— А преосвященный Амфилохій, такъ тотъ, говорятъ, для моціона-то дрова кололъ и пилилъ ихъ вмѣстѣ съ своимъ служкой, — продолжалъ Поліевктъ.
— Вотъ это еще лучшая мысль. Дрова и пила найдутся. Это я попробую, завтра-же попробую.
Сухумовъ раза четыре скатился съ горы, но скатываться надоѣло и стало скучно. Кучеръ принесъ ему что-то такое завернутое въ газетную бумагу.
— Это что такое? — спросилъ Сухумовъ.
— А вотъ когда къ батюшкѣ изволили ѣздить вмѣстѣ съ докторомъ, такъ вчера положили въ сани — съ тѣхъ поръ и лежало въ саняхъ.
— Боже мой, да вѣдь это вино, — проговорилъ Сухумовъ, взглянувъ на камердинера, все еще стоявшаго на дворѣ. — Я захватилъ его для батюшки въ подарокъ, въ благодарность за принесенный имъ сотовый медъ и забылъ отдать. Такъ и забылъ передать.
— Прикажете, такъ можно послать, — сказалъ камердинеръ.
— Нѣтъ, такъ нельзя… Такъ будетъ неудобно… Получитъ онъ вдругъ мадеру — и удивится: не будетъ знать, почему это… Впрочемъ, можно записку написать и объяснить, — разсуждалъ Сухумовъ, но тутъ въ головѣ его мелькнуло миловидное личико Раисы и ему захотѣлось еще разъ увидать ее, для чего теперь и представлялся прекрасный случай. — Нѣтъ, я самъ свезу священнику вино, поѣду кататься и свезу, — прибавилъ онъ. — Даже сейчасъ поѣду прокатиться передъ завтракомъ и свезу.
И онъ тутъ-же отдалъ конюху приказъ заложить въ сани лошадь, радуясь, что есть возможность поѣздкой къ священнику заполнить все еще остающееся до завтрака время.
Сухумовъ выѣхалъ съ конюхомъ на облучкѣ. Опять на деревнѣ кланяющіяся дѣвушки съ ведрами на коромыслахъ, ребятишки съ салазками, дѣвочки-подростки съ маленькими сестренками и братишками за пазухами. Въ сѣняхъ священника, какъ и вчера, залаяла большая мохнатая собака и потомъ завиляла хвостомъ, когда Сухумовъ окликнулъ ее «Гусаромъ». Никто не показывался. Дверь изъ сѣней въ прихожую была не заперта. И въ прихожей никого не было. Войдя въ нее, Сухумовъ сталъ кашлять, чтобы дать о себѣ знать, но никто не выходилъ. Онъ снялъ съ себя калоши, пальто и вошелъ въ гостиную. Въ гостиной тоже никого не было, но въ отворенную дверь изъ гостиной въ столовую онъ увидалъ розовое ситцевое платье и затылокъ съ грузнымъ жгутомъ густой косы Раисы. Она сидѣла за обѣденнымъ столомъ и учила двухъ поповскихъ ребятишекъ читать. Одинъ изъ нихъ, запинаясь, читалъ что-то про волка, часто повторяя слово «волкъ», а другой, поменьше, слѣдилъ по книжкѣ. Тутъ-же за столомъ сидѣлъ и тесть отца Тиховздохова, какъ догадался Сухумовъ, древній, съ совсѣмъ облѣзшей головой, маленькій, со сморщеннымъ лицомъ священникъ, въ подрясникѣ изъ сѣраго солдатскаго сукна и раскладывалъ кости домино. Борода старика изъ сѣдой бѣлой превратилась ужъ въ желтую, на носу были круглые оловянные очки.
Заслыша шаги Сухумова, Раиса тотчасъ-же обернулась, поднялась со стула и стояла совсѣмъ смущенная.
XXIII
— Я желалъ-бы видѣть отца Рафаила, — началъ Сухумовъ, не входя въ столовую. — Онъ у себя?
— Отецъ Рафаилъ на урокѣ, въ училищѣ, но онъ скоро долженъ вернуться, — отвѣчала Раиса, закутывая грудь въ сѣрый пуховый платокъ, который былъ накинутъ у нея на плечи. — Вамъ неугодно-ли подождать?
— Видите… Я на минуту… Я ѣхалъ мимо… Мнѣ только передать кое-что… Передать и объяснить. Можетъ быть можно видѣть матушку?
— Тетю?.. Она дома… Но она… Она моетъ ребенка… Она не одѣта…
Раиса совсѣмъ сконфузилась и покраснѣла.
— Вы потрудитесь присѣсть… Я ей сейчасъ скажу… — прибавила она. — Да и дяденька отецъ Рафаилъ долженъ сейчасъ придти… Пожалуйста присядьте…
— Благодарю васъ… Но зачѣмъ-же ее безпокоить… вашу тетю? Я могу вамъ передать и объяснитъ, а вы отдалите отцу Рафаилу… У меня бутылка вина…
Сухумовъ показалъ имѣвшійся у него въ рукахъ свертокъ, переступя порогъ столовой, поклонился старику-священнику, раскладывавшему на столѣ кости домино и все-таки присѣлъ на стулъ, съ котораго Раиса только-что согнала дремавшаго кота.
— Тетя сейчасъ… Я ей скажу… — проговорила Раиса и быстро вышла изъ комнаты, оставивъ Сухумова со старикомъ-священникомъ и двумя ребятишками. Старикъ сперва покосился на Сухумова, а потомъ произнесъ беззубымъ ртомъ, шамкая слова:
— Вино — напитокъ хорошій, кто его во благовременіи… Да… И отъ живота хорошо… И веселіе сердцу придаетъ… А если вино зря и безъ благовременія…
Сухумовъ привсталъ.
— Позвольте, батюшка, отрекомендоваться. Здѣшній помѣщикъ Сухумовъ… — произнесъ онъ, протягивая старику руку. — Вы, какъ я догадываюсь, тесть отца Рафаила будете, отецъ супруги отца Рафаила…
— Тесть, тесть… Ему свое мѣсто предоставилъ и вотъ теперь живу на покоѣ у дочки, — продолжалъ шамкать старикъ, попробовалъ привстать, уперся руками въ столъ, но не могъ и продолжалъ сидѣть, прибавивъ:- Ноги-то только вотъ мои, какъ полѣнья… Ужъ извините… Недуженъ… Лѣчусь, но толку мало, совсѣмъ мало… — кряхтѣлъ старикъ и только теперь пожалъ протянутую ему Сухумовымъ руку. — Тесть, тесть… Все имъ отдалъ… Но только долженъ признаться, не очень-то они меня цѣнятъ и почитаютъ. Ужъ жаловался… въ консисторію жаловался на зятя… Владыки доложено… Жду рѣшенія… А дочка моя ему потатчица…
Старикъ взволновался и началъ блуждать мутными глазами, которые тотчасъ-же и заслезились. Бородка его тряслась, губы беззвучно шамкали. Онъ сталъ тяжело дышать.
Сухумову стало неловко слушать жалобы старика и онъ старался перемѣнить разговоръ, перенеся его на вино, которое привезъ съ собой.
— Отецъ Рафаилъ, зять вашъ, былъ такъ любезенъ, что, навѣстивъ меня, явился ко мнѣ съ гостинцемъ, принесъ меду изъ своихъ ульевъ, а вотъ я въ отвѣтъ на его любезность привезъ ему бутылку хорошаго вина: мадеры.
Но старикъ не слушалъ Сухумова. Отдышавшись, онъ продолжалъ:
— А мнѣ ужъ за восемьдесятъ лѣтъ… Дочка-то Настасья у меня послѣдняя… поскребышъ, такъ сказать. Старшій сынъ давно ужъ іеромонахомъ умеръ… Второй сынъ утонулъ… Ѣхалъ черезъ рѣку на требу во время ледохода и перевернуло лодку. Давно это… Третій сынъ дьякономъ… и посейчасъ живъ, но не помогаетъ. Пишу… А онъ отвѣчаетъ: «семья… вы у дочки… у васъ зять»… А они не цѣнятъ, не помогаютъ…
Старикъ опять свелъ на жалобы и закашлялся. Показалась Раиса.
— Тетя сейчасъ придетъ… — проговорила она, прошла за занавѣску, которой была разгорожена комната, вынесла оттуда черную кофту и вмѣстѣ съ ней опять удалилась.
Старикъ-священникъ все еще продолжалъ кашлять, держась за грудь. Лицо его налилось кровью.
Къ Сухумову подошелъ, поднявшись изъ-за стола, сынъ отца Рафаила, тотъ, который былъ поменьше, одѣтый въ бумазейную сѣрую рубашенку безъ опояски и, дѣлая серьезное лицо, сказалъ:
— Если у васъ гостинцы, то отдайте намъ съ Федей… Лавочникъ Аверьянъ Сергѣичъ всегда намъ отдаетъ.
Сухумовъ улыбнулся и тронулъ мальчика за плечо.
— Нѣтъ, голубчикъ, сегодня я безъ дѣтскихъ гостинцевъ… Но я вамъ привезу… Привезу или пришлю, — проговорилъ онъ.
— Лавочникъ Аверьянъ Сергѣичъ вчера былъ у папы и принесъ намъ винныхъ ягодъ… — продолжалъ ребенокъ. — Винныхъ ягодъ и финиковъ… Финиковъ мамѣ.
— И врешь… Финиковъ мамѣ онъ не принесъ… Мамѣ онъ принесъ плитку постнаго сахару, — поправилъ брата второй мальчикъ, постарше, продолжавшій сидѣть за столомъ и ковырявшій у себя въ носу.
Младшій продолжалъ:
— А вы если будете присылать намъ гостинца, то пришлите царскую карамель. Такъ и написано на коробкѣ: царская карамель.
Изъ сосѣдней комнаты послышался голосъ Раисы:
— Да вы никакъ у гостя гостинца выпрашиваете? Да какъ вамъ не стыдно! Ахъ, вы срамники этакіе! Развѣ можно гостинцевъ просить! Сейчасъ выйдетъ Настасья Сергѣвна. Ужъ вы извините… Нужно ей попріодѣться… А то ребенка мыла… — проговорила она, появляясь въ столовой и присѣла на стулъ.
Сухумовъ взглянулъ на Раису и увидѣлъ, что и она ужъ успѣла прифрантиться, пришпилить на груди голубой бантъ.
Старикъ-священникъ, откашлявшись, опять началъ плакаться, говоря:
— Прошу новые сапоги съ калошами — отказъ. Отвѣчаютъ: «хорошъ ты и въ валенкахъ»… Вотъ онъ зять-то!
— Бросьте, отецъ Григорій! — остановила его Раиса. — Развѣ господину Сухумову интересно выслушивать жалобы! И если-бы еще онѣ были справедливы! А то вѣдь все это неправда…
— Неправда? Неправда? — хриплымъ голосомъ закричалъ старикъ. — А гдѣ у меня сапоги? Гдѣ у меня калоши? Дочка говоритъ: «вы, говоритъ, батюшка, все-равно зимой на улицу не выходите»… Анъ вретъ!
Старикъ затрясся.
— Вы лучше-бы пошли къ себѣ за перегородку да прилегли… Давно вѣдь ужъ здѣсь сидите… — предложила старику Раиса. — Право пошли-бы…
Старикъ пошамкалъ губами, повращалъ глазами и ужъ спокойно отвѣчалъ:
— Веди…
