— Неужели доктор Фелтом просил его при этом распевать моряцкие песни?
— Хотите, я попрошу его убавить громкость? — мистер Хендерсон высунул голову из учительской, но немного опоздал. В другом конце коридора появился мистер Картрайт.
— Саймон Мартин! — рявкнул он, обрубая прекрасный тенор на корню. — Почему ты не на взвешивании?
Саймон остановился как вкопанный, держа в руках осциллограф.
— Я переношу оборудование для доктора Фелтома, сэр, — ответил он невинным голосом ученика, знающего, что за ним стоит более могущественный учитель. — Это для ЭКСПО.
Лицо мистера Картрайта почернело. ЭКСПО! ЭКСПО! До начала оставалось еще несколько дней, а его уже тошнило от одного только упоминания о ней. Это мероприятие испортило ему всю четверть. Почему во всех школах под этот узаконенный хаос могли отвести конец четверти, а доктор Фелтом не мог? Что он возомнил о себе?
Терпение мистера Картрайта лопнуло. Прежде чем он успел взять себя в руки, поток антипедагогической брани сорвался с его губ и отозвался в коридоре с такой силой, что Саймон содрогнулся. Не то чтобы он не знал таких слов. Знал и похуже. И даже сам довольно часто пускал их в ход. Но чтобы Старый Мерин, брызжа слюной, так сквернословил — такого он еще не слыхивал!
Никогда еще учитель не возносился в глазах своего ученика так высоко.
— А ты, — закончил мистер Картрайт, воззрившись на Саймона испепеляющим взглядом, — я хочу, чтобы ты бросил все барахло прямо здесь и немедленно вернулся в класс на взвешивание.
— Так точно, сэр.
Саймон поставил осциллограф и цифровой генератор синусоидальных колебаний Вишарта прямо на пол и послушно поплелся по коридору вслед за учителем.
— Так-то оно лучше, — пробормотал мистер Картрайт. Это, конечно, замечательно, думал он, что Саймон теперь полон решимости не унывать. Но к сожалению — и в школе всегда так — всякое хорошее начинание доводится до абсурда.
Дурное настроение покинуло его на пороге классной комнаты.
— Так! — крикнул он и на лету подхватил Филипа Брустера, который отрабатывал прыжки в высоту, используя в качестве перекладины коляски Саида. — Довольно! С меня хватит! Закатывайте эту фуру в угол и вставайте с мешками в очередь. Сейчас я соберу их и передам обратно доктору Фелтому.
— Как обратно?
Мистер Картрайт совершенно превратно истолковал причину их удивления и озабоченности.
— Так. Передам обратно. Я знаю, что до конца эксперимента еще четыре дня, но вы можете провести это время с пользой и сделать последние записи в своих дневниках.
— Но…
— Никаких «но»! — отрезал мистер Картрайт. — Сдавайте младенцев. Я ко всем обращаюсь.
Он стоял возле весов.
— Кто хочет быть первым?
Наступила оглушительная тишина, из чего мистер Картрайт сделал вывод, что первым не хочет быть никто.
— Может, начнем с тебя, Джордж?
Джордж так смутился, что не смог даже качнуть головой.
— Генри?
Генри оглядел остальных, словно призывая их в свидетели очевидной несправедливости. Заметив, что он отвернулся, мистер Картрайт нетерпеливо продолжил.
— А что Рик? Его нет? Нет, конечно нет. А ты что скажешь, Расс? Ты готов передать сюда твоего младенца? Последнее взвешивание, и расстанешься с ним навсегда. Как тебе эта мысль?
Расс перестал обирать с младенца кошачью шерсть и поднял голову. Он не понял, что сейчас все в классе выжидающе смотрят на Саймона Мартина, в надежде, что тот, кто так рьяно расписывал им достоинства этого эксперимента, выйдет из своего мертвенного оцепенения и прояснит, наконец, это очевидное недоразумение. Вновь сосредоточившись на кошачьих волосках, Расс непринужденно спросил:
— А как же Великий Взрыв?
Мистер Картрайт изумленно вытаращился на него.
— Какой взрыв?
— Великий… — Расс снова поднял голову. — Саймон сказал нам, что в последний день мы устроим Великий Взрыв и нам разрешат разнести наших мучных младенцев в клочья.
— Разнести в клочья?
Мистер Картрайт не мог скрыть своего изумления.
— Разнести младенцев в клочья? И вы ему поверили?
Он посмотрел вокруг и увидел их поникшие лица.
— Ясно! — констатировал он. — Вы все поверили ему!
Он повернулся к Саймону, чье лицо по мере того, как он выходил из ступора, заливалось краской жгучего стыда.
— И ты убедил их, что в последний день им разрешат взорвать сто фунтов муки?
Саймон кивнул.
Мистер Картрайт развел руками.
— Вот здесь? В моем кабинете?
Саймон снова кивнул.
С трудом сдерживая зародившуюся в недрах своего тела сейсмическую активность, мистер Картрайт засмеялся. Чтобы не потерять равновесие, он ухватился руками за край стола. Его поначалу сдержанное хихиканье постепенно переросло в грубое гоготание, гоготание сменилось громоподобным хохотом, а громоподобный хохот вылился в настоящее землетрясение смеха. Слезы брызнули из глаз учителя. Стол в его руках задрожал. Стекла зазвенели в оконных рамах. В соседнем кабинете мисс Арнотт с опаской посмотрела на развешанные по стенам наглядные пособия.
Мистер Картрайт указал на Саймона.
— Ты… Ты…
Он довольно долго не мог закончить фразу.
— Ты сказал им, что я разрешу взорвать сто фунтов муки в моем кабинете!
Он запустил руку в карман и вытащил огромный несвежий платок, чтобы утереть им слезящиеся глаза.
— И они тебе поверили!
Новый приступ смеха повалил мистера Картрайта на пол. Пол содрогнулся, а стол, который он, падая, увлек за собой, завалился на доску и придавил метровую деревянную линейку со стальной окантовкой. Линейка с треском сломалась пополам, причем одна половина застряла между столом и доской, а вторая взлетела к потолку и угодила прямо в лампу.
Ба-бах!!!!!!
Взрыв был воистину великий. Искры и осколки битого стекла сверкающим дождем обрушились вниз. Крики изумления и восторга потонули в шипении и треске древней аварийной электропроводки.
Затем воцарилась тишина, настолько плотная, что. казалось, ее можно потрогать руками.
— Видали? — заметил Робин. — Саймон был прав.
И преданно отправился с другом за шваброй и совком. Вместе они смели осколки в одну аккуратную кучку и поставили учительский стол на место.
Мистер Картрайт установил весы.
Так, сказал он. — Пошутили — и хватит.
Ближе всех к нему сидел Расс.
— Давай сюда своего младенца.
Рассу не оставалось ничего другого, кроме как вручить младенца мистеру Картрайту, чтобы тот положил его на весы.
— Неплохо, Расс. Незначительная потеря в весе, но в целом, если не обращать внимания на кошачью шерсть, он выглядит вполне прилично. Молодец!
Мистер Картрайт бросил младенца в огромный черный пластиковый мешок, который он заранее приготовил для этого случая и хранил в столе.
— Один есть! — сказал он, заметно воодушевившись.
И указал на следующего.
— Гуин.
Гуин взглянул на Саида, который, пожав плечами, достал из коляски мешок Гуина.
— Может, сразу и рассчитаемся? — любезно предложил Саид, словно нечаянно задержав руку с младенцем над грязными бутсами Филипа Брустера, перевернутыми шипами вверх.
В конце концов, бизнес есть бизнес.
Нахмурившись, Гуин запустил руки в карманы и наскреб достаточно мелочи, чтобы выкупить своего младенца.
— Пожалуйста, — мрачно сказал он, передавая его мистеру Картрайту.
Мистер Картрайт без лишних церемоний бросил его на весы.
— Прелестно, — сказал он. — Вычеркиваем. — И весело зашвырнул его в мусорный мешок.
Саид решил воспользоваться случаем и собрать долги с наиболее злостных неплательщиков. Покопавшись в коляске, он вытащил мучного младенца Луиса Перейры. Луис с достоинством расплатился по счетам и передал младенца мистеру Картрайту на взвешивание.
— А этот прибавил в весе, — сказал он, но тут же заметил пакетик с сэндвичами, который мама Луиса заботливо прикрепила снизу.
— Нет, — поправился он и, отодрав сэндвичи, положил мешок обратно на весы. — В пределах нормы. На грани.
Класс слегка оживился. К этому моменту общее разочарование среди учеников четвертого «В» сменилось уверенностью, что хотя им и не позволят разнести своих младенцев в клочья, они уж точно смогут отыграться на Саймоне. Пользуясь тягостным оцепенением своего товарища, одноклассники закидывали его язвительными замечаниями и глумливыми насмешками.
— Великий Взрыв, говоришь? Да, Сайм?
— Ты только дождись перемены!
— Будет тебе Великий Взрыв!
Мистер Картрайт продолжал взвешивать младенцев, стараясь не обращать внимания на атмосферу злорадства и неприязни, которая сгущалась вокруг Саймона. Несмотря на то что большая часть класса пребывала в унынии, настроение мистера Картрайта заметно улучшилось. Каждый раз, когда учитель вызывал следующего ученика и выбрасывал его мешок с мукой в блестящий черный пакет для мусора, с глаз долой, он испытывал облегчение.
