она посмотрела на портрет мужчины, что висел над столом доктора.
— Что надо? — снова холод и равнодушие бронзового памятника.
— Тысячу раз сказала — владыку спасать, — примерно так учитель теряет терпение, по третьему кругу объясняя элементарные вещи.
— От чего? — а доктор знал ответ. Он слушал эти ответы третий раз.
— От духов темных! Пока я тут, с него долги забирают, потом и жизнью возьмут… — кивнула девушка на портрет, откуда снисходительно смотрел мужчина лет семидесяти.
— Почему вы так решили? — мужчина невозмутимо дыхнул на свои очки, протирая стекла краем халата. Вообще-то у него было хорошее зрение, очки он носил, чтобы прятать глаза, а точнее то, что они выражали.
— Духи показали. — солнце, выглянувшее первый раз за весь ноябрь, подсветило светлые волосы мужчины с портрета — подарка врачу на годовщину правления владыки. Снизу сияла золотая надпись «20 лет — это только начало».
— Вы слышали голоса или видели галлюцинации?
— Покажу тебе, врач, — Блеснула карими прищуренными глазами Тата.
Птица за окном громко стукнула клювом по стеклу. Тата и врач синхронно обернулись и посмотрели на галку.
— Расскажите лучше. — доктору хотелось скорее закончить этот разговор. У него уже заказан столик в ресторане по случаю годовщины. Десять лет назад он женился на дочери владыки. Десять лет он занимает кресло главного врача психиатрической больницы.
— Па-ка-жу!
— Хорошо, каким образом вы мне покажете? У вас есть запись или пленка?
— Покажу, са-дись, — Тата указала на диван, над которым висел портрет владыки, и встала рядом.
— Что ж, я слу… — не успел договорить доктор, как Тата положила ему руки на глаза.
— Мама?
— …
— … Что ты тут?… — врач оглядывал по сторонам свою детскую комнату. Она была такая же, какой он помнил ее восьмилетним мальчишкой, только все было немного размытым, как бы выцветшим.
Карта России над кроватью, письменный стол у окна с треснувшим лаком, желтые шторы, желто-коричневые обои. На деревянном стуле у двери сидела маленькая бабушка с пучком седых волос — мама доктора.
— Шшш. о… ак эо? — ком в горле мешал дышать и не выпускал из голосовых связок некоторые звуки.
— Отпусти ее, идиот! — пронзительно крикнула женщина у двери, галка стукнула по стеклу, и доктор очнулся.
— Чтоза… шутки — доктор хотел было вскрикнуть, но вовремя осекся, вытер испарину со лба и поправил очки.
— Понял? Видел? — улыбалась Тата улыбкой в стиле «я же говорила».
— Я понял, что вы владеете некоторым видом гипноза, вызывающим галлюцинации.
— Дурак!
— Постарайтесь, пожалуйста, говорить без оскорблений. Вы сегодня принимали свои лекарства?
— Зачем наркотики мне даешь?
— Чтобы ты хорошо себя вела и не вредила себе.
— Дуууу-рак! За ним тьма идет, помочь могу.
— Ну хорошо. Вот объясните мне, как вы, Татьяна, простая женщина из деревни без образования сможете помочь владыке?
— Договориться могу! С духами, — крикнула Тата. — Отпусти меня, врач…
Старое окно в деревянной раме с облупленной белой краской с треском распахнулось от порыва ветра. В комнату влетела галка. В панике она бросилась к зеркалу, что висело над ржавой раковиной и с силой ударилась о него. Охапка черных перьев с ее хвоста и крыльев упала в раковину и на паркет. Взлетев снова, птица с силой ударилась о стеклянную витрину шкафа.
Тата бросилась бежать. Она опрокинула стул, налетела на запертый, похожий на сейф, железный шкаф, и с разбега всем телом ударилась о входную дверь. Дверь была заперта.
Врач схватил историю болезни и стал размахивать ею, отгоняя птицу к окну. После нескольких попыток ему это удалось. Потрепанная галка вылетела, он закрыл за ней окно. В кабинете стало тихо. Поправив очки и растрепанные от ветра волосы, доктор, продолжил:
— Вас насильно никто не держит. Вы здесь для вашего же блага. Отдохнете, успокоитесь, во всем разберётесь и отправитесь в свою… — его прервал звонок по спецтелефону. Этот аппарат за все время работы доктора звонил всего два раза: первый, когда владыка впал в кому, второй — когда в клинику везли Тату.
— Слепых слушает! — его глаза округлились на миг, но он тут же прищурил их, как это делают во время разминки для глаз. Большим и указательным пальцем он держал оправу очков.
Тата разочарованно улыбалась:
— Не успела…
— Да-да-да-да-да-да-да-да-да!.. Конечно. Выхожу, — с неестественной услужливость пролепетал доктор, положил трубку и нажал кнопку вызова санитаров.
— Умер? — дрожащими губами прошептала Тата.
Двое коренастых молодых мужчин в форме мед братьев помогли надеть Тате смирительную рубашку.
— Воот так, молодец. Сейчас пойдем спатеньки, — ласково приговаривал санитар, затягивая веревки сзади рубашки.
У двери Тата с глазами, полными слез и сжатыми губами обернулась, но врач уже не смотрел на нее. Санитары кивнули в ответ на взгляд доктора. Дверь захлопнулась, эхо от грохота отразилось головной болью, внезапно выстрелившей в виски врача.
Слепых достал из ящичка в столе блистер, щелчок — и из фольги выпало две белые таблетки. Налил воды из графина, поставил стакан на подоконник. Достал с верхней полки шкафа бутылку с янтарной жидкостью, пятью звездочками и надписью на армянском. Вылил воду из стакана в горшок с фикусом, наполнил его янтарной жидкостью, ею же и запил таблетки.
После пары глотков он взглянул на фото его матери на своем столе.
— Ну что уставился, идиот? Из-за твоей жадности переворот будет! — Слепых вздрогнул. Его телефон завибрировал и откуда-то из-за шторы на экран упало перо галки. Он выдохнул, смахнул перо, сделал еще два глотка и посмотрел на телефон: «Татьяну выписать».
Отражение в банке огурцов
Есть что-то от азиатской кухни в червях, которые лакомятся твоей курочкой. Четвертое поколение розово-серых личинок наяривают гнилую плоть. Консервы, внутри которых шкатулочным бархатом тебя встречает плесень элегантного изумрудно-серого цвета, каким дизайнер покрасит стену в спальне английского стиля. Внутри алюминиевой шкатулки тебя ждет не обещание жениться, а результат фатального нереста лосося, погибшего в прошлом тысячелетии. Микроволновка эры бесславного лосося пережила атомную войну и всех тараканов, мужественно оставивших следы на ее дверце и стенках некогда непобедимой тараканьей империи.
Переместимся в подвал. В этом подземелье едоки посерьезней, судя по оставленным на красных кирпичах следах, подернутых черной паутиной. Черная вдова? Не знаю, возможно просто грязь. Ржавая цепь, как локон рыжего гнома со скрипом выезжает из стены. Мужчина, что не показывает лица и скрывает свой голос, брезгливо и без уважения швыряет тарелку носителю цепи. Вместо соуса на ней въевшаяся коричневая грязь, вместо украшения — колышущаяся плесень, распыляющая свои споры, едва соприкоснувшись с сородичами, и толстенькие розовые крепыши — опарыши, бодро и с хрустом жующие остатки гнилого
