Через два дня, 8 мая, Гибсон, Мартин и Хопгуд на 3 самолетах прилетели в Манстон. Мартин и Хопгуд широко открытыми глазами следили за погрузкой бомб. В Рекулвере на воде были сооружены макеты 2 башен, и 3 самолета «атаковали» их, сбрасывая бомбы с помощью причудливого фанерного прицела. На это было приятно посмотреть. Все 3 бомбы попали прямо в цель. Микки Мартин выполнил заход немного низковато, фонтан воды ударил по рулям высоты и оторвал один. Большой самолет бросило к воде, однако Мартин сумел выровнять его и благополучно сел в Манстоне. Там ему установили новый руль высоты.
Ничуть не обескураженный, он заявил:
— Хорошо, что мы проверили себя. Теперь мы знаем, что НЕ можем сделать.
Но теперь беспокойство и лихорадка овладели Гибсоном. У него началась экзема, на лице выскочили фурункулы, которые были настолько болезненны, что он не мог надеть кислородную маску. Конечно, при полете на малой высоте маска не нужна, но ведь в ней находится микрофон! Он отправился к доктору, и с безразличием опытного профессионала доктор изрек:
— Это означает сильное переутомление. Я боюсь, вам нужно пару недель отдохнуть.
Гибсон выслушал это немного ошалело, а потом расхохотался.
Он планировал управлять налетом с помощью микрофона, и Кохрейн достал ему истребительные УКВ рации. Хатчисон, старший связист эскадрильи, хотел сначала поставить их в комнатах летчиков, чтобы немного потренироваться. Он вместе с Чифи Пауэллом отправился к сержанту—плотнику, чтобы тот сколотил подставки для радиостанций. Плотник сказал, что у него нет дерева, и упирался до тех пор, пока Гибсон не прочитал ему по телефону одну из своих знаменитых лекций. К обеду подставки были на месте.
Все было почти подготовлено, однако в штабе Бомбардировочного Командования и в штабе группы зародились тайные страхи. В течение 3 дней разведчики приносили фотографии, на которых была видна непонятная активность возле дамбы Мёна. Появились темные силуэты новых сооружений, они росли день за днем. Это были 5 небольших черных прямоугольников. Специалисты—фотографы ломали головы, они увеличили фотографии так, что появились зерна, рассматривали их под сильным освещением сквозь мощнейшие лупы, чуть ли не через микроскопы. Эти строения отбрасывали тени через гребень дамбы. Тени были тщательно измерены, но к разгадке никто так и не приблизился. Напрашивался естественный ответ — новые орудийные позиции. Это могло означать, где где—то случилась утечка информации.
В полдень 13 мая конвой крытых грузовиков прикатил к бомбохранилищу Скэмптона. Вокруг собралась охрана, бомбы перетащили в хранилище и укрыли брезентом. Их только что заполнили взрывчаткой, и бомбы были еще теплыми.
Гибсон уехал, чтобы встретиться с Саттерли и уточнить маршруты налета. Он взял с собой полковника авиации Пикара (самолет «F Фредди») , так как тот считался большим специалистом по германским зенитным батареям. А при полете на малых высотах нет ничего важнее, чем проскочить между известными позициями батарей. Они расстелили карты на полу и тщательно прорисовали два отдельных курса, которые тщательно огибали красные кляксы известных зенитных батарей.
Первый проходил между Валхереном и Шовеном, пересекал Голландию, аккуратно протискивался между аэродромами ночных истребителей Гильце—Рьен и Эйндховен, огибал залитый малиновым Рур, обходил Хамм и направлялся на юг, к Мёну. Второй пересекал Влиланд, проходил над Зейдер Зее, где никогда не было зениток, и соединялся с первым маршрутом северо—западнее Везеля. Они наметили еще 2 маршрута обратного полета, которые проходили в совершенно разных районах, чтобы поднятые по тревоге зенитчики не могли перехватить самолеты.
Атаку следовало выполнить 3 волнами. Гибсон возглавлял 9 самолетов на южном маршруте. Манро вел остальные по северному. И еще 5 самолетов взлетали на 2 часа позднее в качестве резерва. Если Мён, Эдер или Зорпе не будут разрушены первыми 2 волнами, Гибсон должен был вызвать резерв. Если дамбы будут разрушены, резерв должен был атаковать 3 мелкие дамбы в том же районе — Швельм, Эннерпе и Димль.
Совершенно необходимой была идеальная работа штурманов, чтобы избежать ненужных потерь. Карандашная прокладка в некоторых местах проходила в опасной близости от красных пятен.
«Док» Уотсон и его оружейники грузили бомбы на «Ланкастеры». Мартин полюбовался, как Уотсон лебедкой поднимает бомбу в его самолет «Р Питер», хотя сам Мартин упрямо называл его «Р Попей».
— Как работают эти бомбы, Док? — спросил он.
— Я знаю ровно столько же, сколько и ты, Мик, — ответил Уотсон.
— И за что тебе только платят?
Через полчаса Мартин, Боб Хэй, Легго, Фоксли, Симпсон и Уиттекер заползли внутрь самолета, чтобы проверить, все ли в порядке. Внезапно в цепи сброса бомбы произошло замыкание, зажимы раскрылись, и огромная черная штука с грохотом свалилась на бетонную площадку. Она ушла на 4 дюйма в грунт. Освободившись от груза, «Р Попей» даже подпрыгнул на внезапно потерявших нагрузку амортизаторах шасси.
Мартин сказал: — Черт! Что произошло?
Снаружи донеслись вопли оружейников, и Мартин предположил:
— Неужели эта штука отвалилась?
— Наверное, отказала проводка зажимов, — профессионально заметил Хэй. Затем до него дошло, и он слегка дрогнувшим голосом добавил: — А ведь взрыватель должен быть установлен. — Он опрометью бросился в носовую кабину. — Убираемся быстрее. У нас осталось меньше минуты.
Люди так и посыпались через аварийные люки, видя исчезающие вдали спины оружейников. Летчики припустили за ними. Мартин прыгнул в летный фургон, стоявший возле самолета, во все горло призывая Дока Уотсона. Он едва не продавил педаль акселератора сквозь пол. Мимо пролетел перепуганный оружейник на велосипеде. Мартин влетел в кабинет Уотсона и сообщил новость. Уотсон ответил философски спокойно:
— Ну, если она должна взорваться, все проблемы решатся сами.
Он сел в фургон и поехал к брошенному самолету. Бледные лица беглецов с ужасом следили за ним из глубоких укрытий. Люди держались на расстоянии нескольких сотен ярдов от самолета. Уотсон осмотрел бомбу и крикнул:
— О'кей. Все в порядке. Взрывателя нет.
Эскадрилья находилась «на взводе». Все почти физически ощущали, что готовится нечто эпохальное. Собраны самолеты, привезены бомбы, все сошлось вместе, и экипажи были натренированы, насколько это в принципе возможно. Гибсон знал, что наступает период, когда нервы напряжены до предела. Летчики гадали, есть ли у них шанс вернуться из полета, или через 48 часов все они будут мертвы. (Напряжение царило не только среди экипажей. Анна Фаулер тоже нервничала. Это была высокая, стройная девушка, офицер вспомогательных частей ВВС в Скэмптоне. За последнюю неделю она и юный Дэвид Шэннон стали самой приметной парочкой.)
Возможно, меньше всех нервничал буйный Мартин. Ему было 24 года, он уже решил, что должен погибнуть, если не в этом налете, то в другом. В любом случае, до окончания войны. Во время своих первых рейдов он часто проводил бессонные ночи, ему мерещились горящие самолеты. Он видел, как один за другим гибнут его друзья по эскадрилье. Они все были сбиты, и теперь Мартин знал, что лишь вопрос времени, когда именно он сам последует за ними. Наконец он решил для себя, что ждать осталось недолго. Поэтому не стоит мучить себя кошмарами, если уж ты и так приговорен. В этом крылась его сила и объяснение ребячливого поведения. Согласившись с этим, он сделал следующий логичный шаг: каждый день наслаждался жизнью, насколько это было возможно. И делал это Мартин весьма рьяно.
И этому не противоречило его поведение в воздухе. Он не был самоубийцей, наоборот, Мартин летал бесстрашно, но крайне осторожно, сопоставляя риск и возможный результат. Он без нужды не подставлялся, однако при этом стремился каждую бомбу положить в цель.
Один из новозеландцев, чувствуя, что может погибнуть в ближайшие двое суток, решил напиться в баре до потери сознания. После нескольких бокалов его всегда охватывала тоска по дому. Ему было всего 20 лет, а его дом находился на противоположной стороне земного шара. Он взял в привычку, когда бар закрывался, звонить по телефону и мрачно требовать:
— Дайте мне Новую Зеландию.
Телефонистка отлично знала, что происходит, и всегда отвечала:
— Извините, сэр, но линия в Новую Зеландию занята. Вам лучше отправиться в постель, а утром я попытаюсь еще раз.
— О! А где постель? Дайте мне курс, чтобы добраться до постели.
— Вам лучше попросить вашего штурмана дать вам курс, сэр. Он покажет вам, где ваша постель.
— Большое спасибо.
Он был очень молод и потому всегда вежлив.
Утром 15 мая это напряжение мог легко видеть любой, особенно после того, как стало известно, что прибыл командир группы. Кохрейн вызвал Гибсона и Уитворта. Он был краток и деловит.
