— Учтите, я не собираюсь с вами сидеть тут всю ночь. — По интонации руководителя службы безопасности я почувствовал, что он начинает выходить из терпения. — Я даю вам десять минут на размышления. Если вы не признаетесь во всем, пеняйте на себя. Вы опытный человек и отлично понимаете, что игра зашла слишком далеко, и назад ходу нет. Даже при всей моей симпатии к вам я не могу оставить вас в живых. Надеюсь, вы не думаете, что я могу совершить столь опрометчивый поступок.
Костомаров встал и вышел из комнаты. За ним ее покинула его свита. Я остался один. Я понимал, что сейчас решается очень многое, на карту поставлена моя жизнь и может быть не только моя. И цена ошибки будет просто гигантской. А если это все же не блеф и угрозы этого негодяя абсолютно реальны? Одно мое неверное слово — и все будет кончено.
Я вытер со лба пот, хотя в комнате не было жарко. Как же поступить?
Снова отворилась дверь, и на пороге появился Костомаров. За ним, словно привязанные к нему, следовали его центурионы.
— Что вы решили?
— Мне нечего сказать, ваши подозрения беспочвенны. А напраслину возводить на себя не намерен.
— Вы сами подписали себе смертный приговор. Иван, давай. А мы выйдем, чтобы тебе не мешать. Только завяжите ему глаза.
Двое охранников схватили меня за руки, третий завязал платком глаза.
Я услышал удаляющиеся шаги, затем скрип двери. Хотя я ничего не видел, но чувствовал, как рядом со мной находится человек. Внезапно раздался ужасающий грохот пистолетного выстрела. Но я был все еще жив и даже не ранен.
Снова заскрипела дверь.
— Это был пробный выстрел, — услышал я голос Костомарова. — Следующий будет прямо в лоб. Я спрашиваю в последний раз: на кого вы работаете?
— Пошел ты… — Я назвал то место, куда его отправлял.
— Я знаю, что у вас нет детей, так что вам даже не надо писать завещания. Иван, на этот раз стреляй в голову.
Опять противно заскрипела дверь. До сих пор я не верил в серьезность происходящего, но сейчас меня вдруг пронзило невероятно острое ощущение, что на этот раз выстрел будет прицельный. Что я наделал, какую роковую ошибку совершил. Пока не поздно ее надо исправить и во всем признаться.
Раздался выстрел. И вновь я был цел. Несколько мгновений, оглушенный грохотом, я ничего не слышал. Затем звуки постепенно стали проникать в мое сознание.
Правда, сперва я почувствовал чье-то прикосновение, затем чьи-то руки сорвали повязку с глаз. Комната была залита светом, а передо мной возвышался Костомаров.
Он протянул мне руку. Но у меня не было ни малейшего желания опираться на нее, чтобы встать. То, что я только что пережил по милости этого человека, я не забуду до конца жизни, как бы долго она не продлилась.
— Извините нас, Леонид Валерьевич, но то была необходимая проверка. Мы крайне встревожены случившимся, Такого еще не бывало.
— Идите вы… — Я встал. — Вам бы такую устроить проверочку. — Я с трудом удержался, чтобы не скрестить свой кулак с его гнусной физиономией. Я хотел выйти из помещения, но на моем пути вдруг встал один из охранников.
— Не надо вам никуда идти, мы вас доставим домой, — сообщил Костомаров.
Я понял, что возражать бесполезно и ничего не ответил.
— Только придется снова завязать вам глаза, — предупредил Костомаров.
Я пожал плечами: к такому способу передвижению я уже начал привыкать.
Глава 14
Если вчера я отправлялся на работу со скорбным настроением, вызванным гибелью Хорунжия, то сегодня по пути в концерн меня переполняла и рвалась наружу ярость. Устроенный этой ночью спектакль отнял у меня не меньше пяти лет жизни. Еще никогда меня не расстреливали. Хватит, поработал я тут, сколько можно рисковать своей шкурой неизвестно ради чего. Плевать я хотел на этот мафиозный концерн, в конце концов, он ничуть не лучше и не хуже многих других подобных организаций. Где ни копни, везде криминал, повсюду можно отыскать следы крови. Но эти ребята явно перегнули палку, сперва убили не согласившегося с ними сотрудничать чиновника, теперь, заподозрив в шпионаже, едва не прикончили и меня. Не прояви я выдержку, не ехать бы мне сейчас по запруженному шоссе в своем драндулете. Признайся бы я во всем, живым бы из той комнате без окон не выбрался.
Я вошел в здание концерна и, не заходя в свой кабинет, направился в приемную. Там у секретарши попросил листок бумаги и написал заявление об уходе. Ярость по-прежнему душила меня, затуманивала мозги. Я сознавал, что в таком состоянии не способен рассуждать здраво и уж тем более принимать ответственные решения, но и остановить себя тоже не мог. Мною руководило одно чувство, которое полностью захватило власть над моим сознанием.
— Мне надо срочно переговорить с Петром Олеговичем, — объявил я секретарше, написав заявление.
Та как-то странно посмотрела на меня.
— Я сейчас доложу, — сказала она и скрылась в кабинете.
Я взглянул на себя в зеркале и понял, чем был вызван этот странный взгляд секретарше. Вид у меня был весьма импозантный, волосы всколочены, глаза красные, как после долгого невысыпания, а лицо серое. Таким очень удобно только пугать расшалившихся детей, не надо звать бармалея.
Я пригладил волосы, но это мало помогло, ибо остальные компоненты моего ужасного вида остались без изменений.
— Петр Олегович приглашает вас, — сказала секретарша, выходя из кабинета.
Кириков не стал ждать, когда я пересеку все обширное пространство кабинета, а пошел мне на встречу.
— Леонид Валерьевич, что-то случилось, вы как-то странно выглядите?
— Вот, пожалуйста, — протянул я ему листок.
Кириков пробежал по нему глазами.
— Я не ошибся, в самом деле, что-то серьезное произошло. Расскажите.
— Мне кажется, вы знаете лучше меня, что случилось.
Кириков внимательно посмотрел мне в лицо.
— Вы правы, не стану лукавить, знаю, что случилось. Вас обидела устроенная вам проверка.
— Обидела! — взвился я. — Это совсем не то слово. Меня завезли в какую-то темную холодную комнату и там расстреливали. Вам никогда не доводилось переживать такое?
— Вы говорите, вас расстреливали?
— Именно так все и было. Завязали глаза повязкой и сказали, что сейчас убьют. И выстрелили. Я чувствовал, как пуля прошла рядом с виском.
— Честное слово, об этом ничего не знал, огорченно произнес Кириков и положил мне руку на плечо. — Вы верите мне?
Я молчал.
— Да, я понимаю ваш ответ. Поверить, наверное, не просто. Конечно, о предстоящей проверки мне было известно, но я в самом деле ничего не знал о том, что вас подвергли такой экзекуции. Но поймите и нас: когда мы обнаружили привязанный к антенне канат, а затем в кабинете у Михаила «жучек», то решили проверить всех, кто мог это сделать. Отобрали, кажется, двенадцать человек, с нашей точки зрения наиболее вероятных кандидатур. Среди них оказались и вы. Не потому, что мы в чем-то вас конкретно подозревали, а потому, что вы совсем недавно влились в наши, судя по всему, не слишком дружные ряды. Костомаров обещал устроить всем проверку. Что касается способов, то этот вопрос мы не обсуждали, отдали его на откуп ему. И, как теперь понимаю, напрасно. У меня и в мыслях не было, что он устроит такой жестокий спектакль. Я-то полагал, что, как у вас это принято, будет прослушивать телефонные разговоры, организует слежку. Согласен с вами, такие методы недопустимы. Но, дорогой Леонид Валерьевич, что прикажете нам делать в таких экстремальных обстоятельствах. Мы со всех сторон обложены конкурентами, а конкуренты в наших условиях — это на самом деле не конкуренты, а самые настоящие враги. Они только и ждут нашей оплошности, любого, самого ничтожного компромата, чтобы утопить нас с головой. Мне ли вам объяснять, вы сами на острие этой битвы. Вот и пришлось пойти на такие экстраординарные шаги. — Кириков замолчал, о чем-то задумавшись. — И все же мы признаем вину перед вами и готовы ее загладить. — Он подошел к письменному столу, что-то чиркнул на листе бумаги. Затем вернулся ко мне. — В качестве компенсации такая сумма вас устроит?
Я посмотрел на написанные цифры. Такая сумму могла бы устроить почти любого. Но я размышлял, стоит ли соглашаться.
— А что будет с Костомаровым?
— Он будет наказан. Но не более. Он нужен нам. Как и вы. Каждый в своем качестве. Я вам обещаю, что никогда более он не будет проводить на вас подобные эксперименты. Я уж не говорю о том, что он извинится перед вами. Прошу вас, примите наше раскаяние в содеянном. — Кириков виновато улыбнулся. — Ну что, рвем ваше заявление?
Я все еще колебался. Внезапно ко мне пришла простая мысль: из данной ситуации я выжал максимум. И не стоит больше пытаться получить еще дивидендов. Все должно быть в меру.
— Хорошо, рвите.
Я было сделал движение к выходу, но Кириков остановил меня, совсем по-дружески положив мне руку на плечо. Не скрою, меня даже немного тронул этот жест.
