Спустившись вскоре с плоскогорья, возница направил коробок вброд через реку. Каждую минуту я смотрел на ноги, потому что повышающаяся вода грозила потопить нас и наш багаж в плетенке. Но вот мы и у другого берега, очень крутого. Приходится вылезать. Мужик с пустым коробком старается въехать с размаху на эту кручу, но оба коня валятся вверх тормашками, коробок опрокидывается, и лишь благодаря меланхолическому поведению животных их удается впрячь и поднять коробок. Тогда мы с мужиком хватаем под уздцы коней и бегом, на «ура», берем приступом с конями кручу, споря на бегу, возьмет или не возьмет...
Вот, наконец, на цветущей поляне и лесная пасека, на которой можно остановиться, чтобы передохнуть и закусить, потому что страшная полуденная жара, не позволяющая быть сухим ни одной минуты, и облепляющие комары, слепни и оводы сделали свое дело. Пасека состоит из обширного шалаша-навеса, крохотной избушки на курьих ножках и массы ульев, не обнесенных никакой изгородью. Около навеса в траве стоят дровни. В одну сторону открывается с пасеки вид на синеющие вдали горы.
Нас приветствуют громким лаем две выбежавшие навстречу собаки. Из избушки медленно вылезает древний, сгорбленный старик в очень просторной рубахе, портках и сапогах, обросший коричневато-седоватой бородой и такого же цвета длинными волосами, с прелестным по выражению лицом и добрыми голубыми глазами. Профессия пасечников располагает к поэтичной, добродушно-созерцательной жизни. Таков и этот старина.
Мы объясняем ему, кто мы такие, и он нас радостно принимает, ставит тотчас свой единственный древний медный самоварчик, изделие, вероятно, какого-нибудь сибирского деревенского Гефеста. Мы усаживаемся в тени под примитивным навесом из пихтовых обрубков с зеленеющими ветвями, разводим около себя два небольших костра, чтобы дым от них отгонял комаров и прочую дрянь, и принимаемся за еду и питье.
Старик ласково угощает нас и нашего возницу превосходным сибирским медом и с удовольствием рассказывает об устройстве пасеки и о невзгодах, которые на нее выпадали. Говорит он и про медведя, который является со стороны речки полакомиться медком, указывая пальцем на то место извивающейся под склоном речки, куда зверь приходит часто пить, куда он утаскивает ульи, разбивает и полоскает их в воде, чтобы утопить всех пчел.
Мне хорошо, уютно с этим стариком, и я живо представляю себе, как и в Европейской России в стародавние времена были такие же пасеки и бортни в дремучих лесах и такие же древние пасечники и бортники...
Спустившись под гору, коробок направляется к маленькому, наскоро сколоченному мостику через речку. Подъехав, мы к некоторому своему ужасу убеждаемся, что поперечные бревна на части мостика около крутого берега отсутствуют так на аршин, если не больше; остаются только два продольных бревна, а между помостом и берегом получается некоторая пауза, речка же в этом месте не особенно мелка,— так будет по пояс. Мы останавливаем не желающего было уменьшить ход возницу, выходим из коробка и переправляемся, балансируя, по продольным бревнам, спрашивая с недоумением у возницы, как он переедет с коробком. Он, не смущаясь, отвечает, что переедет, и мы не без робости смотрим с берега, что-то будет, вспоминая недавнее барахтанье лошадей под обрывом.
Вот мужик хлестнул лошадей очень сильно. Они дернули и со всего маха взлетели на мост, перепрыгнули всеми четырьмя ногами, как по команде, вместе с коробком через дыру, так что ничто не успело застрять, и во весь опор взлетели на противоположный склон. Только сибирские кони и способны на такие фокусы.
Стало уже совсем темно, когда коробок въехал в село.
Публикация П. Поляна От редакции:
Со времени путешествия В. П. Семенова-Т"ян-Шанского к Салаирскому кряжу прошла без малого сотня лет. Век. Тогда, летом 1895 года. Транссибирская магистраль едва-едва перекинулась за Омск, хотя моста через Иртыш еще не существовало. Нынешний Новосибирск, миллионный город, был еще даже не городом Ново-Николаевском, а селом Кривощековым! Что уж тут говорить о тех народных устоях и привычках, которыми так насыщены эти воспоминания... Да, много воды утекло с тех пор в Иртыше и Оби. Резонно задаться вопросами: а как сейчас все это выглядит? Что изменилось тут за целый век? Какие они, сегодняшние сибирские деревни? Существуют ли ныне различия между потомками коренных сибиряков и переселенцев? Верны ли сегодня рассуждения ученого о сибирском характере, обычаях, о вольготной сельской жизни? И что из добротного хозяйствования в прошлом перешло в наши дни или еще может перейти? Было бы интересно узнать об этом от сибиряков и по их письмам воссоздать сегодняшнюю картину тех или близких к ним мест.
На попутках по Мьянме
Вот уже восемь месяцев мы с братом не слезаем с велосипедов. Ходить пешком почти разучились: ноги сами собой делают круговые движения...
Путешествовать — это традиция нашей семьи, по крайней мере ее мужской половины. В свое время прадед объехал Америку, дед побывал в Азии, отец исколесил весь мир, мы с братом не раз путешествовали по разным странам. На этот раз мы решили совершить кругосветное путешествие на велосипедах за полтора года. Предстояло проехать по Европе, странам Азии, сесть на пароход в Таиланде и добраться до Австралии. А там снова — крути педали, благо есть где разогнаться и что посмотреть. Всего мы планировали проехать 25 тысяч километров.
До Мьянмы (так теперь называется Бирма) мы долетели на самолете. Спускаемся по трапу с велосипедами на плечах. Становимся в очередь к пункту таможенного и паспортного контроля. Несколько непривычно то, что здесь полно солдат. Хотя они больше похожи на подростков — каждый солдат минимум на голову ниже нас с братом,— все же их автоматы вызывают чувство неуверенности или настороженности, что ли. С улыбкой протягиваю наши паспорта таможеннику. Едва взглянув на них, он делает знак стоящим неподалеку солдатам. Те стремглав бросаются к нам и... хватают наши видавшие виды велосипеды.
— В чем дело? — робко пытаюсь я протестовать.
— Иностранцы в Мьянме не имеют права пользоваться транспортными средствами. Именем закона ваши машины конфискованы! — ответил на очень ломаном английском таможенник.
По его тону было ясно, что спорить, добиваться справедливости бесполезно. Ну что ж, придется путешествовать по Мьянме пешком или на попутках.
В несколько подавленном настроении выходим из здания международного аэропорта, построенного в 30-е годы и более напоминающего казарму, нежели аэровокзал. Садимся в древний полуразвалившийся «форд», дверцы которого после посадки пассажиры должны привязывать веревочками к корпусу, и мчимся со скоростью километров тридцать в час в столицу Янгон (ранее Рангун).
Похоже, что Янгон, как, впрочем, и вся страна, попал в ловушку времени. В центре города высятся постройки колониального типа, на улицах нередко можно увидеть повозки, запряженные лошадьми, сады запущены и частично поглощены джунглями. На окраине города — постройки уже чисто деревенского типа. Это хижины на сваях с бамбуковым полом. Вместо стен используются щиты, сшитые между собой бечевой. В каждой хижине 2—3 очага, расположенных на глиняной подставке. Жители таких домов используют пространство очень экономно: они спят на циновках, которые днем скатывают и ставят в укромное место.
На улицах столицы много прохожих. Все одеты в саронги — подобие длинной юбки от поясницы до щиколотки. Мужской и женский саронг почти одинаковы. Разница лишь в том, где закрепляется ткань: у мужчин — спереди на поясе, у женщин — на левом боку. Здесь редко можно увидеть человека в европейском костюме. Шорты могут носить только иностранцы, местным жителям это запрещено.
В Янгоне мы пробыли несколько часов. Поплутав немного по городу, мы наконец вышли на вокзал. Его здание в викторианском стиле теперь в большом запустении.
— О! В прежние времена здесь была такая чистота, что можно было есть на полу,— услышали мы неожиданно голос. Обернувшись, увидели улыбающегося старичка, почти гнома. Он, заметив, что мы осматриваем вокзальное помещение, видимо, решил как-то оправдаться перед иностранцами. Старичок оказался очень общительным и дружелюбным (чего не скажешь о большинстве бирманцев: к приезжим они относятся настороженно), он помог купить нам билеты до Пегу, древней столицы империи Мон. Это — главная цель нашего путешествия по Мьянме. Пегу, как мы знали, один из центров буддизма (или, точнее, его южной ветви — тхеравады) в Юго-Восточной Азии.
Мы прощаемся с симпатичным старичком и садимся на подошедший поезд. Через пару часов мы в Пегу.
От Пегу нам предстоял путь километров в десять до пагоды Шве Мудан — одной из самых больших и значимых в стране. По дороге мы познакомились с группой молодых монахов и в их компании дошли до пагоды. Она поразила нас своими размерами и местом, где расположена: это огромное невероятно красочное сооружение буквально висит над пропастью 1200-метровой глубины. Наше внимание привлек огромный деревянный диск, подвешенный на специальной балке. Молодые монахи, ставшие нашими добровольными гидами, объяснили, что это — гонг. Они научили нас бить в него и были очень довольны тем, что нам это занятие понравилось. Никогда бы не подумал, что дерево может издавать такой мелодичный и в то же время внушительный звук.
