– …Отсель его дорога далее и пойдет. А ты мягше, мягше стели, листами-то более посыпь, – бормотала Яга.
– Глуховато, конешно, здесь, но не беда, выпутается. Парень-то он башковитый… – таял в Петиной голове голос Яги, угасая вовсе.
…Брел старик по бесконечному сумрачному лесу, памятуя уроки прежние и потому не особо думая о том, куда идет. Мысли его, по пробуждению мрачновато-обиженные, сменились иными – подвижно-любопытными.
Громадные и замшелые стволы вековых деревьев, красноватая и цепляющая за ноги странная трава, с острыми кромками, топкая болотистая земля, то и дело проваливающаяся под ногами, не вызывали более настороженной тревоги и гнетущего беспокойства.
– Когда еще такое увидишь, у моря живучи, – думал Петя, по сторонам озираясь. – Только в сказках и сказывают о местах таких… Конечно, оно и пропасть тут – раз плюнуть… Но то – если Хозяина вокруг не признаешь. А как вспомнишь о нем – так враз все милым делается, Хозяин – он ведь разный. Пока помнишь об играх его да сам в них играешь – бояться нечего…
Если судьба бьет тебя прямо в лоб, – сам себя учил, – значит, оставил ты без внимания ее упреждающие пинки под зад… Случайного в жизни ничего не случается. Случай – это тот же Хозяин, который за деревом схоронился да за тобою подглядывает – признал его аль нет?
Лес меж тем редел понемногу, светлел. Уже давно под ногами хлюпать перестало. Деревья становились все прямьше и тоньше, сквозь их листву понемногу голубые лоскуты неба проглядывать стали…
Вышел, наконец, Петя на полянку круглую, уромашенную всю, ярко солнцем залитую. К березе, растущей одиноко, ветви низко спустившей, подошел, за ствол хрупкий обнял ласково…
Постоял, будто после разлуки долгой, порадовался… А мысли, те вновь шевелиться в головушке буйной принялись.
– Видать, решила Яга, – вслух думал Петя, усевшись и обувку свою в порядок приводя, – что сам должен я проблему свою до конца расхлебать. Может, оно и так… Пожалуй, что ей, карге древней, и виднее, да только хотя б намеком поделилась… Хоть глазом бы моргнула, што ли, зубом цыкнула…
Али Мяв бы с советом своим прорисовался… – приговаривал Петя, лапти на солнышке развешивая.
Мяв, улыбкою своею рыжею, появился, как всегда, вдруг, хоть вроде как и накликанный…
– Соскучился?.. – проурчал он, то ли в голове, то ли рядом.
– А то, – поднял голову Петя и разулыбался радостно, – последнее время и не поговоришь с тобой как след. Кашлянешь парой фраз, и нету тебя, а я потом мозги выкручиваю – чего там Мяв сказать хотел…
– Надо так, Петя, – еще шире улыбнулся Мяв, – сейчас чем меньше помощи, тем для тебя же лучше. Понимать должен.
– Эт-то я, может, и понимаю, – жалился Петя, – другое неясно – где же яблоко мне это наливное, проклятущее сыскать? Шарю-шарю глазами кругом, так ведь и намека ж даже нет…
– А ты в себе пошарь, – хмыкнул Мяв, – оно хоть и лоскотно, может, но – полезнее. Глядишь и нашаришь чего, а что именно – тому и сам удивишься. А то все – яблоко да яблоко… откуда тебе вообще ведомо, что – яблоко?
– Так ведь с детства о том в сказках слышал, – удивился Петя словам Мява, – да и все сказывают…
– Сказывают… то-то и оно… – захихикал Мяв. – А в действительности, Петя, всегда все не так, как на самом деле… И причина причин, в конце концов, завсегда в начале начал находится… А чтобы осознать ее, никакое знание не годится, а тем паче – опыт. Поэтому лучшая точка зрения для тебя – это отсутствие всякой точки зрения…
– Чего, чего?! – даже на ноги поднялся Петя от удивления.
– …И только один добрый совет тебе, – продолжал Мяв ехидным говорком, – не слушай ты никаких добрых советов… Думай, Петя, сомневайся. Сомневайся во всем… Только в этом не сомневайся…
Улыбка Мява таяла, голос слабел, и последнее, что услышал Петя, было:
– Жизнь – это сон, который снится твоему Хозяину. Только от тебя теперь зависит, чтобы это сновидение вашим общим стало…
…Долго сидел потом Петя, голову со всех сторон ощупывая.
– То ли совсем Мяв умом тронулся, – думал, – то ли со мной чего не в порядке… Всего-то и надоть мне, что блюдце волшебное и яблоко наливное… К чему вся эта мудротень?..
Так удивляясь и поругиваясь вслух, но уже улыбаясь отчего-то внутри, в путь двинулся, траву густую ногами приминая да тропки новые натаптывая…
* * *
Лес кончился внезапно, оборвавшись неглубоким песчаным склоном, густо поросшим внизу травой. Петя спустился и, пройдя немного, увидел ствол дерева давно поваленного. На нем – старика древнего, вида странного.
Подошел поближе. Скинул шапку, поздоровавшись, рядом сел. Из котомки достал снедь нехитрую. Предложил незнакомцу – тот знаком отказался. Тогда сам есть принялся, на старика поглядывая.
Старикашка, весь в бороде да в бровях густых, изредка бормотал себе под нос неразборчивое что-то, громко покряхтывая да поохивая.
– …Пошто стонешь все? – не выдержал уже Петя.
– …Да вишь ты, какое дело, – охотно отозвался старец, – сел не подумавши куда ни попадя, да на сучок и напоролся. Сижу вот теперь на нем – маюсь. Уж часа два, поди…
– Так ты пересядь, – удивился Петя.
– Да чего теперь – пересядь… – махнул рукой дед, – притерпелся, поди, присиделся, да и идтить уже скоро…
Петя оторопело глянул на старика и неожиданно явственно услышал, как хихикнул в нем Мяв: «В себя загляни, отыщи сучок такой же…» – тихо заурчал он и затих.
– …То ли дело – в других сказках живут, – как-то вдруг начал дед, в глаза Пете заглядывая. – Любо-дорого послушать о том, живи – как хочешь. А у нас-то что? Все навыворот – как хочешь, так и живи… Вон оно как… – Он пошамкал губами, поскреб в бороде и продолжил:
– А с чего все началось-то? А случилось это годка три тому, мне еще осьмнадцать едва минуло…
Петя недоверчиво покосился на него, но смолчал, дальше слушая.
– Шел я как-то по лесу, шел… гляжу – колодец. И так мне пить приспичило – невмоготу просто. Глянул в него – вроде как и нет воды в нем. Камушек кинул – тихо, не плеснет даже, я – другой, побольше, все одно – тихо. Глубок колодец, думаю, а звук-то слаб… Пошарил глазами кругом – смотрю, каменюка здоровая, еле подволок ее, чуть живот не треснул. Кинул вниз – стою, слушаю. Когда вдруг – топот чей-то. Глаза поднял – мчит на меня коза со всех ног, рогами целится. Едва в сторону отпрыгнул. А она к колодцу подскочила – и туда как сиганет…
Петя слушал как завороженный: было в дедугане этом что-то необычное, странное. А тот продолжал.
– …Испугался я тогда, конешно, нечисть, думаю, какая-то в колодце завелась. Только отошел – смотрю, бабка с клюкой идет: «Ты, – говорит, – козу мою не видал? Паслась тут, я ее еще веревкой длинной к камню привязала, чтобы не удрала». Вот так-то я с Ягой и познакомился…
Петя закашлялся, пытаясь скрыть смех. А дед продолжал.
– Ничего я ей не сказал, да видать почуяла что-то, карга старая, отомстить решила. Очень, говорит, ты мне по душе пришелся. Хочу твое заветное желание исполнить. А я, дурак молодой, праздниками не балованный, возьми да и ляпни: «Хочу, чтобы у меня день рождения каждый день был»… Захохотала Яга, чего-то шепнула, через плечо плюнувши, кулаком погрозила и сгинула.
– А я с тех пор, – продолжал дед, – что ни день, то на год старее делался. Вначале и не приметил, а как понял – кинулся Ягу искать, да где там…
– Уж совсем от старости помирать собрался, – говорил он дальше, – как вдруг к гномам прибился. Я к тому времени ссохся весь, вот они за своего и приняли. А как разобрались потом, поздно уж было – народец-то они честный. Расколдовали…
Петя все сидел да слушал, слушал… А старик все сказывал да сказывал… Разговорчивый попался… Шибко даже… С рассказов о себе он постепенно на сплетни сказочные перешел.
– Совсем позазнавались. Чем известней сказка, тем амбиций больше. Вот Илья-Муромец, скажем, как вышел он из народа, так только его и видели, все по пирам теперь да по гаремам гостюет! Мальчик-с-пальчик тоже – чуть что не по нраву ему, так сразу говорит: «Я человек маленький», – и бьет ниже пояса… К Айболиту и то – пришел как-то, так он скальпель ухватил и говорит: «Я один знаю, как рассмотреть внутренний мир человека»… Еле ноги унес.
Он перевел дух и сказал:
– У меня с памятью плохо: я никогда ничего не забываю. Слов чужих в голове стая цельная собралась. Оттого и говорлив. Слово-то оно, конечно, не воробей, но не выпустишь его – так все летать внутри будет и гадить, гадить… Вот есть, говорят, болезнь такая приятная – склероз. Каждый день тебе – новости, лица новые, незнакомые… И в голове сору от рассказов чужих немного.
Чем дальше слушал Петя, тем больше ему становилось не по себе. Он прямо видел, как зажал себя словами старик этот в мирок какой-то тесный и душный. И говорит он так много оттого только, что и сам в нем мается и вырваться пытается, да только вязнет сильнее. Словами и понятиями весь мир пометив, он как гвоздями прибил себя к сказке своей болтливой, насмехаясь над ней, но без нее уж и не могучи более. Кряхтя на сучкe, но сползти с него опасаясь уже – а как бы не вышло чего…
