— Вам лучше попросить вашего штурмана дать вам курс, сэр. Он покажет вам, где ваша постель.
— Большое спасибо.
Он был очень молод и потому всегда вежлив.
Утром 15 мая это напряжение мог легко видеть любой, особенно после того, как стало известно, что прибыл командир группы. Кохрейн вызвал Гибсона и Уитворта. Он был краток и деловит.
— Если погода позволит, вылетайте завтра ночью. Предполетный инструктаж экипажам сегодня после полудня. Обеспечьте строжайшую секретность.
После ланча на аэродроме приземлился маленький самолет, из которого выбрались Уоллис и Матт Саммерс. Через 10 минут они встретились с Гибсоном и Уитвортом. У двери был поставлен часовой.
Гибсон не мог взять с собой в полет своего любимого Ниггера, однако он не мог совсем о нем забыть. Поэтому он оказал ему величайшую честь, какую только мог придумать. Когда (и если) дамба Мёна будет разрушена, кодовым сообщением по радио будет «Ниггер».
В ангарах, столовых и казармах громкоговорители драматически сообщили:
— Всем пилотам, штурманам и бомбардирам 617–й эскадрильи немедленно собраться в комнате предполетного инструктажа.
В 15.00 на втором этаже серо—черного закамуфлированного здания штаба эскадрильи собралось 60 человек. Они молча сидели на скамьях, разглядывая знакомые карты, таблицы идентификации самолетов, и ждали. Вошли Уитворт, Гибсон и Уоллис и прошли к столу. Уитворт кивнул Гибсону:
— Начинай, Гай.
Комната ждала. Гибсон повернулся к ним, немного порозовел. Он держал в одной руке указку, вторую сунул в карман. Его глаза сияли. Он откашлялся и начал:
— У вас появляется шанс врезать фрицам сильнее, чем когда—либо раньше это делало такое маленькое соединение. — Кроме его голоса, ни единого звука. — Очень скоро вы атакуете главные дамбы в западной Германии. — Шелест и бормотание нарушили тишину. Кое—кто глубоко вздохнул. У них появлялся блестящий шанс. Гибсон повернулся к карте и ткнул в нее указкой. — Вот они. Здесь Мён, здесь Эдер, здесь Зорпе. Как вы можете видеть, все немного восточнее Рура.
Он принялся объяснять тактику, втолковывая каждому экипажу, что они должны делать и когда, и какую дамбу должны атаковать.
Потом взял слово Уоллис. Он рассказал о каждой дамбе и объяснил, что должны сделать эти странные бомбы. Он описал, какое воздействие окажет разрушение дамбы на сталелитейную промышленность Рура, на остальные заводы, на дороги и мосты.
Гибсон спросил:
— Вопросы?
Хопгуд сказал:
— Я заметил, что наш маршрут лежит очень близко от завода синтетического каучука в Хюльсе. Это горячее место. Меня там едва не сбили 3 месяца назад. Если мы полетим там на малой высоте, мне кажется… м—м… может любое случиться.
Гибсон задумчиво посмотрел на карту. Хюльс находился в нескольких милях к северу от Рура. Саттерли и он знали о зенитных батареях Хюльса, когда прокладывали курс как можно дальше от Рура. Лучше зенитки Хюльса, чем Рура.
— Если вы думаете, что это слишком близко от Хюльса, мы можем сместить курс чуть южнее. — Он ткнул карандашом в карту. — Но вам следует быть чертовски осторожными. Промежуток не слишком широк. Лучше ошибиться в сторону Хюльса, но пусть штурманы тщательно за этим проследят.
Поднялся Малтби.
— Какова ПВО дамб?
— Мы провели усиленную фоторазведку этих районов, — сообщил Гибсон. — Вся ПВО состоит из нескольких мелких зениток. Вам укажут их точное положение.
Он умолчал о таинственных сооружениях на гребне плотины Мена.
— Аэростаты, сэр? — спросил Модсли.
— До вчерашнего дня самым близким местом, где они имелись, являлся маленький заводик в 12 милях оттуда. Мы не ожидаем встречи с ними.
Кто—то спросил, есть ли на озере сети. Гибсон описал противоторпедные заграждения перед дамбами.
Легго захотел узнать, насколько они эффективны против бомб. Гибсон бросил выразительный взгляд на Уоллиса и резко ответил:
— Ни капельки!
Он пересек комнату и подошел к паре больших столов на козлах, покрытых накидками. Гибсон сдернул накидки, и все увидели модели 3 дамб.
— Все должны подойти и посмотреть на это, — приказал он. Толпа из 60 человек сгрудилась вокруг столов. — Смотрите, пока у вас не заболят глаза, и вы не сфотографируете в памяти мельчайшие детали. Отойдите и нарисуйте дамбы по памяти. Потом вернитесь и сравните с оригиналами. Исправьте рисунки. Потом повторите, и так до тех пор, пока сходство не будет полным.
В течение 2 часов летчики этим и занимались. Каждый сосредоточился на своей цели, определяя лучшие пути подхода и отхода. Известные зенитки были показаны на макетах, и все постарались их запомнить. Экипаж Мартина должен был лететь к Мёну вместе с Гибсоном и Хопгудом. Они стояли и глазели на модель.
— Как лучше выходить в атаку? — спросил Легго.
— Прежде всего нужно определить боевой курс! — ответил Мартин, — Вот отсюда! — он ткнул пальцем в отмель, сбегающую в озеро, и провел линию прямо в центр дамбы между двумя башнями. Она воткнулась в стену под прямым углом. — Низкий широкий круг. Выходим над отмелью, и мы на верном пути.
В 20.00 Гибсон наконец удовлетворился их знаниями и сказал:
— Теперь убирайтесь и немного перекусите. Однако держите рты на замке. Не вздумайте даже шепнуть своему экипажу. Они все узнают завтра. Если наружу просочится хоть капля, завтра ночью вы просто не вернетесь.
В столовой стрелки, инженеры и радисты, которые, трясясь от нетерпения, ожидали новостей, в течение 5 часов гадая и рассуждая, были страшно разочарованы.
Тоби Фоксли, стрелок Мартина, набросился на своего пилота:
— Ну, что там?
— Ничего, — ответил Мартин беззаботно. — Новые тренировки. Вот и все. Вы все услышите завтра.
— Тренировки? — чуть не взвыл Фоксли. — Я не верю. Не может быть.
— Это правда.
— Ты клянешься?
— Я клянусь, — с постной миной соврал Мартин.
— Иисусе! — сказал Фоксли. — Мне нужно выпить. Что ты будешь?
— Шэнди, — ответил Мартин, который перед полетом почти не пил. Фоксли одарил его долгим холодным взглядом.
— Мартин, — сказал он, — ты гнусный лжец.
Они вместе хлопнули шэнди и отправились спать, прихватив с собой маленькие белые таблетки, которыми их снабдил доктор, чтобы они смогли заснуть. Когда Гибсон уже собрался уходить в свою комнату, подошел встревоженный Чарльз Уитворт и тихо сообщил:
— Гай, мне очень жаль, но Ниггера только что задавила машина рядом с лагерем. Он погиб мгновенно.
Автомобиль даже не остановился.
Гибсон долго сидел на кровати и смотрел на царапины, которые оставил Ниггер на двери, когда скребся, чтобы его выпустили. Они были вместе с начала войны, и гибель Ниггера казалась дурным предзнаменованием.
Утро 16 мая было солнечным. Учитывая суету, которая длилась весь день, поразительно мало людей в Скэмптоне догадались, что происходит. Даже после того, как самолеты взлетели намного позднее, чем обычно, люди подумали, что это обычный тренировочный полет.
Сразу после 9.00 Гибсон ввалился в свой офис и приказал Хамфри дать ему программу полетов.
— Учебных, сэр? — это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Нет. То есть да, для всех остальных. — Так как Хамфри выглядел немного озадаченным, Гибсон пояснил: — Ночью мы совершим боевой вылет, но я не желаю, чтобы об этом хоть кто—то узнал. Озаглавь лист «Программа ночных полетов». И ни в коем случае не ставь слова «боевой приказ».
Уотсон, старший оружейник, сновал туда—сюда вместе с Каплом, страшно занятый. Пилоты проверяли свои компасы. Тревор—Рупер проследил, чтобы пулеметные ленты были снаряжены только трассирующими патронами. Ночью они похожи на маленькие метеоры, а людям, по которым ведется огонь, они кажутся пушечными снарядами. Возникла идея напугать зенитчиков и сбить им прицел. Каждый самолет имел 2 пулемета Браунинг–303 в носовой башне и 4 таких же пулемета в хвостовой. Каждый ствол выпускал 12 пуль в секунду. Поэтому хвостовая башня казалась противнику чудовищем, выплевывающим по 48 пылающих снарядов в секунду. Всего же в лентах имелось 96000 патронов.
Ближе к полудню прилетел «Москито» со свежими снимками дамб. Вода в Мёне стояла всего в 4 футах от гребня. После ланча «Гремлин» Мэтьюз, офицер—метеоролог в Грантхэме, переговорил с остальными метеорологами группы и в течение получаса наносил на карту сеть кривых линий. На таких совещаниях редко царит согласие, но сегодня оно имелось. «Гремлин» отправился к Кохрейну.
— Ночью все будет нормально, сэр.
Он точно пообещал хорошую погоду над Германией.
— Что? — переспросил Кохрейн. — Никаких «если, может быть и наверное»?
«Гремлин» на секунду заколебался, а потом твердо ответил:
— Никаких, сэр. Все должно быть хорошо.
