При построении нового социалистического государства, создании новой пролетарской государственности и организации настоящего народного суда вопрос об адвокатской тайне, о ее значении, о возможности признания ее в советском процессе не мог не вызвать в среде советских юристов оживленных споров и дискуссий. Советская адвокатура, в частности, искала правильного ответа на этот вопрос с точки зрения профессиональной этики советского адвоката.[17]
Вопрос об адвокатской тайне оживленно обсуждался в 1924 году в Украинском Юридическом обществе. Там был заслушан доклад Влад. Скерст на тему «Границы профессиональной тайны защитника по духу советского законодательства».[18] Докладчик указывал, что в условиях нашей советской действительности и ее идеологии исходить из «святости» профессиональной адвокатской тайны не приходится. Проблему эту, напротив, необходимо ставить вне плоскости какого бы то ни было фетишизма, исключительно в свете практической целесообразности и, в конце концов, приходил к выводу: «Адвокат, принципиально говоря, не имеет права разглашать вверенную ему тайну, и никто, следовательно, не имеет права домогаться от него такого разглашения».
В прениях по этому докладу нашли свое выражение различные точки зрения. Одни решительно отрицали адвокатскую тайну: «Нельзя конспирировать от советского государства» (Черлюнчакевич), «подзащитный или доверитель должен знать, что всё, сообщенное им адвокату, должно быть известно и суду, потому что лгать вместе с клиентом адвокат не может, поскольку он является должностным лицом» (Карашевич). За признание адвокатской тайны выступал Мамутов: «Нельзя смешивать два понятия и говорить, что защитник обязан доносить, когда все граждане освобождены от этой обязанности». Эривман говорил о том, что совсем отказаться от адвокатской тайны можно будет тогда, когда не будет существовать суд. Уничтожение адвокатской тайны поведет к тому, что институт адвокатуры сделается ненужным. Без доверия со стороны подзащитного адвокат немыслим. Не может защитник донести суду, что обвиняемый сознался ему в совершенном преступлении, если обвиняемый на суде свою вину отрицает.
Против адвокатской тайны высказались Л. Фишман,[19] В. Санчов,[20] Рубинштейн,[21] Обуховский.[22]
С другой стороны признавали институт адвокатской тайны проф. М. Чельцов-Бебутов,[23] проф. М. С. Строгович,[24] проф. П. И. Люблинский,[25] проф. Н. Н. Полянский.[26]
В последующие годы (1940–1941 гг.) против адвокатской тайны высказалась П. С. Зелькинд, которая считала, что возросшая коммунистическая сознательность советских адвокатов на современном этапе вступила в конфликт с требованиями соблюдения профессиональной тайны в нынешнем ее объеме. Автор утверждал, что раз адвокатура призвана защищать только законные интересы граждан, то она не может скрывать и молчаливо защищать их незаконные интересы без того, чтобы не вступить в конфликт со своей государственной и социалистической природой. Практика не знает таких случаев, когда для охраны законных интересов своего клиента адвокату понадобилась бы профессиональная тайна в указанном смысле.[27]
Большой интерес вызвала к себе статья Т. Круглова, опубликованная в 1941 г. На вопрос: может ли быть адвокатская тайна, может ли адвокат при выполнении своих профессиональных обязанностей скрывать от суда то, что стало известным ему от клиента, — автор отвечает: «Конечно, нет. Такой адвокат никогда не мог бы стать помощником суда. Наоборот, он объективно осложнил бы судебный процесс, запутал бы ясное дело. Это было бы не только недобросовестным выполнением адвокатом своих профессиональных обязанностей, но и преступлением перед государством».[28]
Статья Т. Круглова, помещенная в журнале в порядке обсуждения, вызвала оживленные споры. Состоялось совещание актива адвокатов гор. Москвы — для обсуждения этой статьи. Совещание не согласилось с Кругловым и отвергло его тезис о том, что тайны нет. Журнал в редакционном отчете об этом совещании привел выступление адвоката Н. Коммодова, который, очевидно, выразил общее мнение: «Н. Коммодов правильно сказал, что уничтожение адвокатской тайны подорвет основу, на которой строится институт адвокатуры. Если адвокат должен будет каждый раз рассказывать прокурору всё, что ему доверил его подзащитный, ему некого будет защищать — к нему не станут обращаться. Другое дело контрреволюционные преступления. Здесь адвокатской тайны нет».[29]
Решительно выступил против положений Т. Круглова проф. М. С. Строгович, который писал: «Граждане должны быть уверены, что, обращаясь к помощи защитника, они найдут у него защиту своих законных прав. Гражданин, обращающийся к защитнику, ждет от него помощи, делится с ним своим горем, раскрывает ему свои мысли. Как же по мысли Т. Круглова, — спрашивает М. С. Строгович, — должен поступить защитник, который обязан сообщить суду обо всем том, что ему сообщил его подзащитный и что имеет значение для дела. Должен ли он, например, во время судебного следствия публично заявить, что на суде подсудимый говорил так-то, а когда он приходил в консультацию и беседовал с адвокатом, он говорил совсем иное. Легко себе представить, как будет в этом случае выглядеть судебный процесс, какова будет роль защитника, но очень трудно себе представить, как сможет суд проверить, правильно ли утверждение защитника, если подсудимый его опровергает. Вместо выяснения обстоятельств дела по существу, суд должен будет заняться очной ставкой между подсудимым и его защитником и выяснить, кто из них говорит правду, а кто лжет. Защитника у подсудимого в этом случае не будет — защитник превратится в обвинителя. А что будет делать в это время настоящий обвинитель-прокурор, каково будет его положение. И что останется от гарантированного Сталинской Конституцией СССР (ст. 111) права обвиняемого на защиту».
Касаясь совета, данного т. Кругловым адвокату, устно сообщить о фактах, ставших ему известными от клиента, прокурору, участвующему в процессе, М. С. Строгович писал: «Должен ли адвокат, выступающий в процессе в качестве защитника, „нашептывать“ прокурору о том, что он узнал от подсудимого, чтобы прокурор это использовал против подсудимого. Кому польза от такого адвоката? Как этот совет т. Круглова мирится с состязательным построением советского уголовного процесса? Во что здесь превращается и защитник, и прокурор, и сам суд? Нужны ли нашим прокурорам такие непрошеные помощники в лице нашептывающих адвокатов?».[30]
Мы считаем, что адвокатская тайна должна быть признана допустимой в уголовном процессе. Она признается советской теорией и практикой и регламентируется советским законодательством.
Адвокатская тайна нужна в интересах правильного осуществления правосудия. Социалистическое правосудие гарантирует обвиняемому право на защиту, вкладывая в это право широкое содержание: и право защищаться самому, и право иметь судебного представителя защитника.
Государство, обеспечивая обвиняемому право на защиту, заинтересовано в том, чтобы защитник пользовался доверием подсудимого, который мог бы раскрыть перед ним все тайники своего дела, раскрыть всё без страха и без оглядки. Подсудимый раскрывает перед защитником не только факты, но делится с ним своими мыслями, переживаниями, своими надеждами и опасениями.
Возможно ли было бы такое доверие, если не признавать тайны совещания. Разумеется, нет. Каждую беседу с обвиняемым защитник должен был бы начать с предупреждения: «Имейте в виду, что если Вы откроете мне что-либо новое, уличающее Вас, то я об этом молчать не буду». Не трудно представить себе какое гнетущее впечатление такое предупреждение произведет на обвиняемого — даже на того обвиняемого, который никаких тайн не имеет. Установится ли после этого атмосфера доверия, столь необходимая для правильного проведения любой защиты. Сможет ли понять обвиняемый разницу между теми допросами, которые велись на следствии, и той беседой, которую он может вести со своим защитником. Ощутит ли обвиняемый, что перед ним лицо, на которое государство, организуя правосудие, возложило хотя и одностороннюю, но важную функцию защиты прав и законных интересов обвиняемого.
Или, может быть, нужно, чтобы адвокат такого предупреждения не делал. Адвокат молча выслушивает обвиняемого, когда тот рассказывает об обстоятельствах, не являющихся тайной, адвокат сохраняет молчание и не перебивает подсудимого и тогда, когда тот начинает излагать факты, уличающие его и не установленные по делу. Что должен делать адвокат в таком случае? Молча выслушивать и постараться всё запомнить! Ведь это же придется передать! Или же, может быть, не ограничиваться молчаливым выслушиванием, а начать расспрашивать, узнавать детали, допытываться о мелочах! Ведь надо вооружиться достаточным количеством фактов на тот случай, если обвиняемый начнет отпираться, когда защитник будет его разоблачать! Но это, ведь, обман и предательство. Это неслыханное дискредитирование защиты в глазах всех тех, кто в защите нуждается.
