первого взгляда прочитает любой эльф. Родовые орнаменты Светлых содержат естественные стилизованные элементы — животных, птиц, растения, вещи. Родовые рисунки Темных всегда абстрактны. Этот орнамент был из последних, и Дом, который он символизировал, требовал максимального почтения, безапелляционного подчинения, преклонения и порой — животного страха.
Если бы юношу увидел человек, то удивился бы, почему богатое украшение этого фэйри не слишком-то сочетается с простой и далеко не новой одеждой. Прим. авт.: фэйри — в кельтском и германском фольклоре — существо, обладающее сверхъестественными способностями и ведущее скрытый образ жизни. Рубаха из небеленого полотна, короткий серый кафтан, такого же цвета штаны, подпоясанные не ремнем, как у воина, а тряпичным крестьянским кушаком, разношенные башмаки из грубой кожи — вот и весь наряд. Одежда была безукоризненно чистой, следы швов и заплаты — практически виртуозно невидимыми. Попробовал бы юноша-дроу отнестись к своему немудреному гардеробу как-то иначе! Попробовал бы он попасться на глаза старшей жрице, да и молоденьким послушницам, с прорехой на рукаве или пятном на штанах! Его ждала бы немилосердная, жестокая взбучка. Одежда рабу при храме выдается раз в год. И как он ее сохранит в приличном виде — его проблемы.
А юноша — именно раб. И роскошный торквес не украшение для него, а ошейник. И орнамент на торквесе указывает не на принадлежность к Благородному Дому, а на собственность Дома, одно упоминание которого заставляет трепетать не только простолюдинов, но и матрон дроу, а многих Светлых эльфов — осенять себя знаком защиты от темных сил.
Юноша — собственность Дома Эльдендааль. Каков его возраст?.. Этот раб при святилище Ллос в Мите практически мальчик. Наверное, он недавно встретил свой восемнадцатый или девятнадцатый Бельтайн, но это не имеет значения. Торквес раба невозможно снять — это будет сделано лишь после смерти. Прим. авт.: Бельтайн, Белтейн: праздник кельтов, знаменующий приход лета (первое мая).
А долго рабы не живут.
ЧАСТЬ I. РАБ
ГЛАВА 1.Семья
В детстве всякий день бесконечен, даже зимний. Он начинается с солнечного зова, ласкающего горизонт перламутрово-алыми сполохами, он пролетает со скоростью стрелы — и все равно запаздывает за многими и многими шалостями и тайными делами, которые под силу совершить только беззаботному ребенку. Сколько бы ни было у маленького Вэйлина планов на этот день, все они сбудутся до заката — даже с лихвой.
Каждое утро Вэйлин встречает мир, полный чудес и радостей, которые чужды взрослым. Взрослые давным-давно забыли о них, расставшись с детством… Они не помнят о сладком соке внутри травинок, о гнезде крапивника в зарослях тальника, о белых облаках, бегущих по небу, о деловитом гудении шмеля над цветочным головками клевера. Где-то там, среди многих и многих зеленых листочков, прячется тот самый, заветный, — с четырьмя лопастями. Крохотная мельница счастья, талисман удачи. Ни разу не попадался — но где-то есть, иначе быть не может!
Но все это придет позже, весной, когда проснется природа, и день за днем будет открывать свои маленькие тайны тому, кто пожелает к ним прикоснуться. А сейчас Колесо Года неторопливо крутится в своем темпе — на днях позади остался Йоль, и так далеко еще не то что до весны, но даже и до Имболка. Прим. авт.: Йоль — праздник зимнего солнцестояния у кельтов, 21–22 декабря, Имболк — праздник перехода от Темного времени года к новому времени пробуждения всех сил природы
Это неважно: зимние чудеса тоже ждут! Как интересно разглядывать крохотные снежинки, любуясь быстро тающим на ладони волшебством совершенства! Каково, будучи в лесу, наблюдать за прыжками и играми поменявших шкурку белок! Как весело носиться с ребятней по задворкам ремесленного посада, особенно — если выпадет снег! Тогда веселью не будет конца.
Говорят, раньше зимы были такими холодными, что Оilean едва ли не тонул в жутких сугробах, а зимняя одежда сплошь состояла из шкур животных. Тогда и птицы замерзали на лету, но в такое Вэйлину слабо верится. Таких зим никто из его родителей не видел — мать и отец слишком молоды даже по нынешним меркам эльфов, лишившихся бессмертия. Родителям нет и сорока лет. Впрочем, это возраст молодости для эльфов. Для племени людей это уже зрелость, граничащая со старостью…
Взрослым не понять самых простых вещей: как здорово скатиться на рассвете с тюфяка на лежанке, плюнуть на ладошки и пригладить вечно торчащие белые вихры, наскоро одеться, прокрасться к кухонному очагу так, чтобы никто не видел. А после — стянуть лепешку из тех, что остались от ужина, прихватить кусок сыру, прошмыгнуть в чулан за удочками, и — поминай, как звали, до полудня! По дороге надо непременно промчаться по самым глубоким лужам, оставшимся в качестве единственного напоминания о непогоде после вчерашнего снегопада. Бежишь, разбрызгивая капли, и в каждой отражается синее холодное небо! За грязные башмаки и не менее грязные штаны влетит от матери, а возможно, даже прилетит по шее, но это так предсказуемо и обыденно, что нет смысла сердиться. Дети в семьях дроу редко видят ласку.
Но кроме живых чудес, дождевых луж и синего неба, в мире есть металл, который тоже становится живым, превращаясь из руды или мертвого сплава в какую-либо вещь, обретая форму и цель. Каждый meicneoir Прим. авт.: механик, ирл. знает, как дивно может петь в пальцах любой предмет, прошедший особую обработку или даже испытавший на себе простое прикосновение мастера, задавшегося целью этот предмет изменить. Каждый с колыбели чувствует, как мельчайшие, невидимые глазу частицы откликаются на прикосновение механика, собираются у поверхности блестящего и гладкого металла, вытягиваются внутри в струны. И вот тогда начинается пение, пронзающее до самой глубины сердца своей красотой — не менее осязаемой, чем любая вещь из золота, серебра или стали, будь то точный прибор для вычисления скорости движения небесных тел или простой амбарный замок.
Колдовство?..
Нет. Всего лишь механика.
— Когда ты будешь учить его по-настоящему? — этот вопрос мать Вэйлина не единожды задавала его отцу, механику по имени Лейс. — Скоро он встретит десятое лето. Мальчишка обучен грамоте, смышлен, но отобьется от рук, ибо ничем не занят!
— Не знаю. — Задумчиво отвечал ее муж и
