням, а Марьяну она посылала смотреть кино и писать об этом.
– Дай мне наконец что-нибудь боевое! – набравшись смелости, попросила она.
– Буду думать, – ответила Ольга, смерив ее недоверчивым взглядом.
На следующий день появилась в редакции, размахивая своими крыльями – было на ней что-то такое надето, фасон – бэтмен. Вечерница необыкновенная.
– Мне нужна девушка с татуировкой кошки, – бросила Ольга в опенспейс, и Марьяна поняла, что та даже имени ее не знает.
Подошла на полусогнутых, сказала:
– Это не кошка, а рысь. А я Марьяна, – и руку протянула: бери.
Ольга взяла. Рука была крепкой и холодной.
– Не кошка, а рысь. Серьезно! Вот что, Марьяша… – и в этой сладенькой, домашней «Марьяше» слилась вся невозможная нежность и вся тоска по любви – Марьяна поняла, что нет и не будет у нее больше жизни, другой, без Ольги. – Ты просила, и я нашла для
