Куртуазные маньеристы проводят время между аристократическим обедами и демагогическими спорами. Общество состоит из смеси разнообразных умов, а также из оригинальных и веселых женщин. Кутежи сопровождаются обилием шампанского, множеством острых слов, стихами, бесконечными интригами, часто приводящими к скандалам. Так Великий приор, выпив два штофа русской водки, становится доверчив, как дитя. В таких случаях интриган архикардинал подсовывает поэту старух и прочий сброд женского полу. Надо отдать должное: Добрынин бывает со всеми ласков и называет всякую перезревшую даму своим медвежоночком. Очнувшись наутро, обычно впадает в задумчивость и тогда пьет мертвую. Зла же Добрынин ни на кого не таит. Напротив, бывает приветлив и обращается ко всякому без разбору не иначе, как "миляга". За это его все любят. Особенно трактирщики, животные и дети.
О Черном Гранд-Коннетабле ходили слухи самые фантастические. Говорили, например, что он может пить десять дней кряду и оставаться свежим и бодрым. Говорили также, что в постели он неутомим и любит женщин, не снимая сапог. Завистники утверждали, что не снимает он сапог оттого, что не имеет портянок. Самый же факт никто оспаривать не решался. Константэн Григорьев, кутивший с Бардодымом неделю, утверждал, что он-де черт, посланный в Орден для спаивания и развала. Дескать, он самолично видел хвост, и что вместо ступней у Коннетабля копытца. - Ну снимите сапоги, снимите, если это не так, - приставал к собутыльнику пьяный Григорьев. Гранд-Коннетабль лукаво улыбался, но сапог не снимал.
Как-то Великий магистр после трехдневного кутежа заехал к архикардиналу, который в свою очередь тоже был в состоянии похмельном и раздраженном. Желая развлечься, друзья написали шутливый пасквиль на послушника Быкова и тут же отнесли в модную столичную газету. После чего уже в хорошем расположении духа отправились отобедать. Быков шутки не понял и вышел из Ордена. С тех пор ни в свете, ни в литературе о нем больше не слышали. Рыжий фавн Григорьев (по убеждениям азербайджанский мусаватист) был личностью загадочной. Никто не знал, чем он завлекал в свои сети доверчивых христианок. Рыжая борода ли была тому виной или что другое... Только доподлинно известно, что женщины, отдавшие ему самое дорогое, неизменно сходили с ума. - На совести усталой много зла, - не без удовольствия сознавался молодой мизантроп.
Пеленягрэ всю жизнь страстно любил заграницу. Заграница же не отвечала ему взаимностью. - Два великих поэта никогда не были за границей - я и Пушкин, - со свойственной ему скромностью сокрушался архикардинал.
Александр Вулых
Поэт Александр Вулых не принадлежит к числу куртуазных маньеристов, но удостоен чести быть представленным на нашем сайте благодаря протекции со стороны командора-ордалиймейстера Ордена Константэна Григорьева.
Александр Вулых выпускает приложение к газете "Московская правда" под названием "Ночное рандеву", где обильно публикует молодых литераторов - поэтов и прозаиков. Возраст свой тщательно скрывает. В свободное от работы время пишет хорошие стихи, которые в частности печатает газета "Московский комсомолец".
Автобиография
Я родился в пятьдесят шестом...
Год за годом рос, и постепенно
ростом вышел для прыжков с шестом,
да не вышло из меня спортсмена.
Шелестело детство, как листва,
голосами юность колосилась...
И ложились звуки на слова,
только песни что-то не сложилось.
Не сложилась песня... Ну и что?
Кто заметил?-Шут, ей-богу, с нею...
Кстати, мог бы стать и я шутом,
да шутить, как надо, не умею...
Слишком долго в облаках витал,
не летая толком, и при этом
с неба звезд горстями не хватал...
И не стал поэтому поэтом.
Только я - понятно, не о том.
А скорей - о счастье человека
быть рожденным...
в пятьдесят шестом
на изломе облачного века.
Баллада о настоящем Крисе
В тридевятом царстве небогатом, от зари лабая до зари, жили-были три родимых брата: Крис де Бург, Крис Норман и Крис Ри. Им судьба отмерила немало беззаботных и счастливых дней. Им всего, казалось бы, хватало: и вина, и бабок, и коней... По ночам они гудели в баре, а потом, придвинувшись к огню, до утра играли на гитаре разную заморскую фигню. Напевая всякий раз: "I love you", братья не питали интерес к собственному вздорному тщеславью... Но однажды их попутал бес. И тогда они, затеяв бучу о судьбе различных доминант, стали выяснять, кто в жизни круче как певец и просто музыкант. Спорили пять лет и три недели. На рубашках выцвел яркий шелк, кудри на затылках поредели, но консенсус так и не пришел. И когда их силы покидали через столько лет и столько зим, застучали по полу сандалии и вошел... архангел Онэксим! И сказал он им: "Я все устроил и решил ваш спор уже давно; и хотя вы гении все трое в сущности вы все-таки - говно, и всегда останетесь ослами... А в стране, где ветер душу рвет, за семью морями и долами настоящий музыкант живет!" И тогда пропел Крис Ри - де Бургу, не пытаясь раздраженье скрыть: "Кажется архангел гонит дурку, ведь такого блин не может быть!" и добавил по английски: "Телл ми, ю, арханджел, уот хиз нейм из?" И в ответ услышал: "Это Кельми. А зовут его, запомни, - Крис!" и, сказав, он тут же испарился, как с волшебной лампой Аладдин... А на том же месте появился с романтичной внешностью блондин. И тогда опять Крис Ри - де Бургу, усмирить пытаясь дрожь в груди, стиснув зубы еле слышно буркнул: "Дай гитару, брат, и отойди..." Он в розетку подключил гитару, "усилок" врубил на тыщу ватт, и запел, страдая, как Ротару, про любовь и про "Дорогу в ад"... А когда он все-таки заткнулся и накал страстей немного спал то блондин всего лишь пошатнулся, но душой и телом не упал. И тогда, как будто острый скальпель зажимает опытный хирург, как Суворов, покоряя Альпы, взял гитару бледный Крис де Бург. Взял гитару и запел о разном, уносясь печалью в небеса. А когда дошел до "Бабы в красном" содрогнулись реки и леса! Небосвод от горьких слез прогнулся и разлился по ущельям скал... Но блондин всего лишь пошатнулся, а душой и телом не упал. И тогда, таинственный, как Борман в сорок пятом памятном году, к инструменту подошел Крис Норман и, хрипя, запел: "What can I do?" Показалось - мир перевернулся и свой разум в бездну уронил... Но блондин всего лишь пошатнулся и слегка колено преклонил. И тогда, шепча себе проклятья, осознав, что им не по плечу, на колени повалились братья, протянув гитару палачу. Равнодушно, как берет червонец, на посту стоящий строгий мент, золотоволосый незнакомец принял шестиструнный инструмент. Он колками подтянул волокна, или струны, проще говоря... И разбились, распахнувшись, окна, и ворвался "Ветер декабря", как влетает грешница к монаху, побороть не в силах естество... И унес тот ветер братьев... на фиг, и оставил Криса одного!
Допрос
Когда меня допрашивать возьмется Тельман Гдлян я не скажу, где золото я буду в стельку пьян. Смеясь, покину камеру, отбыв на этот свет, и господину Хаммеру пошлю большой привет. Когда мне визу выдадут в обратную страну я откопаю золото и Гдляна обману. Спою "Гуд бай, Америка!" сержанту в КПЗ и отплыву от берега под музыку Бизе. Так что ж, давай, допрашивай, раскалывай, пытай мои уста остывшие, уплывшие в Китай... Молчанья Черный Маятник вернет мою золу, и мне поставят памятник на Фрунзенском валу.
Про овцу
Когда овца ведет себя по-свински, ей не нужны духовные корма. Вот взять, к примеру, Монику Левински овцу с Капитолийского холма. Когда б в душе я не был гипертоник, имел бы ровный, регулярный стул, то я давно бы всех левинских моник в гармонику трехрядную свернул! Лахудра, похотливая скотина, ничтожество, а вот - в один момент и грязью человека окатила, и вызвала в народе импичмент! В ту злую ночь за чашкой чая "Липтон" сидел в их Белом доме не спеша американский парень Билли Клинтон саксофонист и добрая душа. И он трубил себе на саксофоне, закрыв от удовольствия глаза, и чистый отзвук девственных симфоний в ночные уносился небеса. И в тот момент, когда звездой холодной вдруг озарилась часть его лица, инкогнито змеею подколодной вползла она - позорная овца. Сорвав покровы музыки душевной и осквернив собою Белый дом, она заткнула дудочке волшебной духовный мир своим порочным ртом. А перед тем промолвила: "Не пейте из лунной чаши неба глубину давайте лучше я на вашей флейте сыграю вам мелодию одну..." И предвкушая в этой ночи зыбкой, какой предпримет дело оборот, она с ехидной подленькой улыбкой взяла мундштук у саксофона в рот и запыхтела, оголивши груди, как рыболов над спиннингом в пруду... Мужчины беззащитны ведь по сути, когда у них духовный мир крадут. Мы все когда-то были в роли Билла от жалкого глупца до мудреца, ведь каждого из нас не раз губила безмозглое животное - овца!
Оставайся с нами
Одолев над океаном мили, через европейский континент прилетел в Россию Клинтон Билли наш американский президент. Пробираясь к свету лабиринтом, как из подземелья храбрый глист, мы к тебе тянулись, Билли Клинтон, дорогой ты наш саксофонист! Тут у нас в отчаянном аллюре лошадь смуты проявляет прыть, но твоей отважной шевелюре по плечу ее остановить. Может быть ты снова отоваришь нас своею щедрою рукой? Ты ж для нас как брат и как товарищ, господин начальник дорогой! Русские - они ж почти как янки, любящие в жизни статус-кво, только одуревшие от пьянки и от президента своего. Ты на нас не дуйся, Билли Клинтон, это наша общая беда... Вспомни, как Самгин, который Клим-то тоже пил у Горького тогда. в общем слушай, если живы будем, если не помрем в конце концов, то тебя мы, знаешь, не осудим за твое моральное лицо. И не надо толстым слоем пудры мазать свой румянец день-деньской. Мы подыщем для твоей лахудры* теплое местечко на Тверской. Как сказал знакомый культработник, что живет в гостинице "Москва", тут уже готовит ей субботник наша люберецкая братва. Так что, Билли, мы тебя не бросим, обещаем помощь, так и быть. Только подскажи нам, очень просим, как вот с дедом Борей поступить? Вроде как бы сами выбирали, вроде руль доверили ему... Но в такое он втянул нас ралли, что теперь не сладко никому! Мы ж его, как своего, любили, аж штаны посеяли, любя... Ты решай, кого сажать нам, Билли... Можем, кстати, выбрать и тебя. Вот возьмем, проголосуем скопом, чтобы, знаешь, р-раз и навсегда! И к электросамодроческопам подходить не будем никогда! Погляди, как журавлиный клин-то улетает в дальние края... Оставайся с нами, Билли Клинтон, мы жалеть не будем, е-мое!
