почти не знаешь меня сегодняшнего, – писал Амос сестре. – Письмам не передать, как изменился парень в военной форме, которого ты встретишь. Он будет сильно отличаться от маленького мальчика в шортах цвета хаки, что провожал тебя в аэропорт пять лет назад».
Если Амос и вспоминал о своем армейском опыте в прессе или разговорах, то лишь какую-нибудь забавную историю. Например, как во время Синайской кампании его батальон захватил обоз с египетскими боевыми верблюдами. Амос никогда не катался на верблюде, но, когда военные действия закончились, он выиграл конкурс на право отвести верблюдов домой. Его укачало уже через пятнадцать минут, так что следующие шесть дней он пешком сопровождал караван через Синай.
Или как его солдаты отказывались надевать каски, ссылаясь на жару и слова типа: «Ну, если на пуле написано мое имя…» Амос отвечал так: «А как насчет тех пуль, на которых написано: «Всем, кого это может касаться?»
«При встречах он почти всегда начинал разговор со слов: «Я рассказывал вам эту историю?» – вспоминает израильский математик Самуэль Саттах. – Причем рассказы были не о себе. Например: «А вы знаете, что на заседаниях израильского университета каждый рвется выступить, потому что боится, что кто-то другой может сказать то, что он собирался. А в американском университете все молчат, потому что надеются, что кто-то догадается и скажет то, что они хотели…»
И Амос переходил к обсуждению различий между американцами и израильтянами. Как американцы верят, что завтра будет лучше, чем сегодня, а израильтяне уверены, что завтра будет только хуже. Как американские дети всегда приходят на занятия подготовленными, в то время как израильские никогда не готовятся к занятиям, но это же израильские дети, у которых неизменно найдутся смелые идеи, и так далее…
«Ты вообще мог только молчать, – рассказывает одна израильтянка, его давний друг. – Мы ничего так не любили, как снова и снова слушать его рассказы». Курьезные истории Амоса часто посвящались людям, которых он считал слишком самоуверенными.
Услышав, как американский экономист утверждает, что такой-то и такой-то дурак и такой-то и такой-то глупец, он заявил: «Все экономические модели предполагают, что люди умны и рациональны, но они, как вы знаете, по-прежнему идиоты». Как-то при нем Марри Гелл-Манн, лауреат Нобелевской премии по физике, с видом знатока рассуждал обо всем на свете; когда он закончил, Амос сказал: «Знаете, Марри, в мире нет ни одного человека, который был бы так же умен, как вы, по вашему мнению». Однажды после того как Амос выступил с докладом, к нему подошел английский статистик: «Обычно я не люблю евреев, но вы мне нравитесь». Амос ответил: «Обычно мне нравятся англичане, но вы – нет».
Еще больше историй можно рассказывать о том впечатлении, которое Амос производил на окружающих. Для физика, получившего премию Вольфа, Тель-Авивский университет устроил вечеринку. Эта премия является второй по значимости в мире физики, ее победители часто получают и Нобелевскую премию. Поэтому на вечеринке присутствовало большинство ведущих физиков страны. Но лауреат почему-то большую часть вечера провел в углу с Амосом, который недавно заинтересовался черными дырами. На следующий день лауреат позвонил организаторам с вопросом: «Кто был тот физик? Он не назвался». После долгих расспросов выяснилось, что тот имеет в виду Амоса, психолога. «Это невозможно, – сказал лауреат, – он был умнее всех физиков».
Авишай Маргалит, философ из Принстона: «Что бы вы ни обсуждали, складывалось впечатление, что Амос полностью в теме. В ясности и глубине его реакции на любую интеллектуальную проблему было что-то умопомрачительное. Он сразу оказывался в центре любой дискуссии». Ирв Бидерман, психолог из Университета Южной Калифорнии: «Физически он был непримечателен. В комнате, полной людей, он был бы последним, на кого вы обратили бы внимание. Но только до тех пор, пока он не начинал говорить. Тогда каждый думал, что это самый умный человек, которого он когда-либо встречал».
Дик Нисбетт, психолог Университета штата Мичиган, после знакомства с Амосом разработал тест на интеллект из одной строчки: чем раньше вы поймете, что Амос умнее вас, тем умнее вы сами. «Он входил в комнату, – вспоминает математик Варда Либерман, его близкий друг и соратник. – Сам невзрачный, невзрачно одетый. И сидел тихо. А потом начинал говорить. И в мгновение ока становился светом, к которому слетались все бабочки; все начинали смотреть на него и прислушиваться к тому, что он скажет».
Большинство историй, которые рассказывали об Амосе, связаны с его необычным образом жизни. Он существовал в режиме вампира. Ложился спать, когда солнце всходило, и просыпался во второй половине дня. Ел соленые огурцы на завтрак и яйца на ужин.
Он свел к минимуму житейские задачи, которые считал пустой тратой времени. Мог проснуться в полдень и поехать на работу, а в машине по дороге бриться или чистить зубы, глядя в зеркало заднего вида. «Он не следил за временем суток, – рассказывает его дочь Дона. – Это не имело значения. Он жил в своем мире, и вы просто случайно могли с ним там столкнуться». Бог в помощь тому, кто пытался затащить его в музей или на заседание правления.
«Для тех, кто любит вещи такого рода, это именно то, что им нужно», – повторял Амос, цитируя роман «Мисс Джин Броди в расцвете лет» Мюриэль Спарк. «Он пропускал семейные праздники, – говорит его дочь. – То есть приходил, если ему хотелось. В противном случае не приходил». Дети не принимали это на свой счет: они любили отца и знали, что он любит их. «Он любил людей, – сказал его сын Орен. – Ему просто не нравились социальные нормы».
На многое, немыслимое для большинства людей, Амос не обращал внимания. Например, если он хотел бегать – он бегал. Не разогреваясь предварительно, не надевая спортивного костюма… Просто снимал штаны и в одних трусах мчался до тех пор, пока не мог больше бежать. «Амос считал, что люди платят слишком высокую цену, чтобы избежать неловкости, – говорит его друг Авишай Маргалит. – И для себя давно решил, что оно того не стоит».
Он обладал сверхъестественным даром делать только то, что делать хотел. Варда Либерман вспоминает, как однажды пришла к нему и увидела на столе недельную почту. Небольшие стопки, по одной на каждый день, посягавшие на время Амоса. Запросы, вакансии, предложения почетных званий, приглашения на лекции, обращения за помощью с какой-то заумной проблемой, счета… Когда приходила почта, Амос открывал то, что его заинтересовало, а остальное складывал на стол. Каждый день новая корреспонденция отодвигала старую все дальше и дальше. Когда письма достигали края стола, Амос сваливал их, не открывая,
