тебя кое-что.
Ты просила – и я пришла.
Марьяна мучилась, но молчала долго. Все полгода, пока Ольга работала с ними. Стеснялась, краснела, постоянно получала по башке, но молчала. Как сказать-то? А потом прорвало. Ольга уже уезжала, устроили проводы – рабочую разухабистую вечеринку. Марьяна выпила два стакана, виски там был или водка – совершенно не отложилось в памяти, потом поймала Ольгу – в туалете, где та – не ошиблась! – поправляла чулки. Упала перед ней на колени и сказала:
– Ольга, не уезжай, пожалуйста. – Вышло театрально.
– Это почему? – спросила та не удивившись.
– Потому что я без тебя не смогу.
– Сможешь, – спокойно сказала Ольга.
– Потому что я тебя люблю.
– Поднимайся, Марьяша, – произнесла Ольга так, будто не было в этом признании ничего нового, и улыбнулась хитро. – А ты знаешь, кстати, что это нарушение корпоративной этики? – И подошла так близко-близко. Ресницы дрожали. – Что тебя уволить за это могут?
– Знаю, – сказала Марьяна с вызовом. – И что?
– Какая ты смелая, – воскликнула Ольга. – Не кошка, а рысь!
И засмеялась, запрокинув свою лебединую, блядь, шею.
– Ох, ладно. – Ольга придирчиво осмотрела себя в зеркало – все ли в порядке с макияжем. – Мне на поезд пора. И лучше бы тебе влюбиться в кого-то другого.
Марьяна стояла в дверях, насупившись, как ребенок, которому конфету не дали после обеда, вот-вот польются слезы.
Ольга подошла и коротко прижалась щекой к ее щеке, не как человек – как кошка.
Не кошка, а рысь, то есть – теперь-то и прояснилось, кто настоящая рысь.
У Марьяны кровь закипела где-то в районе лба, как будто она висит вниз головой над пропастью.
В конце концов Ольга толкнула дверь, и они вывалились в коридор, поломав конструкцию.
– Пока! – крикнула Ольга не оборачиваясь и ушла, высоко подняв идеальную правую руку.
А ночью эсэмэс прислала – уже из поезда: «В следующий раз поцелуй меня нормально».
4. Демьян
Сначала долго стоял под душем, ждал, когда прояснится. Вода щипала глаза, щекотала уши, пальцы скоро стали совсем сморщенными – «бабки-ежки», как их в детстве называла мать, – а ясность не наступала, все вокруг было таким же мрачным, бессмысленным, обременительным. Он мечтал о легкости, о том, чтобы отпустило, чтобы вот это ощущение: как будто кто-то большой разжал кулак, выпустил его, маленького, и легкие распустились. Так всегда случалось, когда самолет прыгал шасси на полосу: сели, ну все, можно расслабиться. Или когда он, влюбленный, послал эсэмэс, а она ответила.
Демьян. Это его имя. Имя красивое, сам не очень, ну, в смысле, обычный: рост средний, глаза серые, волосы вьются. Надоело их в жару под кепку запихивать, сходил вчера и побрился. К тому же слышал где-то, что новые волосы – новая жизнь. Вот теперь ждал.
Марьяну он как-то сразу заметил. Увидел в бассейне: она наматывала круги в блестящем фиолетовом купальнике. Кролем до стенки напротив, как гладкий тюлень, почти не двигаясь, не делая лишних движений: проскользнет, резкий взмах хвостом, ногами об стенку – бац и в обратном направлении. Демьян так и замер. Встал у бортика посередине, чтобы лучше видеть оба конца бассейна, двадцать минут только головой крутил из стороны в сторону, как рефери. Замерз. Марьяна на него и не посмотрела. Неделю спустя встретил ее еще раз, на этот раз в бассейной кафешке. Удивился, что сразу узнал, и тогда решился.
– Хотите соку? – спросил.
– Хочу, – просто сказала она и плюхнулась в кресло.
Он принес сок, удивился, что не отшила, упал в кресло напротив, оно его сразу же засосало.
– Давно сюда ходите? – подал голос со дна.
– Не так уж.
Что еще спросить? Мучился, аж голова разболелась.
– А вы давно?
Спасала ситуацию. Он мысленно поблагодарил ее. Сказал:
– Давно.
Разговор не клеился. Но ему все равно было радостно: смотреть на нее, сидеть с ней, и уже печалился, что вот еще пять минут, и сок закончится, и день закончится, и год закончится, словом, все закончится. И она уйдет.
Она и ушла.
Но номер телефона оставила. Сжалилась.
Он еще подумал, записывая, как чудесно складывается: Демьян – Марьяна.
Письменно у него всегда получалось лучше. Поэтому он написал: «Хоть я и привык вас видеть в купальнике, буду рад увидеть в платье». Стер. Что еще за «буду рад»? И вообще, к чему тут купальник? Подумает еще, что извращенец.
Попробовал снова: «Не могу забыть ваши русалочьи движения, поэтому…» «Что за бред? – спросил он сам себя. – Какая пошлятина!» – сам себе ответил и написал просто: «Пойдемте завтра на “Тоску” в Большой?» И отправил. Сразу же. Пристрелил – не мучился.
А телефон сразу же перевернул лицом в пол и сел. Сейчас делами займется, потом невзначай телефон перевернет, а там ответ.
Как же!
Каждые пятнадцать секунд вертел телефон в руках, швырял его, подносил к глазам, звук включал и снова выключал. Так и прошли два часа.
Ответа не было.
Не было его и вечером. Может, на работе? Может, за рулем? Может, в бассейне?
Лежит под водой, накрывшись русалочьим своим хвостом, а над ней курсируют грузовые киты.
Может, не любит «Тоску»? Может, была уже? Может, не понравился он ей, такой не совсем красивый, в смысле обычный, к тому же не очень богатый – это же сразу видно, как он не подумал. Что, согласись она, ему, простому преподавателю университета – два года после аспирантуры, – даже просто не в чем идти. А контрамарки ему всегда давал друг детства, музыкант оркестра.
Демьян хотел от отчаяния пойти в бар и напиться, но мысль о том, что, может быть, его телефон отключили за неуплату, отвлекла. Он позвонил оператору, узнал, что деньги все еще есть и ответить ему точно можно – можно, если захотеть. Позвонил лучшему другу Денису, попросил денег на буфет. Денис обещал. Позвонил товарищу из оркестра Анатолию, попросил костюм. Анатолий рассмеялся, представив Демьяна в своем костюме первого скрипача, но так и быть – дал.
Демьян вообще-то не знал, зачем все это делает, ведь ответа не было, но он ждал и был готов стартовать в любую секунду.
На следующий день утром он первым делом заехал к Анатолию на репетицию и забрал костюм. Анатолий строго-настрого запретил Демьяну делать в этом костюме то, что не следует. Под этим подразумевались поход в ресторан, в бар, на дискотеку и в бассейн.
– И не жри в нем, – коротко пробасил он.
Странно, конечно, что с таким голосом он был всего