Этот с детства ставился мне в пример, как зло во плоти и эталон никчемности и избалованности. Но как только брат вернулся в Россию про его дружка все забыли. Все, но видимо не Эд, радостно приветствующий крепкими дружескими объятиями гостя.
Сейчас глядя на этого мажора в модных шмотках и с ключами от дорогой тачки в руках, ступающего в уличной обуви по ковру гостиной, я полностью понимаю неприязнь своих родителей.
Верх наглости и неуважения! Так сложно разуться?!
— Где твоя мелочь? — смеется мужчина, хлопнув брата по плечу. — В школе?
— Обе мелочи уже учатся в универе, — ржет Эд и неожиданно поворачивается ко мне, до сих пор стоящей возле окна. — Это Ия, кстати…
Встречаюсь взглядом с пронзительными карими глазами, нагло изучающими мою фигуру с ног до головы, и вижу на лице мужчины искреннее удивление.
— Бог мой, я думал тебе только двенадцать! — громко восклицает он.
— Было двенадцать. Восемь лет назад, — не прерывая зрительного контакта выпаливаю я, а его губы растягиваются в ухмылке.
— Я Макс. Привет, Ия, — продолжает улыбаться Макс, очень странно произнося мое имя, с неведомым акцентом на «й-а».
Молчу и мне почему-то еще больше хочется, чтобы он поскорее убрал свои грязные ботинки с бабушкиного ковра. И из нашего дома.
2
Весь день проходит кувырком: приготовление комнаты для «желанного» гостя, затем обеда, плавно перетекающего в ужин. Все время ловлю на себе изучающий взгляд Макса, но стараюсь не реагировать, а затем вообще покинуть столовую.
Загрузив посудомойку и бросив укоризненный взгляд на Эда и Макса, до сих пор болтающих о чем-то своем, я поднимаюсь наверх.
Сказать, что я устала — ничего не сказать.
К великому сожалению в этом доме проживает только одна женская особь и это я. На мне держится уборка, стирка, глажка, приготовление еды и масса других домашних мелочей. Не будь меня, эти двое питались бы одними бургерами и их на учебу и работу можно было бы выкатывать, как кругленькие мячики.
Сотню раз просила Эда нанять клининг или домработницу, ведь можем себе это позволить! Но брат каждый раз отбрыкивается и тыкает меня носом в то, что если в университете кто-то узнает что к нему приезжают девушки в форме горничных — пойдет нехороший слушок и это навредит его репутации.
День завершается тем, что я отправляюсь в свою комнату, переодеваюсь в пижаму и просто падаю на кровать. Засыпаю почти мгновенно, где-то на грани сознания улавливая звук двигателя «феррари».
Надеюсь он поехал в гостиницу…
Встаю по будильнику в восемь утра, специально постепенно готовлю себя к ранним подъемам на учебу. Спускаюсь по лестнице, чтобы привычно порадовать братьев свежим горячим завтраком, но что-то кажется мне подозрительным, как только переступаю порог кухни. Это нечто “подозрительное” стоит ко мне спиной в белой мужской рубашке и красных кружевных труханах возле плиты.
Первое, что я испытываю, это конечно же неловкость. Не каждый день в этом доме расхаживают полуголые девушки. Затем, когда мой взгляд спускается на варочную панель, залитую чем-то коричневым, склизким и жутко вонючим, это чувство сменяется на злость.
Какого фига?! Что еще за…
Видимо поток моих мысленных ругательств достигает этого фигуристого объекта и девица поворачивается ко мне лицом. Судя по тому, что это не Рита (предмет воздыхания Эда) — в наш дом эту особу торжественно приволок этот.
— Ой, доброе утро! — улыбается во всю ширину белоснежных виниров девушка. — Шоколадные блинчики будешь?
Ах, вот что это за дрянь на моей плите…
— Освободите мне плиту, пожалуйста, — прочищаю горло и старательно изображаю безразличие.
— Сейчас я закончу и освобожу, — отрезает леди в красном белье и возвращается к приготовлению. — Я нашла в ящике какой-то шоколад и какао, — кивает на порванную упаковку на столе, — для блинчиков сойдет. Посиди пока, на этой кухне черт ногу сломит, пока все нашла…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не сказать, что этот шоколад или какао порошок был мне дорог, но сам факт что по моим ящикам лазил кто-то еще пробуждает во мне дьявола. Я не люблю ругаться, обычно все привыкла решать тихо и мирно. Но что ж, раз по другому никак, я буду действовать по ситуации.
Спокойно подхожу к холодильнику, слегка задевая локтем девицу, на что получаю в ответ громкий выдох через нос. Бесится, пусть-пусть. Беру все необходимое для нашего семейного завтрака и начинаю приготовление. Нарезаю овощи и мясо для подобия фритаты, громко выстукивая ножом по разделочной доске под недовольное сопение за спиной. Взбиваю миксером яйца, заставляя непрошенную гостью вздрогнуть от неожиданности. Затем выбираю самую большую сковородку из своего арсенала и приземляю ее рядом с почерневшей от гари блинницей, настырно сдвигая ту в сторону.
— Эй, я еще не закончила! — наконец-то взрывается девушка, а мне с трудом удается сдержать улыбку и продолжить ее игнорировать.
Выливаю смесь в сковороду, а затем аккуратно высыпаю ножом с доски нарезку.
— Эй! Я с тобой разговариваю! — повышает голос “мадам красные труханы”, силой разворачивая меня к себе. — Раз уж мы оказались в равных условиях сегодня, то давай хотя бы уважительно относиться друг к другу?!
— В равных условиях? — из груди вырывается нервный смешок. — Вы на моей кухне, в моем доме. Пачкаете мою посуду, тратите мои продукты. Ах, да, и я вас не приглашала. Погуглите выражение “в равных условиях”.
Девушка открывает рот и тычет мне указательным пальцем в грудь, но сказать, к сожалению или к счастью, ничего не успевает.
— Какого… Ира… Кристина… А, не важно! Ты какого фига еще здесь?! — появляется на горизонте взъерошенный и явно возмущенный зрелищем Максимилиан.
Что-то в голове щелкает и я перевожу свой испепеляющий, так мне кажется, взор на него. Это же он ее сюда привел, девушка просто жертва обстоятельств!
— Давай, давай! — размахивает руками Макс и понижает голос до громкого шепота, опасливо выглядывая в коридор. Наверняка брата высматривает, уверена что Эд не давал ему разрешения водить в наш дом девушек.
Полуголая леди открывает и закрывает рот, давясь своей яростью к этому мужчине. Хотя бы в этом мы с ней сейчас похожи.
На Максе наспех одетая мятая футболка, джинсы с расстегнутым ремнем и в целом весьма помятый вид. Ночью ему было весело, даже слишком.
— Шевели булками, Даша, блин! Я просил уйти. А когда я прошу уйти, то подразумеваю — насовсем, понимаешь?!
Смотрит своими обалдевшими гляделками на пассию, растерянно почесывая затылок, пока она стремительно приближается к нему.
— Я Лена, козлина! — обиженно фыркает эта “lady in red” и отвешивает ему звонкую пощечину.
Ох, у меня даже ладони зачесались, словно бы это не она, а я залепила по наглой физиономии. Кто-то скажет, что я предвзята по отношению к нему, но первое впечатление — оно такое…
Гордо задрав подбородок, девушка выходит и поднимается наверх. Надеюсь, что за вещами, а не поплакать в подушку.
Встречаюсь взглядом с его карими глазами, желая высказать все что накипело и что думаю непосредственно о нем и ситуации, вот только почему-то не могу подобрать слов. Не только цензурных, а вообще. И он ведь тоже, зараза, замолкает! Поджимаю губы, ощущая себя крайне некомфортно, а минутная тишина тянется и нещадно давит каменной глыбой.
До чего же взгляд у него неприятный, пронзительный, острый. Да-да, вот прямо как иголка. Заставляющий чувствовать себя препарированной бабочкой на куске пенопласта за стеклом.
— У тебя подгорает? — спрашивает Макс и я поражаюсь его проницательности.
Уже собираюсь ответить: “Не представляешь насколько”, но вдруг до моего носа доходит едкий запах перегоревшей фриттаты и недо-блинчиков.
— Черт! — кричу я и выключаю конфорку. — Черт, черт, черт!
Вот только это уже не спасет ни один из предоставленных этим утром завтраков. Подгорелую дрянь с обеих сковородок отправляю в мусорное ведро, а в груди щемит от обиды. Да не было такого ни разу, чтобы я и профукала еду на плите! Заливаю сковороду горячей водой и смотрю на то, как масло поднимается к поверхности тонкой блестящей пленкой. Это отчасти успокаивает, но не совсем.
