Я медленно освобождаю ее от одежды, не срываю, как того хотелось, а аккуратно стаскиваю предмет за предметом, сгорая в агонии. Обцеловываю каждый оголяющийся миллиметр кожи. Ника дрожит в моих руках. От страха ли, страсти? У меня в голове слишком много тумана, чтобы понять.
Наконец оголяю восхитительную нежную девичью грудь. Она идеальна. Настолько, что мои ладони накрывает ее полностью.
Прикосновение к груди почти обжигает, мне не хватает воздуха, но я упрямо ласкаю свою девочку.
Ника стонет, выгибается навстречу моим рукам и губам. А мне хочется ее всю, поглотить целиком, впитать.
Я чувствую себя каким-то ненасытным, алчным монстром и оттого усиливаю контроль — нельзя сорваться, только не сейчас, когда Сахарок даже ножки с готовностью разбросала для меня.
Стаскиваю трусики. Мое рыженькое чудо хочется поцеловать везде, а особенно там, куда манит узенькая рыжая дорожка волос. Но Ника стыдливо съеживается.
Да, поторопился — сам болван.
Заново распаляя малышку, успокаивающе целую ее скулы, подбородок, завладеваю ртом и трахаю ее рот языком, задавая ритм и демонстрируя, что ее ждет. Она покорна — сплетает свой язык с моим, ноги снова расходятся, спина выгибается, глаза шальные, а руки блуждают по моим плечам и спине.
Вот теперь зверя можно не сдерживать… Картинным жестом срываю с себя полотенце…
Но теперь Ника не пугается, а смотрит на мой член с улыбкой, и ее улыбка мне чудится развратной, зовущей.
Что же, маленькая кошечка, ты доигралась и получишь сполна за свои игры.
Наваливаюсь сверху, намеренно придавливая, впечатываю тонкие запястья в подушку. Держу крепко, но не больно. Ника, пискнув, елозит подо мной, устраиваясь удобнее, распаляя меня совершенно до безумия.
Обхватываю губами один ее сосок, и мне кажется, что у него клубнично-шоколадный вкус. В награду получаю такой же шоколодно-сахарный стон…
Перехватываю запястья одной рукой, другую опускаю вниз и нежно поглаживаю влажные складочки половых губок.
Ника вздрагивает, но уже не сжимается, расслабляется и позволяет себя трогать.
Некоторое время я вожу по её складочкам головкой своего члена вверх-вниз, дразня, расслабляя.
Ника стонет, ерзает подо мной и пытается подаваться бедрами вперед, ловя в свой влажный плен.
Но я понимаю — пока рано.
Когда уже у самого перед глазами от напряжения расплываются темные круги, шепчу ей:
— Никому не отдам! — и плавно вхожу в ее тесное, слишком узкое для меня лоно на всю длину, до упора и замираю, поймав губами ее вскрик. Затем нежно сцеловываю слезинки с ее щек.
— Я настолько плох? — лукаво заглядываю в ее глаза, в которых тут же вспыхивают искорки.
Она мотает головой, разбрасывая медь волос по подушке. А я любуюсь своей маленькой женщиной.
Отпускаю запястья и начинаю осыпать поцелуям. Всю — от лебединой шейки до сладких складочек между ножек.
Когда она снова начинает извиваться, медленно выхожу из нее и также вхожу обратно. Просто адова пытка!
Скоро понимаю, чего хочет сама Ника. Оказывается, наши желания совпадают. И тогда я срываюсь — в дичь, в жёсткий сумасшедший ритм. Утоляю голод.
Она выгибается подо мной дугой, сладко-сладко, стонет, всхлипывает, плачет, умоляет. А сама — обвивает ногами мои бёдра и ловит ритм.
Вот так, моя девочка.
Вместе…
В бездну…
Я качаю свою сладкую до искристого, фантастического фейерверка одновременного оргазма.
…А потом Ника засыпает, свернувшись рыжим комочком. Укрываю её, встаю, собираюсь пристроится рядом, трогать волосы, ловить лёгкое дыхание…
Но судьба, сучка, всегда сурова ко мне. Вот и сейчас вламывается в этот кайф настойчивым рингтоном. Он стоит у меня только на одного человека. И если он звонит — значит, всё хорошее на сегодня закончилось…
Глава 7. Слова и послесловие
Ника
Звонок вламывается в слишком сладкий сон. Мозг сейчас полностью расслаблен и кайфует. Его ещё не отпустила эйфория. Бормочу что-то недовольное, когда муж наклоняется, целует в висок, шепчет:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Спи.
И уходит из спальни, сжимая в руке сбрендивший гаджет.
А с меня окончательно слетает расслабленность: распахиваю глаза, подтягиваюсь, опираясь на руки, сажусь…
Прислушиваюсь к себе.
Кажется, это было чересчур слишком. И, по-моему, я вела себя как та самая отвязная шлюха, о которой говорила свекровь.
Да вот только плевать. Мне было хорошо. Ведь было.
Сейчас, конечно, саднит между ног и кровь на простынях немного пугает, но организм ещё помнит ощущение просто нереального полёта и собственной крылатости.
Идеальный первый раз с идеальным мужчиной.
Всё было красиво. Выверено. Так, как нужно…
Но почему тогда… А нет, к чёрту! К чёрту сомнения, самокопание, размышления, уводящие в тупик…
Клубника пахнет просто нереально. А с шоколадом — обалденно. Тянусь к мисочке, что исходит сладостным ароматом прямо возле кровати, обмакиваю ягодку и улыбаюсь, вспоминая наш клубнично-шоколадный поцелуй…
Кто бы мог подумать, что Аристарх — такой романтик! А вот лепестки роз — это только звучит красиво. Нет, они, конечно, приятны поначалу, атласно касаются кожи, ласкают…
Но потом — липнут. Бррр… Я теперь вся в этих красных точках. Как пятнистый жираф.
Надо бы в ванну.
Спускаю ноги с кровати, встаю…ой…
Больновато.
Кажется, кое-кто перестарался. Да и размерчик там — ого-го. Ощущения, что разворотил всё внутри.
Но от этих мыслей на губы вновь наползает глупая улыбка.
Сама же хотела так, сама подмахивала и ногами обнимала… И шептала, как заведённая:
— Не останавливайся… только не останавливайся…
Будто он собирался.
До ванной всё-таки добираюсь. Здесь тоже всё романтично — горят свечи, плавают цветы в воде…
Мой любимый иланг-иланг! И где только взял такую экзотику? Хотя, о чём я? Это же Ресовский! Он может что угодно.
И я тоже теперь… Ресовская.
Вероника Ресовская.
Впервые произношу новое имя, пробуя его на вкус. Клубнично-шоколадное. С толикой иланг-иланга.
Ловлю один золотистый цветок, вплетаю в волосы, откидываюсь на бортик и прикрываю глаза.
Как же хорошо…
Вылезать неохота…
И уже ничего нигде не болит.
Более того, появилось желание найти мужа и… пошалить ещё немного. Во мне проснулась дикая кошка. Хочется шипеть, царапаться, мяукать. А потом — мурчать и тереться о хозяина.
Выбираюсь из тёплого ароматного плена ванной, накидываю заботливо приготовленный халат, смотрю на себя в зеркало…
Губы припухли от диких поцелуев, глаза шальные, волосы растрёпанные… Но, чёрт побери, я себе нравлюсь. Такой нравлюсь.
Мне нравится быть его. Нравится ощущать себя Вероникой Ресовской. Поднимаюсь на цыпочки, верчусь, оглядывая себя со всех сторон, впервые по-настоящему осознавая, что хороша. И чувствую, как от этого сознания внутри бурлит сила, тёмная, но правильная, глубинно-женская. Та, что сводит мужчин с ума. Та, отражение которой я видела сегодня в глазах мужа.
Надо найти его. Сколько можно болтать по телефону? Как девчонка какая-то!
Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать. Бойся, Арис. Я сейчас тоже настроена тебя съесть.
Хихикаю над своими мыслями и планами, зачем-то на цыпочках крадусь к двери из спальни.
Приоткрываю, выхожу в гостиную…
Оу! Он тут не один. С Глебом!
Это плохо. Это толчком вкидывает в реальность. Так, что воздух начинаешь хватать ртом. Так, что тонешь… Особенно, когда через толщу помутнившего сознания слышишь:
— … отдавал приказ… он упал… крови, говоришь, много было… закричала?… но всё равно продолжил… свадебное платье…
Обрывки. Но больше и не надо, чтобы понять о чём речь. Вернее о ком. О нас с Вадимом.
Это доходит, обдавая ледяным холодом.
Как и то, что я только что занималась любовью с его убийцей. И мне понравилось…
