Но я выжил! Не без помощи, конечно… По воле случая на следующий же день я нашел в лесу одичавшего беглого монаха, впоследствии ставшего мне верным оруженосцем – шотландца Уильяма из благородного клана Логанов по прозвищу Тук. Монаха – саморасстригу, приговоренного к смерти в славном городе Оше за мелкие шалости вроде убийства, воровства, колдовства и прочие незначительные проступки, за которые по средневековым нравам не только вешают, срубают голову, колесуют с последующим четвертованием, но и сжигают на медленном огне…
– Я успел? – Около меня осадил своего жеребца присно упомянутый Тук.
– Да, еще сигнала к выступлению не было. Ну, что там?
– Все жалованье до последнего патара отсыпали… – ухмыльнулся шотландец, совмещавший у меня в отряде должность сержанта арбалетчиков с должностью обер-казначея – аудитора, ответственного за казну, жалованье и вообще за все финансовые дела. – Монета уже под замком; опечатал и стражу поставил.
– Красавчик… – отпустил я довольного своей оборотистостью и моей похвалой шотландца, – иди к своим… скоро начнется…
Герцог все-таки внял голосу благоразумия и выплатил войскам жалованье, задерживаемое уже полгода, непосредственно перед битвой. Более чем разумный поступок, учитывая то, что на помощь осажденному Нейсу заявилась целая армия Фридриха III, правителя Священной Римской империи. Армия, которая в четыре раза превышала нашу, то есть армию герцога Бургундского Карла по прозвищу Смелый. И ныне сей герцог решил дать германцам решительный бой… Как раз в таких случаях к определению «решительный» добавляют еще одно слово – «последний».
Тук спешился, передал поводья слуге, сразу умчавшемуся с конем в тыл и, поправляя арбалет, стал в строй. По боевому расписанию сержант арбалетчиков воюет пешим, тут я ничего поделать не могу. Да и не буду пытаться. Там ему самое и место. За эту должность шотландец год бился, пока его не избрали сами стрелки. Да, должность выборная, почетная, с двойной долей в добыче и сержантским жалованьем. В бургундской армии ей ближайший аналог должность дизанье, но у нас так, хотя мы и приписаны к шестой ордонансной роте имени святого Иоанна Богослова под управлением кондюкто Бернара де Равештайна на правах самостоятельного отряда.
Чуть пришпорил Родена и, не обращая внимания на очередное ядро, взрывшее раскисшую землю, выехал к строю.
– Радуйтесь, желудки. Жалованье выплатили! – сообщил благую весть личному составу и придержал коня, шарахнувшегося в сторону от дружного довольного рева восьми десятков глоток.
Вот теперь и я спокоен и доволен. Моих орлов после битвы ждут горячая еда и жалованье в звонкой монете, а это значит, что без вина и податливых маркитанток они не останутся. Что еще может лучше простимулировать рутьеров быстрее утыкать врагов болтами, взять трофеи и вернуться в лагерь? Да ничего.
Ну, где там войско императора Священной Римской империи, осмелившегося выступить против нашего нанимателя Карла Смелого Бургундского? Разнесем и оберем до исподнего, и плевать нам, что дойчей в четыре раза больше… или в пять?
М-да… печально, совсем я инстинкт самосохранения потерял и вжился в образ… Поначалу так не было…
После того как я попал в тело бастарда и справился-таки с нехилым потрясением и растерянностью, встал вопрос… Извечный вопрос, описанный классиками на разный лад сверх меры. Что делать? Что, черт возьми, делать полностью не приспособленному и фактически неграмотному современному человеку в глухом пятнадцатом столетии?
Вот и я не знал…
После мучительных раздумий и терзаний решил продолжить дело бастарда и его непутевого папеньки. Почему-то я всеми фибрами возненавидел руа франков. Не иначе мне от бастарда ненависть передалась, да и, честно говоря, было за что. Паук оказался совершенно мерзкой личностью. Все, что клеветали про Ивана Грозного, – это правда, но только… про француза Луи.
Бастард должен был отправиться в Арагон просить помощи у тамошнего правителя – Хуана II, рея Арагона, Валенсии, Сицилии, Неаполя, Наварры и конде Барселоны. Понимая, что только при живом новоявленном отце моя судьба имеет сколько-то ясные перспективы, я отправился в Испанию, но на следующий день узнал, что уже поздно. Город Лектур взяли, а отца разорвали на клочки солдаты, скорее всего, по прямому приказу Паука, хотя формально Арманьяку была дарована почетная капитуляция и право беспрепятственно проследовать ко двору Луи для личных оправданий…
– Сейчас скомандуют атаку! – Возле меня осадил коня Иоганн Гуутен, капитан нашей компании.
– Слава богу, вечер уже. – Я прервал воспоминания и указал копьем в небо, покрытое свинцовыми тучами. – Остается всего часа четыре светового дня.
– Ну ты же знаешь Карла… – ухмыльнулся Иоганн, сдерживая затанцевавшего андалузского жеребца, – могли сегодня вообще не начать. Он только что закончил посвящать в рыцари очередную порцию своих дворянчиков.
Наш капитан, по своему плебейскому происхождению, дворян недолюбливал. Я являлся тем редким исключением, которое только подчеркивает правило.
– Жирома де Бюсси он тоже посвятил? – спросил я с интересом.
– Ну а как же; только для посвящения его приволокли на носилках, после того как ты ему располосовал ногу на дуэли. Он еще долго сам ходить не будет! – расхохотался Гуутен, но быстро посерьезнел. – Но это все суета, Жан. Смотри… Мы выступаем вслед за нашей ротой на правом фланге второй баталии и попробуем от них не отстать. Цель – вон тот холм с артиллерией перед вагенбургом имперцев. Хотя я уже примерно представляю, как все будет…
– За конными жандармами мы не успеем, – мрачно подтвердил я, – эти выскочки полетят рубить дойчей галопом.
– Именно, но мы должны постараться. Видишь, вонючки уже стараются… – Иоганн показал на ломбардских канониров, как раз выпаливших из своих серпентин, и с надеждой добавил: – Может, они все и закончат?
Вот не любят фламандцы ломбардцев – считают, что те воняют. Уникальное наблюдение, с учетом того, что в бургундской армии сейчас воняют все как одно большое стадо свиней. И я под вечер тоже совсем уже не отличаюсь от самых главных грязнуль Европы – англов. Но я хоть моюсь каждый день и заставляю умываться своих арбалетчиков. Мосарабы, кстати, делают это без напоминаний, каждое утро и вечер. Все-таки они родом из мавританской Испании, а на данный исторический момент сарацины в плане личной гигиены впереди планеты всей. Но все это, так сказать, неотъемлемые элементы Средневековья. Привык уже.
Я глянул на позиции канониров…
Собственно, битва уже началась. Герцог Бургундский выдвинул всю артиллерию, которую только смог оторвать от осады Нейса, на дистанцию досягаемости германского вагенбурга, и она сейчас по мере сил обрабатывала лагерь Фридриха. Не знаю, насколько успешно, но некая паника среди дойчей наблюдалась.
Германские артиллеристы отвечали, но с меньшим успехом. Собственно, германскими они были только номинально. Скорее всего, те же ломбардцы – этот народец нанимается ко всем, кто платит, – и частенько воюют друг против друга. Тоже наемники, со своей историей…
– Ага… Ломбардцы могут только начать, заканчиваем за них всегда мы, – засмеялся я. – Ты барки дойчей в устье Эрфта видишь?
– Ну да. – Иоганн, приложив ко лбу руку козырьком, посмотрел в сторону реки. – Ну и?..
– Да есть небольшая задумка… Я отдал уже распоряжения, но посмотрим, как все закрутится…
Тем временем над бургундской армией пронесся протяжный медный вой.
Трубачи просигналили наступление.
Взметнулись штандарты, и огромные массы бургундской кавалерии пришли в движение. Сначала медленно, затем все быстрее, сверкая начищенными латами, пышными плюмажами и яркими вымпелами, стальной вал покатился в сторону армии Фридриха.
– Труби… – бросил команду трубачу и тронул коня.
Мои арбалетчики и аркебузиры, расположенные впереди фаланги спитцеров, мерно зашагали вперед, затем перешли на легкую трусцу.
Спитцеры следовали за ними и пока держали свои пики на плечах, но по первой же команде могли ощетиниться совершенно непроходимым частоколом граненых, бритвенно острых наконечников.
В нашем отряде пикинеры были фламандцами и немного разбавлены брабантцами. Суровые, немного флегматичные мужики, совершенно не признающие никаких дворянских преимуществ над собой, абсолютно верные своему отряду и командиру – эти головорезы из Фландрии в буквальном смысле слова считались лучшими пикинерами Европы.
Почти все арбалетчики были уроженцами Брюгге и Геннегау. Когда меня представили им как их лейтенанта, в строю не прозвучало ни слова, не показалось ни малейшей улыбки, только угрюмые неприязненные взгляды. Прежний покойный лейтенант тоже был фламандцем и пользовался их безоговорочным уважением и доверием.
