– Уезжай, уезжай дочка, погубят они тебя!..
На паруснике было не протолкнуться. Снова нагнали рабочих, и они экстренно, в три смены, готовили корабль к выходу. Подъехал еще четвертый помощник, самый младший из штурманов, прошлый год отходивший простым матросом выпускник мореходки. Прибыли в помощь деду третий механик и электрик.
Олег с утра был на подхвате, но ближе к обеду стармех поднялся с машины, кое-как отмылся и махнул рукой:
– Пошли обедать, а то сейчас работяги повалят.
В заводской столовой было еще малолюдно и, загрузив подносы, они заняли место у окна. Дед явно был взволнован. Отвечал невпопад, думал о чем-то своем, но наконец разговорился.
– В Бремен значит идем. Как музыканты. А я-то все думал-мечтал когда-то, отслужить, выслужить пенсион и сидеть на берегу. Да, берег... У нас автономки были по девять месяцев, так, бывало, закроешься в каюте и чуть волком не воешь от тоски. А вышел на пенсию, посидел на берегу. Одни проблемы. Дети без меня выросли. Диванчик тебе на кухне... Одно, другое, третье. Вот на борту. Каждый за свое отвечает, и с тебя конкретный спрос. Все поражался, что многим на берегу не сидится. Идут баржи охранять, на маяки смотрителями. А сам сошел на берег, а тут и не нужен никому. Дома все без меня привыкли. Ко мне: «эй, дед, за картошкой сходи, все равно без дела сидишь».
Он задумался, так и сидел с поднятой над тарелкой ложкой. Уже старик. Олег как первый раз увидел его отекшее красное лицо, вспомнил его вечную одышку. Исчезала она только на корабле, когда тот попадал в привычный узкий круг каюта-дизель-мостик, в котором провел всю жизнь.
– Я уже, наверное, медкомиссию не пройду. В море не пустят. Сердце. Когда парусник тронут, спишусь. Мне тут на заводе предложили в портофлоте на шаланде работать. Сутки – трое. Все эти воды льяльные-фекальные с кораблей принимать.
– Да ладно, дед, – успокаивал его Олег, – сунь на медкомиссии в медкинжку полсотни баксов и «здоров». Сходи в Бремен напоследок.
Честно говоря, Олегу было не до деда. Неожиданная новость словно всколыхнула спокойную и уже привычную жизнь последних месяцев.
Олег с удивлением заметил, что и о Лиде он стал думать как бы в прошедшем времени, невольно уже отстраняя ее от себя. И все же мысль о ней беспокоила и саднила. Снова вспомнился сосед.
Олег быстренько доел и поднялся.
– Слушай, дед. Ты не посидишь за меня на вахте часок? У меня тут дельце одно есть...
В одной из боцманских кладовок среди прочего хлама лежали два старых, вырезанных из борта иллюминатора. Когда-то давно в борт на волне садануло невесть как оказавшееся на рейде бревно, и на заводе первым делом поменяли кусок обшивки вместе с иллюминаторами. Старые же – хозяйственный боцман припрятал в кладовку на всякий случай.
Олег присел, ногтем колупнул краску. Иллюминаторы отозвались темноватой бронзой. Оставалось оттащить их в приготовленный заранее ящик. Накладная на вывоз штурманских приборов в поверку тоже была заготовлена. Заказан и заводской грузовичок. Да и никто не обратил бы теперь на это внимания, когда все только и делали, что тягали ящики на борт и с борта.
Вохровец на воротах равнодушно глянул в документы, нажал кнопку, и металлические ворота поехали в сторону. Парадные дома-дворцы центра фазу кончились. Пошли одинаковые мрачные и все равно добротные бывшие доходные дома. В нескольких кварталах стояли старые, невесть как оказавшиеся здесь гаражи. Скорее всего, самострой. На одном из них, прямо по стене, было краской криво выведено: «Скупка цветметаллов». Олег остановил грузовичок, откинул борт кузова. Водитель, мужик лет пятидесяти в старой спецовке, оживился.
– Слышь, командир, ящичек не оставишь? Уж больно доски хороши. Мне б их на дачу.
– Тогда помогай, – буркнул Олег.
Вдвоем они сволокли ящик к воротам гаража. На них оказался огромный ржавый замок. Штурман зло сплюнул от досады. Но водитель как ни в чем не бывало застучал кулаком в половинку ворот.
Изнутри тут же отозвались какой-то возней. Что-то там заскрипело и половинка ворот, та, что с замком, как ни в чем не бывало отъехала в сторону.
– Ну?... – в воротах стоял, разминая в руках папиросу, весь какой-то жеваный, мужик, одетый, несмотря на жару, в телогрейку. Тут же рядом стояли большие весы.
Олег молча, валявшимся тут же металлическим прутом поддел доски ящика и выволок иллюминаторы.
Водитель с ящиком в обнимку потрусил к машине, а приемщик присел рядом. Он ласково провел заскорузлой морщинистой рукой по темному и все равно поблескивающему металлу.
– Знаешь, какой же это лом? Жалко. Я их у тебя не по весу возьму, а так, на поделки. Заходят любители, интересуются.
Из кармана телогрейки он легко, словно мелочь, достал две двадцатидолларовых бумажки.
Олег сидел на улице Красной и пил пиво. Точнее, на улице Галерной, так было на табличках домов. Просто старушка, что направила его сюда, назвала улицу прежним именем. Олег сидел в небольшом дворике на поваленном стволе дерева и смотрел на здание через улицу. Темные стены, высокие узкие окна, крыша в рыжей ржавчине. Сбоку была башенка, тоже крытая железом, с пустыми окошками. Еще выше неторопливо ползли по небу облака. От улицы дворик отделяла невысокая желтая стена. Не было ни прохожих, ни машин. Словно вышел из мира на полшага в вечность. Наверняка к какому-нибудь празднику или юбилею появятся рабочие и перекроют крышу белыми сверкающими листами. Только миг, и снова дом будет стоять под скупым питерским солнцем, дождиком и снегом.
– Вы ко мне? – До плеча Олега дотронулся высокий чуть сутуловатый мужчина в светлом костюме с портфелем в руках. Длинным у него было все: лицо, нос, пальцы, даже портфель. Олег даже подумал, что вот портфель точно для бани, и веник влезет.
– Мне секретарша сказала, вы меня спрашивали. – Терпеливо повторил длинный. – Берите свое пиво и пойдемте, у меня еще сегодня процесс.
«Адвокатское бюро Рубинчика» – значилось на вывеске у двери спрятавшегося среди деревьев двора флигеля.
Адвокат провел Олега в контору, усадил напротив в глубокое кресло, в котором Олег сразу же утонул, и изобразил на лице усталое участие.
Он даже ничего не помечал у себя в раскрытом блокноте и лишь пару раз уточнил у Олега обстоятельства дела. Выслушав, он ненадолго задумался.
– Ни насилия, ни угроз нет, и это очень плохо. Получается, что некая организация, имени которой вы не знаете, просто предлагает вашей девушке и ее соседям безвозмездно улучшить жилищные условия. Этот ваш сосед для суда – никто. Он просто делает вам интересные предложения, а покупать или меняться к вам придут совсем другие люди.
Окно в кабинете адвоката было закрыто жалюзи, мужик, пристроившийся за ними у стеночки, наверное, думал, что его никому не видно. На его лице беспокойство быстро сменилось маской удовлетворения и даже неги. Адвокат и бровью не повел, продолжая мерно говорить.
– Заметьте, я не говорю про закон. Просто, если у вас есть сила, деньги, люди. Увозите эту девушку, или пусть ваши люди купят у нее комнату, и тогда вы сможете с ними торговаться и диктовать условия.
Если у вас есть сила. У нас давно в городе не стреляли, даже скучно. И еще, почему вы все приходите так поздно? Купили в квартире первую комнату, пришли бы ко мне, и мы прописали бы на ваши метры кучу народу. Ветеранов, блокадников и малолетних узников концлагерей. И пусть бы они всех расселяли, а мы бы имели свой процент.
Он еще немного подумал и решительно отказался:
– Нет, на этом этапе я за дело не возьмусь...
Деда Олег нашел в машине. Он стоял у разобранного дизеля и протирал, словно гладил, какие-то замасленные детали.
– Иди уж, – повернулся он к Олегу, – тут народу и так теперь хватает, да и чего там тебе, два часа осталось.
Лида стояла на мосту, у башенки с чугунной памятной доской.
Здесь, на открытом пространстве над водой, и ветер был другим, стылым. Олег подошел и обнял ее.
– Ты что? Я же только через час должен был смениться. Лида повернулась к нему и поправила сбитые ветром пряди.
– А я сегодня на работу и не ходила.
– Ну и правильно. – Олег достал и показал зеленую бумажку. – Гуляем.
– Первая зарплата за два месяца? А с чего гулять будем, с радости или с горя?
– Не зарплата, а кража судового имущества, хоть и в виде лома. А с радости или с горя – не знаю. Повод-то есть. Мы, Лида, в море уходим.
Неподалеку нашлось кафе с пошлым названием «Фрегат», пустое днем, и лучший столик у окна был свободен.
– Вот и лето прошло, – сказала Лида, грея бокал в ладонях. – А словно жизнь перевернулась. Осень, а как будто все и кончилось.
– Да что кончилось?
– Не знаю. Не люблю осень. Сейчас дождик на неделю зарядит... А в море дождь бывает? Так что снизу вода и сверху вода?
– Конечно, бывает, – засмеялся Олег, – просто дождь по волне лупит. А если заряд ударит, так не дай Бог на верхней палубе вахту нести. Поток в лицо, в шторм, ветер над водой лентикулярисы срывает, и они летят отдельно. Это барашки белые – так по-латыни. Паруса уберут. Оставят штормовой, полоской на... мачте и дрейфуем по ветру.
