Максим потер отбитый в драке с местными бок. Еле живым ноги унес. Должно быть, синячище здоровенный будет.
— Ну да, конечно-конечно… — вежливо улыбнулся доктор, поворачиваясь на каблуках начищенных до блеска ботинок с большими красивыми пряжками, и вышел из-за калитки.
Максим прижался к забору, чтобы его не заметили. Старик, тоже потоптавшись на крыльце, ушел. А вот запахи из здания стали только сильнее. Макс пригляделся сквозь рейки в заборе — прямо напротив него было открыто окно.
Похоже, запах шел оттуда. Может, там столовая? Он только одним глазком заберется и посмотрит. Вдруг что-то стащить удастся?
Крадучись, перебравшись через палисад, парень, пригибаясь к земле, добежал до открытого окна.
За то время, что он подслушивал, стемнело еще сильнее. Теперь его точно не заметят.
Вытянув руки, подпрыгнул и зацепился за подоконник, подтянулся и, цепляясь локтями, заглянул внутрь.
«Хлеб!»
Стыд и горечь внутри от того, что берет чужое, смешались с волнением. Прямо перед ним лежало несколько буханок. Схватив одну, он спрыгнул обратно и дал деру, вот только у самого забора сильная рука схватила за воротник.
Дыхание сдавило, он попытался вырваться — бесполезно.
— Так, так, так… — раздался над ухом строгий голос, в свете фонаря блеснули пряжки на ботинках. — Похоже, беспризорников нынче и правда перебор.
Его с силой тряхнули как нашкодившего котенка. Максим изо всех сил вцепился руками в хлеб, чтобы не уронить.
— Пустите! — прохрипел он. Ворот рубахи впивался в горло, мешая говорить.
«Как там его назвали? Виктор Альбертович?»
— Верни что взял и проваливай, — холодно отчеканил доктор.
«Нашел дурачка!»
— Виктор Альбертович, пожалуйста… — жалостливым голосом попросил он.
— Знаешь меня? — Мужчина на мгновение ослабил хватку, и этой секундной заминки хватило, чтобы Максим, извернувшись, крутанулся и изо всех сил вцепился зубами в руку, которая его держала.
На языке появился соленый привкус. Неужто прокусил?
— Ах ты мелкий… — страшным рычащим голосом начал ругаться Виктор, но рубаху выпустил.
Подхватив буханку, Максим рванул вперед. Нужно убежать как можно дальше. В темные подворотни, забиться в какую-нибудь темную дыру, где не достанут, и насладиться украденным хлебом вдоволь.
Весь мир сводился к добыче, которую он запрятал под рубаху. Сердце бешено билось, когда он шмыгнул за поворот, побежал через улицу.
Не замечая прохожих, шума улицы, криков. Весь мир сводился к добыче.
Откуда доносятся крики?
Это Виктор Альбертович пытается его догнать? Не догонит!
Жалящий страх быть пойманным проникал в каждую клеточку тела, а потому запряженный лошадью экипаж он заметил в самый последний момент.
В ужасе попытался увернуться, но слишком поздно.
Сильный удар копыт отбросил мальчика в сторону, он упал на мокрую траву у обочины. Последняя мысль — почему же столько крови во рту. Ведь не настолько сильно прокусил руку доктора…
— Он не дышит!
— Убило мальца. Копытами раз… и намертво. Кровищи-то сколько, кажись, голову пробило.
— Так чего же он на дорогу выбежал как шальной, наверняка из шпаны…
Над ним суетились люди, трогали его, толкали. Он слышал, чувствовал. Но сил открыть глаза и сказать, что он жив, не было, ноги-руки не слушались, словно больше не принадлежали ему. Грудь сдавило железным обручем, так что вздоха не сделаешь, тело объяло огнем. Боль заполняла собой без остатка, оттесняя на второй план крики прохожих.
Последнее, что он услышал, было:
— Пропустите, я врач.
Много позже, Максим не раз прокручивал в голове события того дня. Чтобы там не гласили легенды, вампиром невозможно было стать, если ты не был к этому предрасположен, не имел особого набора генов. Возможно древние и знали способ, ведь откуда то те сами взялись, но те, кто жили сейчас — их потомки, по сути были полукровками рожденными от древних и людей.
Кто то получал способности сразу, кто то рос человеком, заводил семью и передавал этот ген своим детям. Сыновьям, потому что, как говорил Виктор, за все время не было известно ни об одном случае того, чтобы вампиром стала женщина.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Максим был как раз из тех, кто получил такой “спящий ген”. Вот только активировав его раз — путь обратно, в обычный мир, был навсегда закрыт. Он больше не был человеком, и не мог иметь собственных детей (по крайней мере до того, как у Виктора появился сын все считали именно так) он учился жить заново, с темным голодом, с возросшей силой, с разумом ребенка не готового к ответственности за необдуманные поступки, цена за которые с того дня выросла многократно.
Вздохнув мужчина отвернулся от окна, пытаясь отмахнуться от навязчивых мыслей. Виктор не был виноват в том, что Максим перестал быть человеком. Это была случайность. Странное стечение обстоятельств.
А вот он был виноват в том, что Светлана теперь нечисть. И пусть пока она и не осознавала до конца последствия обращения, на периферии сознания все равно копошилась неприятная мысль. Что если когда-нибудь она поставит ему это в вину и предъявит счет, за то, что он не дал ей тогда умереть?
Что, если ей придется пройти через то же, через что когда-то уже прошел он сам…
За следующие полчаса они наконец закончили с осколками. И, увидев, что Света зевает, Макс отправил ее спать.
— Но тут же первый этаж, и окна нет. Все равно что табличку повесить «Забирайся кто хочет».
— Ты ляг с кем-нибудь из детей, а я тут.
— Ты не замерзнешь?
Неужели она и правда беспокоилась о нем?
— Он в лесу жил, что ему будет. — Кролик с громким стуком спрыгнул на пол.
***
Макс остался ночевать в комнате. Я плеснула горячего чаю в кружку, сунула ноги в ботинки и, накинув куртку… вышла в подъезд.
Лестница вверх, лестница вниз, ведущая к дверям на улицу. Кроме нашей, еще три двери рядом.
«Точно, теперь же в городе…» — к этому стоило привыкнуть, что теперь нет своего участка, «своей территории», куда можно было выйти, не особо собираясь, в курточке поверх сорочки, просто чтобы проветрить голову или выпить на улице чай.
Одна из дверей скрипнула.
— Не спится? — Из-за дверей показался Валентин.
Кудрявый мужчина с круглым лицом и лучиками-морщинками вокруг глаз от приветливой улыбки.
— Забыла, что уже не в своем доме, где раз и на улице, тут по-другому.
— Не переживай, быстро привыкнешь. — Он замолчал, посмотрел долгим внимательным взглядом на меня. — Надеюсь, ничего, что я так бестактно зашел среди ночи? У тебя не было проблем?
— Это даже хорошо, когда окружающим не все равно. Спасибо.
В этот момент за его спиной раздался детский плач, мужчина моментально всполошился и, попрощавшись, скрылся у себя в квартире.
Я еще чуть-чуть постояла на площадке и тоже пошла спать. Аня, Надя и Лилечка улеглись в самой большой спальне, и еще одна комната досталась мальчишкам, так что я обосновалась в гостиной, единственной комнате с телевизором и балконом.
Наутро проснулась от возмущенного мужского голоса за стенкой.
— Да это… это как так? Это что вообще такое?..
Приподнялась на локтях, вокруг никого. Вышла в коридор, к комнате с разбитым окном, едва приоткрыла дверь, как оттуда выбежала заливающаяся хохотом Лилечка.
— Солнышко, что ты?..
— Да что за… — Кажется, Максим сдерживался, чтобы не начать ругаться словами покрепче.
Зашла в комнату, моментально ежась. Холод как на улице! Окно оказалось прикрыто какими-то фанерными щитами. Откуда только взялись?
— А где ты?.. — я хотела спросить про щиты, но, увидев Максима, забыла об этом.
Лицо его сияло, переливаясь разноцветными блестками от света лампочки, а по всему телу были расклеены детские наклейки.
Надя и Федя вчера упросили купить им детский журнал, а я так хотела порадовать детей, отвлечь от переезда, от мыслей о новой школе, что согласилась, хоть деньги, по сути, не мои. В журнале были листы с наклейками. И вот теперь эти наклейки все оказались на Максе.
